Страница 7 из 18
Трое краснощеких мужчин вернулись в окончательно увязшую машину, дрожа от холода и дыша паром изо рта на промерзшие, перепачканные руки. Полковник продолжал по-детски хихикать, вспоминая неистовый полет красных мокасин.
– Идиотище, как тебя вообще родиться угораздило… – риторически вставил сквозь исчерпывающий смех Полкан.
– Сестра, включи печку на максималку! – командовал неунывающий Алекс, полируя внутренности утепляющим коньяком.
– Что будем делать? Вы уже позвонили в службу помощи какой-то дорожной или как там? Нас вытащат? Бензина уже мало осталось, а телефон у меня тут почти не ловит, – мысль цеплялась за мысль, выскакивая словами наперебой из встревоженных уст Алены.
Она искала рациональный выход из ситуации, пока эмоции в ее душе накатывали волнами внахлест одна поверх другой: волна волнения, волна тревоги, волна страха, волна злости, волна презрения, волна отрешения, волна укора самой себя, и по новой.
– План есть, куда без него, все выходим, вещи забираем. Стволы тоже, – приказал полковник.
Молодые покорно повиновались.
Компания вышла из автомобиля на прохладный, ломкий воздух. Невнятный зимний катаклизм, вчера начавшийся, сегодня закончился – ртутный столбик быстро скользил за нулевую отметку вниз, и теперь пребывание на открытом воздухе напоминало дрейф голой руки в леднике морозилки. Вокруг, вдаль, вширь – зима, прозрачная хрусталем, им же хрупка и остра в осколках, замерзшая в томительном ожидании, что же дальше будут делать люди? А люди озирались по сторонам – сосны толпились вокруг уходящей в чащу дороги, где через несколько километров ждал уютный дом с теплом камина, дремавшими калачиками на креслах пледами и натопленной баней с березовыми вениками и светлым нефильтрованным из дубовых бочек. Или обратно к трассе. К ее холодной, но скучной близости. Выбор бросал жребий, пока низкое небо сползало и, казалось, совсем скоро обрушится на головы людей.
– Вот всем по стволу и по бутылке. Это мой любимый коньяк, – Полкан организовал построение, раздав оружие и влюбленно уставившись на этикетку с золотой каймой. Этикетка отвечала взаимностью. – Так. А ты, позор рода человеческого, возьми сапоги в багажнике, раз тупым родился.
Семка трусцой побежал к машине, трижды споткнувшись на ровном месте и долго копошась с багажником, одолев который, спешно достал из машины высокие прорезиненные сапоги для рыбалки и практически впрыгнул в них. В этот же момент выстрел расколол небо и встряхнул лес – Семка взвизгнул умирающей антилопой и мгновенно выпрыгнул из сапог. Полкан залился злодейским хохотом, опустив дымящийся дробовик и разглядывая дробную дыру в пассажирской двери.
– Мой конь устал, пришло время проводить его в последний путь! – гаркнул он громоподобно, втиснув увесистый намек между слов.
Алекс, недолго думая, взвел курки на «Беретте Монтекарло» – любимом ружье полковника. Выстрел. Выстрел. В окнах зазияли внушительные пробоины. Семка уже бежал к компании с глупым, исступленным лицом – стрелять по машине начальника – мечта мечт. И выстрелил.
Полковник замер, очень натурально изобразив лютое оцепенение.
– Ты что сейчас сделал, дебилушка? – рассек холодный воздух протрезвевший голос Полкана.
Этот тон, истязающий раскаленными кнутами, снился в леденящих душу кошмарах – довольная, глупая ухмылка исчезла с лица Семки, совмещавшего взглядом целик, мушку и лобовое стекло, сквозь дыру в котором виднелось разодранное водительское сиденье. Подсознательно он видел начальника, сидящего за рулем в момент выстрела, а сознательно увидел его рядом – грозное ружье опало из его дрогнувших рук, сделавшись вмиг детской фанерной вырезкой.
– Ты что, сейчас выстрелил в мою машину, а, сучонок?
Полковник приблизился, уничтожив личное пространство Семки и угрожающе-хлестко перезарядив дробовик скользящим цевьем.
– Я не… – оруженосец, опускаясь на колени, запнулся в словах, запнулся в мыслях – его мозг вывесил белый флаг, а руки припадочно задрожали.
Прозвучал выстрел в новой тональности, до того округе еще не знакомой, – стреляла Алена, целясь в лючок бензобака. Попала. Машина не взорвалась. Она выстрелила в то же место оставшимися патронами из самозарядного карабина. Никто из мужчин не сделал и шага назад – если уж девушка не дрейфит, то как можно им?
