Страница 2 из 5
Солнце бы и дальше была не прочь поболтать, только вот заревновало её или его мрачное, тянущееся по всему горизонту как змея облако и закрыло доступ к свету и забанила Петровича из-за своего вредного норова. Ох, уж эти бесполые, многопалые существа!
Очумевший от происшедшего Петрович, как только солнце скрылось за облака, начал медленно приходить в себя. С трудом встав на ноги, пощупал себя, прислушался к сердцу, потоптал ногами на месте, походил взад-перед, задумался и стал рассуждать: «Что это было со мной? Я хоть живой? – щупает себя, протирает глаза, уши. – Вроде живой…Слава тебе, господи. Живой. Значит, это не показалось мне. Значит, солнце разговаривает со мной? Ох, ни фига себе! Вот, дожил! Надо Ивану рассказать! Не поверит же, гад. А, всё ровно. Надо рассказать.»
Быстрым живым шагом Петрович выскакивает со своего двора, залетает к соседу напротив, и не справляясь с волнением, зовёт соседа, не решаясь сразу зайти в дом:
– Иван! Иван, ты дома? Выйди сюда!
Тут я должен немного рассказать историю дружбы и соседства Петровича и его соседа Ивана. История эта довольно длинная, на всю жизнь, но я расскажу коротко и только для того, чтобы вы имели некоторое представление об этой истории, тогда вам легче будет судить об их отношениях и понимать их.
Много лет назад, когда в двух соседних семьях в один день родились два мальчика, отцы их, Иван и Пётр, на радостях напились местного, деревенского первача так, что вечером, приехав к окнам родильного дома в райцентре, они тут же под окнами и заснули на скамейке, обняв друг друга, даже не успев увидеть своих сынков. Проснувшись рано утром следующего дня и похмелившись остатками вчерашнего первача, они зареклись и пророчили своим только что родившимся наследникам преданную и беззаветную дружбу на всю начинающуюся жизнь. С тем вернулись домой и всю неделю, пока их наследники похмелялись материнским молоком, их отцы от души желали им крепкого здоровья и долгих лет жизни, истребляя при этом все запасы ненавистного им деревенского напитка в сорок с лишним градусов, приготовленного ихними любимыми жёнами для накрытия праздничных столов после выписки из роддома. Отцы семейств так радовались своим первенцам, что не хватило им напитка отметить всю глубину радости от этого события, что пришлось им сбегать ещё несколько раз в «Сельмаг» к Марухе с просьбой «до получки». В перерывах же между радостью и похмельем они придумали, как им казалось, замечательные имена своим сынкам, – Ваня и Коля.
На парном деревенском молоке да на яичнице из яиц домашних кур, пацаны росли здоровенькими сорванцами, и родители не заметили, как они выросли крепкими бугаями буквально на глазах, закончили школу со средними показателями в учёбе и поведении, отслужили в армии и, к радости родителей, в особенности – отцов, вернулись в отчий дом в деревню поднимать уровень деревенской жизни до городских масштабов в культуре и доходах. Немного погуляв, парни одновременно влюбились в одну и ту же девушку и пробежала между ними тогда черная кошка. Началась холодная война. Как-то друзья даже схватились за грудки друг друга и готовы были биться в кровь, но вовремя опомнились и договорились решение вопроса делегировать самой жертве любви и Света выбрала более солидного Колю. Обида у Ивана прошла быстро и сам вскорости приглядел себе невесту. Свадьбу друзья решили сыграть подряд через неделю после Коли со Светой, потому как свидетелями выступали друг у друга. Спустя год, став отцами семейства, они вместе построили дома прямо напротив дуг другу через дорогу и всю жизнь прожили в дружбе и радости, вырастив и обучив детей, помогая становиться им на ноги. С годами улетели все птенцы из гнёзд своих и бросили своих отцов в одиночестве. Небеса одну за другой забрали и жён их любимых и два старика окончательно осиротели. Правда, дочь младшая Ивана, Ирина, живет недалеко, в райцентре, работает врачом в районной больнице. Поговаривают, что она очень хороший врач. Вот к ней мы сейчас и направим нашего Петровича.
С газетой в руках с очками на носу, несколько удивлённый, Иван, не успев даже выйти на крыльцо, прямо с порога начал ворчать:
– Чего ты кричишь на улице, как не родной, Петрович! Ни свет ни заря! Дома я, дома. Проходи в дом.
– Тут такое дело, Иван… Даже не знаю, как сказать…Ирка приехала? Выходной сегодня – может приехала? – в последний момент Петрович передумал похвастаться новым знакомством, – а вдруг это в самом деле были галлюцинации.
