В деревне Пяторота

Это нечаянное открытие воодушевило ревнивую женщину. Она ловко вскочила на колени и, не успела Света глазом моргнуть, как её прабабушка точным ударом отправила в нокаут молодую жену Степана. Конечно, имеется в виду, в тот нокаут, который был возможен при данных обстоятельствах. Только начавшая проходить в себя Оксана упала на спину, её юбка задралась, неприлично оголив ноги до самых бёдер, а щегольская блузка треснула по швам.

Но Евдокия Семёновна была достойной дочерью гордых донских казаков. К чести Дуни, она всегда доводила начатое дело до конца. Вот и в случае с Оксаной, Семёновна оседлала жену Степана и с превеликим удовольствием, с толком, с чувством, с расстановкой начала хлестать её по хорошенькому личику сорванной ею тут же под забором пучком травы, и не какой-то там невинной полыни, а жгучей крапивы! Да, Оксане не повезло, в этом месте, как на грех, у дома Провисьонов росла именно крапива.

Ой, какие крики огласили обычно тихую улицу Ленина! Света от неожиданности сначала зажала уши ладонями. Но потом опомнилась и, чертыхаясь, стала оттаскивать неуёмную прабабушку от бедняжки Оксаны, которую та, судя по всему, принимала за некую Катьку.

Между тем народ в Пятороте жил любознательный и охочий до разного рода развлечений. Само собой разумеется, что на крики молодой и заносчивой жены Степана сбежались все, кто мог. Глазам зевак предстала картина, напоминавшая сказку про репку, только наоборот. Потому что объявившаяся нынче в деревне чудная тётка не тянула Ксюху, если представить её на месте репы, вверх, а, напротив, упираясь коленом в грудь, вдавливала её в землю. Но вмешательство дочки Провисьонов, которая хватала тётку то за талию, то за плечи, пытаясь оттащить ту от Оксаны, придавало ситуации некоторое сходство с известной сказкой.

Собравшийся у дома Провисьонов народ разделился на две неравные части. Большая его часть, что уж греха таить, над женой Степана откровенно злорадствовала. Другая часть, с ужасом глядя на учинённую незнакомкой экзекуцию, мысленно вздрагивала, представляя себя на месте Оксаны. А в таких случаях люди невольно начинают испытывать сочувствие.

– Ксюха, мы с тобой, не сдавайся!

– Тётенька, будьте осторожнее, вас хотят лягнуть справа.

– Не плачь, девчонка! По счетам треба платить.

– Не чув (не слушай) его, Ксюха! Поплачь ишо трошки. Тогда тушь по всему лицу у тобi размажется. А то зараз (сейчас) у тебе тiльки левая сторона чорна.

– Можливо, менi з курятника тухлые яйца принесть? Що, они зазря там воняют?

– Неси быстрее! Картина буде яйцами!

– Як наихитрiший тут знайшовся (самый хитрый тут нашёлся)! Думаешь, менi не цiкаво (не интересно), що дальший буде?

К счастью, путём серьёзных физических усилий Свете удалось оттянуть назад Семёновну. Пока та поправляла в сторонке свой платок, Ксюха смогла занять вертикальное положение тела. Нет, подняться на ноги она не решилась, потому что её белая узкая юбка от всемирно известного бренда «Кашарель» в нескольких местах разошлась по швам. Но хотя бы села. Ну да, на пыльную землю. А куда деваться, если первая модница Пятороты сейчас мало чем отличалась от любимца семьи Провисьон – годовалого поросёнка Васьки? Понятно, тому в силу его нежного возраста положено ходить запачканным по самые уши. Но ведь у Оксаны другого выбора не было.

Не подозревавшая о непотребном состоянии одежды Ксюхи, Светлана протянула ей руку. Та отказалась под предлогом, что ей нужно перевести дух. Евдокия Семёновна сделала шаг в сторону дома. Но, проходя мимо поверженной соперницы, не удержалась и пнула её под зад со словами:

– Я тебе, Катька, чоловiка мiего (мужа) увести не дам! Бедный Арсенiй! Як вiн (он) с це курвой белобрысой жити (живёт)? Она же нi одному мужику на деревне проходу не давати!

– Чи не в брову, а в око, – восхищённо сказала бывшая жена Степана Анастасiя, которая в сей утренний час случайно оказалась на улице Ленина, где кипели шекспировские страсти.

