Связи

Кстати о секретаре. Он абсолютно невыносим, Лецци. Надо бы уволить его, но я слишком занята, чтобы искать нового. Вчера приказала ему найти папку с кое-какими документами, а он ее не нашел. К тому же, когда я наехала на него, заявил, что я ни о чем его не просила! Что я сама все забываю и в голове у меня бардак! Нет, зря я ему это спустила. Надо срочно вызвать его на работу и уволить! Но сначала пусть запишет меня к врачу! – переведя дыхание после длинной тирады, Лисица принялась копаться в сумочке в поисках телефона.

Лецисия выпустила изо рта кончик ручки, который она жевала все это время, сняла очки, протерла лоб и заговорила вкрадчивым голосом:

– Лисица, давай сверим наше видение событий: в субботу, в 5:30 вечера, ты позвонила и попросила срочно принять тебя прямо сейчас, аргументируя тем, что у тебя жуткий дискомфорт и ты не дотерпишь до утра понедельника, когда у меня начинается прием.

– Да, так и было.

– А потом ты пришла и вылила на меня все это.

– Да, – недоуменно подтвердила Лисица.

– А что твой зуд?

– Какой зуд?

Лецисия надела очки и наклонила голову, как будто готовилась боднуть.

– Боюсь, сейчас придется тебе послушать меня, дорогуша. Во-первых, я гинеколог, а не психиатр, и если за утроенную плату я согласна выйти на работу в выходной и заглянуть в твою вагину, то это вовсе не значит, что я готова терпеть все, что ты вываливаешь из своей поганой пасти. Во-вторых, у твоего бывшего уже глаз, наверное, дергается, когда он тебя видит. В-третьих, твой секретарь либо отчаянный мазохист, либо однажды раскромсает тебя на части и разбросает по всему городу, потому что, боги мне свидетели, ты способна довести человека до греха, Лисица! В-четвертых, сними свои каблучищи, дылда. И последнее: пошла вон из моего кабинета!

– Но… – начала Лисица.

Лецисия сгребла со стола стопку бумаг и запустила их в лицо собеседнице.

Слегка удивленная, Лисица вышла на улицу.

Стоял чудесный вечер, мягко светили уличные фонари. То самое благостное начало осени, когда дождей еще нет, а несносной жары уже нет. У Лисицы было прекрасное настроение, никак не омраченное инцидентом с врачом (разве что легкая досада: придется искать нового гинеколога, так как старый сломался). Про намерение уволить секретаря она и не вспоминала.

Чувствуя непреодолимую потребность потренироваться, она направилась в тренажерный зал при работе. Лисица обожала свою работу. Настолько, что, если попадалось сложное дело, могла запросто вырабатывать сто десять – сто двадцать часов в неделю, перебиваясь коротким сном на выездах или на диване в своем кабинете. Ей хватало. Она редко ощущала усталость, обычно ее переполняла энергия. Единственное, что ее растаивало, так это необходимость регулярно высиживать над бумажками, потому что куда адвокату без них.

Часы вынужденной неподвижности Лисица компенсировала тренировками. Гиперкомпенсировала. Ее спина запросто бы продержалась на мышечном корсете без всякого позвоночника. В лихие времена она занялась бы отловом опасных головорезов. К сожалению, уже долгие века ее страна жила удручающе мирной жизнью. У Лисицы не было ни единого шанса получить законный ордер на преследование и убийство человека, а все незаконное вызывало яростный протест ее папы, который больше всего на свете хотел, чтобы дети не пошли по его дорожке (даже если отдельные эксцессы иногда случались). А Лисица любила папу. Ради него она согласилась бы на что угодно. На то, чтобы убивать людей, и даже на то, чтобы не убивать.

В такое время и день недели тренажерный зал был восхитительно безлюден и приятно прохладен. Потягав железки, насладившись распирающим жаром в мышцах, Лисица сунула свою растрепанную голову под душ. В этот момент в небрежно брошенной на пол сумочке зазвонил телефон. Намокнув под шумным потоком воды, длинные темно-рыжие волосы Лисицы стали красными. Телефон звонил. Когда она наклонилась, чтобы провести бритвой по голени, ее голова оказалась ближе к двери, и она наконец услышала.

Это был ее знакомый оперативник, с которым она переспала пару раз в предыдущий мертвый сезон, когда на работе было нечего делать.

– Привет, – Лисица прижала телефон к мокрому уху.

Сообщение было кратким, но произвело в ней грандиозную перемену. Ее кровь вскипела, а взгляд стал холодным, как лед. Наспех промокнув волосы полотенцем, Лисица накинула на плечо ремешок сумочки и прошла через тренажерный зал к двери. В коридоре ее босые ступни утонули в мягком ковровом покрытии. В здании уже появились первые люди, ощущалась подступающая суета. Мужчины в лифте сделали вид, что с интересом изучают потолок.

Ее секретарь Бинидиктус уже был в кабинете, вместо привычного костюма одетый в потертые светло-голубые джинсы и мятую полосатую рубашку с короткими рукавами. Склонившись над столом, он листал книжку для записи телефонных номеров. Русые волосы, обычно уложенные гелем, сегодня топорщились как хотели.

– Он вернулся, – уведомила Лисица.

– Я тут шлялся неподалеку и, как сообщили, сразу прибежал, – он развернулся и окинул ее изучающим взглядом сверху вниз. – Ты опять пришла голая.

– В раздевалке, при тренажерке. Мои юбка и жакет. Принеси, – отмахнулась Лисица. Рухнув в кресло, она потянулась к телефонной трубке. – Я пока разузнаю подробности.

Когда Бинидиктус вернулся, она все так же сидела за столом, в задумчивости подперев щеку ладонью. С ее волос еще капала вода.

– Я не нашел твои трусы.

– Может, я пришла без них, – рассеянно отозвалась Лисица. – А нет, вот они, в кармане жакета. Теракт в кинотеатре. Здесь неподалеку. Погибло много людей. Пока не могут сказать, сколько. Тела валяются кусками, сразу и не сосчитаешь.

– Выжившие? Свидетели?

– Нет. Бежим.

– Куда бежим? Мы адвокаты. Это вообще не наше дело.

– Это дело моего отца, а значит и мое. Пошли.

– Надо что-то сделать с твоими волосами. Я могу заплести тебе косу.

– Даже не дотрагивайся до моих волос.

– А что? Я умею. У меня две дочери. Десять и двенадцать лет.

– Правда? – вяло удивилась Лисица. – Я забыла.

– Ты не только это забыла.

– Что еще я забыла?

– Вероятно, недостаток каких-то витаминов влияет на твою память. Я куплю. Тебе не помешает пропить.

4.

[20:45, суббота. Многоквартирный дом, Торикин]

– Он вернулся, – произнесла Делоре.

Взгляд жены, острый, как нож, скользнул по его щеке. Делоре скрестила руки, и шелковая ткань халата, наброшенного после душа, натянулась над выпирающим животом – в выходные дни она принимала душ пораньше и долго читала в постели перед сном. Пупок торчал, как пуговица. Томуш отвернулся.

– Да.

– И ты идешь.

– Да, – он распустил свои рыжеватые волосы, которые сразу разлетелись непокорными волнистыми прядями, и надел болотного цвета брюки со множеством карманов и серый, плотный не по погоде свитер, в котором его мощная массивная фигура приобрела грузный вид.

– Ты подумал, что будет со мной, если ты не вернешься? С Милли? С этим ребенком? Мы даже имя ему еще не придумали, – из-за подступивших слез голос Делоре звучал надтреснуто.

– Я думаю о вас троих. Поэтому я иду, – Томуш нацепил очки с толстыми стеклами и расслабил мимические мышцы, отчего его жесткое лицо приобрело добродушный, простоватый вид.

– Кого на работе ты надеешься обмануть этим маскарадом? – раздраженно осведомилась Делоре.

– На работе никого. Но мне так привычнее.

Томуш обнял Делоре, дотянувшись сквозь окружающее ее темное облако. После событий, произошедших два года назад, Делоре утратила большую часть своей смертоносности, но теоретически еще могла причинять вред, будучи в таком состоянии, как сейчас: уязвленном и сильно напуганном. Возможно, в данный момент клетки мутируют в его организме, превращаясь в раковые. Или стенка сосуда в мозге истончается, готовя место аневризме. Томуша это не беспокоило.