– Приехала. Тебе зачем?
– Показаться хочу ей. Давление проверить, пульс … Что-то плохо мне, – Петрович только теперь поднял голову и посмотрел на Ивана. Тот остановился и удивлённо уставился на соседа.
– Ну-ка, ну-ка, покажись мне…О-о-о, Петрович, да на тебе лица нет, – заболел, что ли?
– Может и заболел. Что-то не важно себя чувствую. Голова кружится. Что-то мерещится.
– Ну, проходи. Мы как раз завтракать собираемся. Чаёк попьешь с нами.
–Да нет, Иван, не до чаю мне. Пусть бы Ирина проверила.
– Я понял. Пошли в дом.
Петрович мучился: всё думал о том, рассказать Ивану про знакомство или нет. Он сел за стол и ушёл в себя. Иван открыл дверь в соседнюю комнату и позвал дочь:
– Ириш, выйди сюда. Аппарат свой прихвати. Петрович чё-то захворал, говорит. Давление померь ему.
– Доброе утро, дядя Коля! – Ирина вышла в длинном шёлковом халате на ходу поправляя волосы.
– Доброе, Ирина! Как хорошо, что ты приехала. Есть у тебя это штука, давление что мерить?
– Есть. Я его всегда с собой ношу. Садитесь сюда, – расположившись на диване, Ирина стала замерять давление Петровичу.
– Это правильно, Ирина, что носишь с собой. Хороший ты врач. В деревне много стариков, – мало ли что…
– Немного повышена у Вас давление, дядь Коля, но это бывает. Колебания в Вашем возрасте. Давайте температуру померим.
Иван оторвал голову от газеты и удивлённо спросил:
– Петрович, ты что это, принял что ли вчера? Ты же вроде не увлекаешься.
– Да я это… Своего, домашнего. Чтоб спать спокойно. Погода эта достала…Но я немного. Пару стопок.
– Дядя Коля, в вашем возрасте даже пару стопок не хорошо, – Ирина и как врач, и как дочь всегда была ярым врагом алкоголизма в семье и политика эта распространялась и на Петровича, ввиду его пожизненной дружбы с её отцом. У Ивана была своя политика в этом щепетильном для мужчин вопросе, поэтому они с дочкой стали неформальными оппозиционерами, которые, впрочем, никогда не доводил их до серьёзных разборок. Поцапаются и каждый остаётся в своём мнении. И теперь вот Иван почти не обращает внимание к словам дочери, а цапается просто по привычке.
– Нормально. Лучше уж пару стопок, чем пару таблеток. Лекарства, – это яд! А домашняя, – это натуральный продукт. Петрович, так может похмелиться надо! Давай, по сто граммов, и голова сядет на место.
– Папа!.. Ну что ты с утра! У нас дел полно! – напомнила Ирина спокойно.
– Так лечить же надо человека! – убеждённо парировал Иван.
– Не буду я, Иван. Не хорошо мне. Мерещится мне. Голова совсем съехалась, – Петрович был и не против пропустить хоть двести граммов, да только неудобно ему перед Ириной.
– Давление у вас немного прыгает, дядя Коля. Но это возрастное. Пульс нормальный… Может, успокоительное выписать Вам?
– Да не выписывать, доча, а наливать ему надо человеку успокоительные. Давай, Петрович, по рюмке, и – всё.
– Папа! Перестань! – Ирина стала уже возмущаться.
– Нет, Иван, не буду. Пойду, прилягу… Утомился я, может… Ну, надо же такому случиться… Иван, ты вчера смотрел новости? Что там? Живой ещё почтовый Президент? Штормит ещё Америку?
Петрович не зря спросил Ивана про новости. Иван в последние годы с головой ушёл в политику. Читает и смотрит всё и вся, сутками, не отрываясь от телевизора и газет, он в курсе всех событий в мире, наизусть выучил даже самые экзотические имена всех начальников государств отчего его в деревне прозвали профессором иностранных дел, чем он непременно гордится и, если что, всегда парирует: «Ты с кем споришь? Со мной, с профессором?» Ирина серьёзно озабочена сим его поведением, разговаривала, объясняла, что так можно и в психушку угодить, но у Ивана на сей факт своё мировоззрение, основанное на наличие в душе у него чувства сопереживания, что нельзя быть равнодушным, когда несправедливость творится в отношении к твоей Родине. Он всегда, когда излагает вопросы мировой политики, меняется до неузнаваемости, кричит, матюгается, стучит о стол, а иногда и швыряет газеты на пол. И на этот раз Иван сразу перешёл почти на крик: