Страница 3 из 7
Всю войну мама с бабушкой прожили в блокадном Ленинграде. Три года – на грани жизни и смерти. Зимой 42-го за буханку хлеба бабушка отдала единственную ценность в семье – старинные серьги с изумрудом и рубинами, доставшиеся ей по наследству. Маме было тогда 13 лет, она проснулась ночью и увидела, как бабушка потихоньку ест хлеб. Голод был такой, что она не смогла удержаться.
После войны бабушка еще долго работала в театре. Жила она в коммуналке у Пяти углов – так называют одно из самых красивых мест в центре Питера, хотя официально такой площади в городе нет. В этой квартире бабушка с мамой и пережили блокаду.
Папа, закончив школу в Собинке, поступил в военно-морское училище в Выборге. Когда заканчивал его, познакомился с мамой – она училась в медицинском училище. Встретились они в госпитале, где отец проходил медосмотр перед отъездом к месту службы после выпуска. Через несколько недель поженились. Расписали их очень быстро – отец должен был уезжать в Порт-Артур. Там с 1945 года по договоренности с Китаем находилась совместная военно-морская база двух стран. Моя матушка поехала к нему только через год – в 1950-м началась корейская война, пришлось ей задержаться в Ленинграде. Она рассказывала, что боялась не узнать отца и всю дорогу от Ленинграда до Владивостока смотрела на его фотографию. В это трудно поверить, но с другой стороны, встречались они совсем не долго, а не виделись больше года. Мама приехала к отцу в августе, Владивосток заливало, папа встречал маму под страшным ливнем, взял на руки, спрятал под черную офицерскую плащ-накидку, донес до машины. На следующее утро они уехали в Порт-Артур. Мама пошла работать в военно-морской госпиталь, где в марте 1952-го я и родился.
Пока отец оставался на флоте, мы мотались по Дальнему Востоку. После Порт-Артура был Владивосток, потом Хабаровск – отец служил на сторожевом корабле «Пингвин».
Из того времени, что мы жили в Китае, я мало что помню. Так, отдельные картинки. Например, фанзу, традиционный китайский дом в Порт-Артуре. Когда я уже работал в Счетной палате, меня пригласили в Люйшунь (бывший Порт-Артур), район города Далянь. Отвезли в военно-морской госпиталь и познакомили с двумя китаянками, которые принимали у мамы роды. Невероятно, но у них сохранились фотографии. Только один эпизод из нашей китайской жизни отпечатался в памяти очень подробно. Мне три с половиной года, мы с отцом купаемся в Желтом море, я сижу у него на спине, а он неожиданно ныряет, и я начинаю барахтаться, чтобы удержаться на поверхности. Страха не помню, видимо, его не было, моря я никогда не боялся.
А Владивосток сохранился в памяти в деталях. Из разных мелочей хорошо вырисовывается обычная для советской офицерской семьи жизнь со всеми ее радостями и проблемами. Помню, как ездили с мамой в магазин за арбузом и разбили его по дороге. Видимо, нас это очень расстроило, раз на всю жизнь запомнилось. Помню, как мне купили трехколесный велосипед, и я осуществил свой первый и последний бизнес-проект: отдавал его в аренду за конфеты и сушки, которыми тут же угощал своих друзей во дворе. Помню, как встречали отца из похода, как бежал ему навстречу, залезал на руки, а однажды от избытка чувств с мясом вырвал пуговицу на его форменном кителе.
В нашем бараке жили в основном семьи морских офицеров, так что, когда корабль возвращался из похода, собирали там же, в бараке, общий стол, шумно и весело это событие отмечали. Я, конечно, не знал тогда, что место, где мы живем, называется барак, – считал, нормальный дом. А на самом деле, конечно, барак с длинным коридором и общим туалетом. Район, в котором мы жили, и сейчас называется Вторая речка. Я этот барак нашел, когда в 2000-х работал уже в Счетной палате и приехал во Владивосток в командировку. Там все еще жили люди, нашлась даже соседка, которая, как и китаянки, сохранила старую фотографию нашей семьи – мама и папа на ней совсем молодые. Я тогда же дожал Сергея Дарькина, который был губернатором, и барак этот снесли, людям наконец дали нормальные квартиры. Потом выяснилось, что рядом стоит барак, в котором вырос будущий председатель Госдумы Борис Грызлов. У него, как и у меня, отец был морским офицером. Когда Борис узнал, что я свой барак снес, а его стоит, он тоже «наехал» на Дарькина: как не стыдно, один снесли, другой оставили. В результате снесли в этом месте все бараки, а людей переселили.