– Это только в кино все взрывается, в жизни так не бывает, – подсказал разбирающийся в разного рода житейских тонкостях брат. – Только если зажигательными патронами в сам бак стрелять, но никак не в горловину дробью.
– Жаль, – раздосадованно фыркнула Алена.
Она набросила скрипучий ремень карабина на плечо, а широкий утепленный капюшон лег на голову, и, непобедимая, направилась в сторону трассы, растаптывая, как ей казалось, остатки разорванной в клочья сети, коварно расставленной злым роком.
Брат и полковник, отстреляв свои БК, с величавым тактом пошли следом. Семка засеменил последним, не выстрелив больше ни разу.
Кругом – сосновый бор, одетый в белое, хрупкое. На стволах – обветренная пелена мхов. На ватных кронах – многоярусность переспевших снегов. Сквозь прохудившийся лоскут бело-серого моря облаков мелькнуло солнце – неспешно полился белесый, подслеповатый свет, рассыпающий блики-искры по голому, ровному снегу с редким звериным следом.
– Дядь Толя, зачем машину-то попортил?
Алекс кутался в полковничью шубу – каждый участник выезда на «охоту» получил от Полкана личное одеяние из дорогого, строго натурального меха. Подходило не всем – кому (Алексу) фасоном, кому (Семке) размером, кому (Алене) идейно, но полковник и слушать ничего не желал.
Дядя Толя, поправив на плече ружейную лямку и резко обернувшись, сурово глянул на Семку – тот понял однозначный намек и резко сбавил шаг. Алена же, напротив, ушла далеко вперед.
– Старый конь уже не тот. Давно хотел его пристрелить.
Полкан подвесил странную фразу с четкой предпосылкой для уточняющих вопросов.
– Ты какой-то странный стал, с тех пор, как уезжал в «как-нибудь и когда-нибудь расскажу». Сам не свой который день, – Алекс переживал за полковника, как за родного отца.
– Это самая подходящая формулировка, малой. Ездил в Чечню.
Полкан горько хлебнул коньяк, и голос его оказался заперт в бутылке, точно не ясно как туда втиснутый кораблик – в памяти возникла бесконечная красота кавказских гор, созерцаемая им в недавнем прошлом в компании такой же бутылки и новизны узнанного о судьбе сослуживцев, жизнерадостно смотрящих на него с выцветшей фотографии.
– Понял. Опять искал ответы на вопросы войны?
– Да. Только в этот раз нашел.
– Опа. Ну-ка, расскажи.
– Да че рассказывать? – отмахнулся Полкан. – Пришел ко мне как-то раз один малый, я, говорит, медиум. Я ему говорю: «Открой свой третий глаз и пиздуй на хуй отсюда». Он и бровью не повел и начал рассказывать про моих… Моих одно… Однополчан, с которыми мы под жесткий за-замес тогда попали, рассказывал детали, ко-которых знать не мог. Рассказывал, что за ним ходит один из них, из моих, и все рассказывает, что слу-случилось с остальными. Просит, мол, чтобы я их нашел всех. Всех. Только не жилец он давно, тот летеха, по-понимаешь?
Полкан приложился к бутылке всей душой, чтобы утолить жажду быстро испаряющегося на холоде опьянения и прижать к ногтю нахлынувшее волнение, рожденное острозаточенными воспоминаниями.
– Разводила очередной, что ли, этот медиум? – скривился Алекс, кутаясь в теплоту шубы поглубже.
– В том-то и дело, что нет. Я все за-записал, что он рассказал, и поехал. Всех нашел, большинство, понятно, на том свете. Но мо-могилы были там, где он сказал. А самое главное, нашел и живых. Одного даже из, так сказать, рабства пытался выкупить – его тогда в плен взяли, а потом, после войны, он там так и остался, контуженный, память почти полностью потерял. Да и прижился уже. Уезжать не захотел. Остался…
– Дела…
– Ага, – полковник тяжело и глубоко вдохнул студеный воздух и чуть успокоился. – А медиума и след простыл, я ни адреса, ни телефона не записал. Думал, как и ты, что развод. Оказалось, нет. Теперь ищу его, думаю, как отблагодарить. Он, когда приходил, о деньгах или чем-то еще ни слова не сказал. А ко мне так просто никто не приходил, сколько себя помню, просто что-то рассказать, что-то сделать для меня, ничего не прося взамен.