Будучи в полном восторге от того, что справедливость восторжествовала хотя бы в таком виде, Анастасiя даже не обратила внимание, что её соперницу странная женщина назвала почему-то Катькой, не Оксаной. Впрочем, это уже мелочи. Ведь Оксане досталось от души.

– Какая ещё Катька? Какой Арсений? – потирая свой пострадавший зад, удивлённо сказала молодая женщина. – Меня зовут Оксана!

– Не гуторь дурiсти, Катька! Що, я тобi не знав? У менi з головою все в порядку!

– Я не Катька, а Оксана! – продолжала настаивать на своём бедняжка, и вдруг задумалась о чём-то, после чего полезла в свою сумочку, бесславно валявшуюся в сторонке.

Толпа зашумела. История с первой модницей Пятороты стала принимать неожиданный поворот. А Оксана вынула из сумки свой айфон последней модели и, пролистав страницы, сунула телефон под нос чокнутой тётке. Увидев сей странный аппарат, который светился яркими красками, как новогодняя ёлка, что ставил когда-то владелец поместья Благодатное пред Рождеством, Евдокия Семёновна испуганно отшатнулась со словами:

– Що таке? – но любопытство взяло верх над свойственной крестьянке осторожностью, и она всмотрелась в старинное фото. На неё глядела белобрысая курва Катька, которая стояла в обнимку с мужем Арсенiем на фоне известного в их уезде доходного дома купца Кротова.

– А то, – понемногу оправляясь от пережитого кошмара, мстительно произнесла Оксана, – что ты меня, бабка, не знаю с чего, приняла за мою прабабушку Катерину. Вот у неё был муж Арсений! Нет, я знаю, что мы с бабой Катей очень похожи. Но она-то давно померла!

– Свят-свят-свят! – перекрестилась Евдокия Семёновна. – Я Катьку тiльки давеча бачила (видела), когда Зорьку свою шукала (искала) за околицей, и она був здоровой, як лошадь!

Тут уж не выдержали нервы у Оксаны. С криком: «Да откуда эта сумасшедшая взялась на мою голову»? – первая модница Пятороты в ободранной одежде бросилась к своему дому. Из толпы раздался несмелый голос школьного сторожа Петро:

– Як артистка из Киеву добре играет! Видать, новий фiльм про Бульбу вправду снимают?

– Возьми у хаты, Петро, коня и пошукай (поищи), де ихняя труппа мешкати (проживает), – приказала своему мужу Марийка, – не то у мiне вiдро сметани закиснет.

Телефон Оксаны остался в руках Семёновны. Разглядывая фото своей соперницы и что-то бормоча про себя, она скрылась во дворе дома семьи Провисьон.

За околицей.

У Светы сердце защемило от жалости, когда она переступила порог родительского дома. Её прабабушка с растерянным видом ходила по кухне, разглядывая мебель, посуду, мойку. Очевидно, под влиянием разнообразных утренних впечатлений она не обратила внимания на то, что в доме, где волею судьбы Семёновна оказалась, всё другое. Её родная хата совсем иначе внутри выглядела. Хотя дом – он ведь тот же самый: деревянный, с тесовой крышей, с резными наличниками и просторным подворьем. Они с Иваном много сил положили на то, чтобы его построить. Причём Дуня трудилась на стройке наравне с мужем. И, скажем, ту же схованку (тайник) под притолокой она сама смастерила втайне от Ивана.

Наконец, вселились. Все соседи Морозовым завидовали. Ну ещё бы, муж с женой – пара на загляденье – оба красивые, здоровые, и умом их, как говорится, Бог не обделил; пятеро детей – тоже под стать родителям; дом хороший они все вместе построили; хозяйство у них – без особых излишеств, но с голоду точно не помрут! В общем, всё у людей по уму.

– Везёт же некоторым, – поджимая тонкие, как нитки губы, говорила мать их деревенского пастуха Грицьки. – Вон, другие света бiлого не бачать (не видят), а и толики Морозовского богатства бог им не давати!

Остальные жительницы Пятороты, которые, отправляясь по воду, у колодца порой часами могли торчать, перемывая косточки односельчанам, в ответ согласно кивали. Говорить что-то против Морозовых они побаивались, зная, что Евдокия за своих близких глаз вырвет, а матери Грицьки терять нечего. Пастух – он и в Африке пастух, верно? Другой доли у него просто быть не может.