В конце пятидесятых Хрущёв затеял масштабное сокращение армии, и в 1958 году отца демобилизовали. Свою нелюбовь к Хрущёву он сохранил до конца жизни и передал мне. После демобилизации отца мы вернулись в Ленинград. Это была идея бабушки. Она приехала к нам в гости, а уезжая, сказала: «Перебирайтесь ко мне в Ленинград. А то умру, комната пропадет». Умерла бабушка только в 1973 году, когда я уже заканчивал военное училище. Но тогда – спасибо ей – мы оказались в Ленинграде, и этот город очень многое определил в моей жизни.
Когда мы переезжали, нас было уже четверо – родилась моя сестра Таня. Родители в Ленинграде устроились на новую работу. Мама – старшей медсестрой в поликлинике, отец пошел служить в МВД. Занимался он сложным делом – организацией производства в колониях. И в какой-то момент понял, что его образования не хватает. Ему было уже под тридцать, когда он поступил на вечернее отделение факультета организации промышленности в Финансово-экономический институт (позже ему присвоили имя Вознесенского). Хороший институт – его же через много лет окончил мой сын.
Жили впятером в двадцатиметровой комнате. Мы с бабушкой спали за одной ширмой, сестра – за другой, а мама с папой на большой пружинной кровати. Один туалет на несколько семей, вода – только холодная. Я вставал часов в пять утра, чтобы не стоять в очереди, умывался и ложился досыпать. Но воспринималось все это совершенно нормально, наверное, потому, что так жили многие. Телевизор я ходил смотреть к своему однокласснику, у него была отдельная квартира, и я считал, что его родители очень богатые люди. А у нас телевизора не было, слушали радио, которое висело на стене. Район наш был замечательный, самый центр. Парк рядом, каток, кинотеатр «Правда», на утренние сеансы билет стоил 10 копеек, и я не пропускал ни одного фильма, но особенно любил исторические – Кутузов, Суворов, Ушаков были моими героями с детства. Первый раз увидел в «Правде» и рязановскую «Гусарскую балладу», которую полюбил на всю жизнь.
Пока родители были на работе, почти все время после уроков проводил с бабушкой. Мы друг друга очень любили. Бабушка показывала мне город. Водила меня по театрам. От наших Пяти углов до легендарного Большого драматического театра – БДТ рукой подать. Любовь к БДТ осталась на долгие годы. Когда повзрослел, научился улавливать подтекст товстоноговских спектаклей – это было как глоток свежего воздуха. Ну и, конечно, пересмотрел все спектакли в бабушкиной Александринке. На новогодние праздники бабушка подбирала мне настоящие театральные костюмы. Любимый – костюм гусара. Все в классе, конечно, лопались от зависти, таких костюмов ни у кого не было. Только у меня настоящие ментик, кивер и даже сапоги. Мы с Петровной никогда не ссорились, ни разу в жизни она не повысила на меня голос. Как, впрочем, и вторая моя бабушка – Вера Семёновна. У нее в Собинке я всегда проводил школьные каникулы. Очень это любил. Маленький городок вокруг текстильной фабрики, речка Клязьма, и главное – свобода. Никто тобой не руководит. Проснулся как проснулся, пришел домой, когда захотел, поел не поел… На столе у бабушки обычно стояли картошка, яйца, молоко – проголодался, бери. Она жила в двухэтажном доме, который после войны построили пленные немцы. У нее была отдельная однокомнатная квартира, но все удобства – на улице. Был свой сарай, где хранились запасы на зиму, плюс огород, куры, сеновал, где мы часто ночевали. Я для себя давно сформулировал: бабушки-дедушки должны давать внукам свободу и никогда не должны повышать на них голос. Пусть строгость проявляют родители. Мои бабушки вели себя очень правильно. Теперь, став дедом, сам стараюсь придерживаться этого правила.