Конъюгаты: Два

Она мяла в руках его тёплую кружку и совершенно забыла, что носит в себе несколько детёнышей. Ещё через какое-то время Далила услышала шаги мужа в коридоре, и тут же у неё потянуло в низу живота. Она тотчас запаниковала. Лёгкая боль опрокинула верх дном её недавнюю заботу и она криком позвала того, кто уже был совсем близко.

– В чём дело, дорогая?!

– Малыши! У меня будет выкидыш!

– Нет же, глупенькая! Так всегда бывает, у всех беременных.

Хрисанф, не желая её пугать, пальцами массировал в месте, где возникли неприятные ощущения. Холодная испарина покрыла его тело, но он старался не выдавать жене свою обеспокоенность.

– Ну как? Легче? Прошло?

– Да… Но как будто дрожит…

– Это ты сама дрожишь. Успокойся.

Агний продолжал гладить, попутно слегка хлопая по её ногам, потому что их немного сковало. Затем не удержался, выдохнул и стал гладить уже её лицо.

– Всё прошло, дорогая. Нечего бояться. Так бывает. Мы же живые. Рефлексы просто. Не надо всегда так остро всё воспринимать. Наоборот, хуже сделаешь. Мамы всегда должны быть спокойны и величавы, как статуи Будды, хорошо? Так сама природа и придумала: инстинкт сохранения.

– Слава Богу, Господи! Я жутко испугалась. Думала, мы их потеряем.

– Не думай всё время об ответственности. Что это моё наследство и так далее. Это же твои дети тоже. Наши дети. Они довольно крепкие, верь им. Я ещё не видел таких здоровенных бычков и коровушек!

– Ты так считаешь?

– Да. Посмотри на Урсулу, Хайджи, Милу и Айсена. Ведь им постоянно давай побольше добавки и уже сейчас требуют всяких развлечений. Ох и намучаемся же мы с ними, когда чуток подрастут! Похудеем и обрастем мышцами, наверное! Такие гиперактивные!

– Спасибо.

– За что?

– За то, что так любишь их.

– Что поделаешь. Любовь с меня не спрашивалась. Люблю я вас, что поделаешь.

Хрисанф положил голову на её живот и тихонько стал напевать какую-то тихую приятную песенку на неизвестном языке.

– Дети любят музыку. Пой им всегда. Когда-то до слов, говорят, была музыка. Песня. Слово было. Но оно тогда было простое и понятное. Всеобъемлющее. Поэтому маленьким нравится музыка. Они помнят её. Филогенез.

Далила пыталась руками ерошить его волосы, так как после душа он не успел как следует вытереться, а после у него пот пошёл градом, так что там всё запуталась и прядями оставляло влажные следы на её футболке.

– Ты меня любишь?

– Конечно.

– А я думала, что ты меня разлюбливаешь, когда вот так смотришь в те моменты, например, когда сегодня пришёл.

– Прости, я заставил тебя ждать. Мы немного поболтали со старшим братом.

– Ой! Они на тебя наезжали?

– Есть немного. Но прикрывались, будто ни при чём.

– Ах, бедняжка, досталось же тебе.

– Ещё как. Но мне понравилось. Как по-настоящему. Миэстэбин буллардахтара ди, уолаттар!

– Это и есть по-настоящему. Но, если что, я им ничего не говорила вообще.

– Ты это о чём?

– Ну, я говорила девчатам. Да и то, так просто, по женской части.

– Дурашка. Разве ты не знаешь о семейном радио! Везде наушники.

– Прости. Я не хотела, чтобы тебя огрели.

– Да ничего. Стервы – моё всё. Ты же знаешь, как долго я пролаживал путь к твоим родным. Это бесценно для меня.

– Да ты покорил их с первого раза. Ты всех покоряешь с первого раза.

– Это тебе так кажется, огонь моих чресел. Я же надрываюсь как проклятый раб на самом деле.

Они устроились на лёгкой кресле-качалке: сначала он, в одной руке – Далила, в другой уже остывший кофе, но абсолютно вкусный для него, так как приготовлено любимой.

– Помнишь нашу первую встречу?

– Да. Ты конъюгировал с моей подругой детства, после того как меня сшибла волна от Калиты. Мне было восемь лет.

– Такая маленькая няшка. Столько лет прошло.

– Я ходила по забору. Как все советские дети. Забор был довольно высокий, а внизу с той стороны (не наш двор, а другой) был всякий хлам, металлолом разный, разбитые бутылки.

– И останки мопеда.

– Калита по заданию гонялся за каким-то чуваком, который спасаясь бегством невесть как попал в наше село.

– Мы с Калитой относим себя к осторожным атеистам, но иногда внутри я перекрещиваю все свои догматы, факты и цинизм, и украдкой, тайно, считаю его своим личным Ангел-хранителем. Ведь именно благодаря ему я встретил тебя. Своё счастье. Моя благодарность ему безгранична.

– Вообще-то, было больно. Этому твоему ангел-хранителю, старому хрычу, было плевать на какую-то дворовую девчонку. Он ускакал дальше.

– Чудо. Чудо то, что я навязался с ним в это путешествие. Просто чудо. Какова вероятность! Калита побежал дальше петлять за заказом, а я увидел, что "шальная пуля" кого-то сбила. Честно говоря, мне на такие вещи было наплевать тогда. Вообще как с высокой колокольни.

– Но ты подошёл.

– Чудо.

– Я упала на тот злочастный мопед с высоты забора, рухнула прямо спиной и слегка повредила позвоночник. От чего у меня сперло дыхание и я не могла сразу говорить.

– Я конъюгировал в твою подругу и помог выбраться с того адового оврага.

– Она водила пальцем перед моим носом и глазами вправо-влево, проверяя мои ответные реакции. Надо позвать скорую, сказала она серьёзным и в то же время насмешливым тоном. Это показалось мне таким странным и непохожим на неё. Играет во взрослую, думала я.

– Я спросил: "Скажи, как меня зовут?"

– Чтобы выпустить остатки воздуха, неправильно застрявших в межреберье, как мне тогда казалось.

– И ты действительно постаралась это сделать, малышка моя. Ты еле-еле произнесла сдавленным голосом, превозмогая боль и неудобство, причинённые падением и ударом Калиты.

– Свет-А…

– Всё правильно. Реакции в норме. Так меня и зовут. До свадьбы заживёт!

Хрисанф отставил опустошенную чашку на пол и крепче обнял её.

– Как давноо это было! А я помню, как будто это было вчера. Твои друзья все по вечерам надевали ветровки-гимнастерки горчичного цвета. А у тебя была под а-ля гимнастерка мягкая аккуратная курточка серо-зелёного цвета с видным прошивом, как у джинс, которую ты так не любила, и хотела, как у всех – жёлтую или болотную. Сейчас эта легенда у нас в маст-хэв в линейке Далила демократ. Под ней видавшая виды в играх и повседневке свитра лазурной окраски с ромбическим под Англию узором. Как говорится, натуральная синтетика. В локтях и манжетах колер стерся до белизны. Ты его также ненавидела, но, тем не менее, надевала, потому что вот под ту курточку, тебе казалась, она ложилась как надо. Сочетать никогда не сочетаемое – всегда было твоим коньком и так естественно это у тебя получается! Я, честно, сам ненавижу те тряпки, которые на тебя напяливаю. Потому что, возможно, эта лазурь с зелено-серым смотрелась бы хорошо на любой другой девушке, но только не на тебе. Ты всегда выглядишь как с дуба рухнувшая! Рухнула же ты на меня в тот прекрасный тёплый летний вечер! Косы калачиками, баранками, в волосах мягкие ленты (не капроновые) с синим средним горошком, пробор посередине, но всегда чуть криво, неидеально. Надо лбом, и возле висков куча " утиного пуха". Заспанные, сонливые опухшие глаза цвета древесной коры, смотрящие на меня как из далёкого глубокого сна. И эти ужасные оранжевые зажимы-скрабики унылого оттенка, предназначенные для уборки непослушного пушка, но просто так сидящих по обеим сторонам головы. После мы с Калитой выпустили ограниченную серию гребней цвета янтаря, а ты в детстве ломала их острые зубья, стараясь закрепить их на нужном месте. На самом уголке воротника курточки махонькая переливающаяся пуговка, которую ты прикрепила туда булавкой, так и стреляет, когда лучи упадут на его поверхность. Ты решила, что она такая красивая, что её можно носить, как брошь или значок. Маленькая Сарданка была уже довольно крупно сложенная, но твоя головка так отставала от твоего тела! Да и сейчас отстаёт. Я попался раз и навсегда.