Страница 7 из 16
Кицуне смущенно посмеялся в кулак. Услышав его смех, мама, и без того тихо орудовавшая на кухне, затихла совсем.
– Вот, это мои рисунки, – пока включался компьютер, Кицуне вручил Курту целую стопку своих альбомов.
– А это что? – поинтересовался тот, когда нашел среди изрисованных листов случайно попавшие туда страницы из каких-то очень странных комиксов…
– Манга, это у нас так комиксы называются, – ответил Кицуне, улыбаясь.
– А почему на них тетки голые?
– Это хентай (*японская рисованная эротика)…
– Ужас! – покраснев, Курт внимательно просмотрел страницу. – Это какой-то ужас! – выпалил он, раскрасневшись сильнее, и перевернул листок. – Кошмар какой! – с этими словами он тщательно изучил вторую страницу и ее обратную сторону. – Тьфу, срамота!.. – и после красноречивой паузы: – А где продолжение?..
– Где-то на полках. Я учился рисовать кое-какие детали, вот и пришлось выдрать, чтобы было удобнее.
– Хочешь сказать, ты умеешь рисовать, как в этих комиксах и как на рекламных баннерах?! А еще в журналах?.. И по телевизору?.. И… и…
– Это называется аниме. Да, я умею так рисовать, – засмеялся Кицуне.
– Класс!
Это далеко не все, что умел рисовать Кицуне. Бабочки, пауки, эльфы, драконы, цветы, космические объекты, животные, архитектурные сооружения, ювелирные украшения; карандашом, тушью, красками, пастелью – все у него получалось. Курт орал от восторга каждый раз, когда переворачивал страницу. Сам-то он умел рисовать разве что всякие неприличные части тела на заборах.
– Это ведь ваши английские рок-группы?.. – поинтересовался Кицуне, указав взглядом на сумку Курта, увешанную значками.
– Ну, не только, – ответил тот. – The 69 Eyes – финская, Раммштайн – немецкая…
– О первой я никогда не слышал.
– Она моя любимая! Хочешь послушать?
– Хочу.
И парни передислоцировались к компьютеру, если так можно выразиться ввиду микроскопических размеров комнатки.
– А ты что слушаешь? – спросил, в свою очередь, Курт.
– Много чего, но все, в основном, из джей-рока.
– А что это?..
Мама Кицуне все никак не могла перестать подслушивать, хотя прекрасно знала, что это низко и некрасиво, и ей было за это стыдно. Из-за тонкой перегородки раздавались то вопли гостя, то приглушенный смех ее сына, уже привычная ей японская тяжелая музыка, непривычная европейская, снова вопли, снова смех, вдруг Кицуне захохотал в голос… Чай и сладости давно уже были приготовлены, а она все не решалась прервать их веселье.
– Мама, тебе нужна помощь? – вдруг крикнул Кицуне, случайно вспомнив, что дорогой гость сидит без чая уже неприлично долго.
– Нет-нет, я уже иду.
Раздвинув перегородку, женщина внесла увесистый столик-поднос, на котором были составлены чай, угощения и вся необходимая для этого посуда.
– Тяжело же! Давайте помогу! – подскочил было Курт, но она усадила его на место своим нежным материнским взглядом и ласковой улыбкой.
Сам Кицуне достал еще один дзабутон, тем самым красноречиво прося мать о любезности составить ему и его другу компанию. Она была тронута и принесла прибор для себя. Столик был установлен посередине комнатки, прямо под лучами теплого апрельского солнышка, сочащегося в окно, и все трое устроились вокруг него. Курт решил изобразить из себя коренного японца и царственно сел в позу сейдза (*традиционная японская поза для сидения), а когда хозяева дома чуть ли не хором произнесли: «Итадакимас» – пожал плечами, не понимая, какого хрена японцы постоянно говорят это слово, которое его так раздражает! И на первый раз ему это сошло с рук.
– Раз уж вы собрались заниматься, я подумала, что немного сладостей пойдет вам на пользу, – говорила женщина размеренным голосом и все с той же мягкой улыбкой, которая, казалось, никогда не сходила с ее губ. – Куруто-тян, попробуй наши конфеты, мы сами делали. Ки-тян любит помогать мне делать конфеты.
И тут Курт сдал себя со всеми потрохами, что он ни разу не японец: взял одну палочку из пары хаси и стал целиться в приглянувшуюся конфетку. Хозяева все поняли без слов, с первого взгляда.
– Какая же я глупая! – испугалась мама Кицуне, быстро поднялась и засеменила на кухню со словами: – Я сейчас принесу ложку.
– Да не стоит, я бы и так справился! – крикнул ей вслед обеспокоенный Курт.
– Ты не умеешь пользоваться хаси, не так ли?.. – поинтересовался Кицуне несмело.
– Н-нет.
Курту было ужасно стыдно, что своим незнанием элементарных японских манер он доставляет хозяевам, а в особенности пожилой женщине, столько хлопот и неприятностей.
– Пока вы будете заниматься, я нажарю вам рисовых шариков, – продолжила мама Кицуне, как ни в чем не бывало, когда инцидент был исчерпан. – Куруто-тян, ты любишь рисовые шарики? Ки-тян их обожает.
– Мама, мне неловко… Ты говоришь только обо мне… – пробурчал Кицуне.
– Но о ком же мне еще говорить? Других детей, кроме Ки-тяна, у меня нет.
– Очень вкусно! – сказал Курт, уплетавший уже пятую конфету. – Как Вы их делаете? Я попрошу Рейджи, чтобы тоже мне такие делала.
– Рейджи?
– Это такая женщина, которая приходит к нам готовить и убирать.
– Вот как. Куруто-тян, твой чай уже остыл. А Ки-тян все выпил. В чайнике ничего не осталось. В детстве Ки-тян ненавидел зеленый чай, а теперь он его очень любит. Пьет его так много, что потом не может заснуть.
– Мама, прошу тебя…
– Прости. Я просто имела в виду, что там много кофеина, и если выпить чай на ночь, можно и не уснуть. Поэтому я завариваю для Ки-тяна травы, но он так любит зеленый чай, что продолжает пить его литрами. Даже в сезон цветения сакуры он предпочтет ее лепесткам зеленый чай.
– А я не люблю зеленый чай, он горький, – вдруг выдал Курт по простоте душевной.
– В самом деле? – ужаснулась мама Кицуне. Не тому, что это дикое создание так нахально отзывается о любимом японском напитке, а тому, что она его налила! – Какая я ужасная хозяйка! Я сейчас же заварю для тебя Ерл Грей. Мы обычно пьем его зимой, когда холодно, он очень согревает.
– Да не надо!
Женщина встала, забрала весь поднос (все равно нужно было сменить заварку и наполнить чайник) и пошла на кухню, оставив парней сидеть на подушках. Как же Курту было стыдно! Еще и ноги затекли, это просто выводило его из себя!
– Послушай! – вдруг он неласково зыркнул на Кицуне. – Ты здоровый молодой парнина, а твоя старенькая мама бегает на кухню по всяким пустякам и таскает тяжелые подносы! Тебе не стыдно?
Кицуне не столько удивился, сколько испугался внезапной перемене в настроении друга. Он не понял, что его так разозлило, и даже не попытался этого выяснить, просто отозвался, виновато опустив голову, совсем как в университете:
– Прости…
– «Прости, прости», – передразнил Курт, поднялся с подушки и похромал онемевшими ногами на кухню, бормоча на ходу: – Других слов больше не знаешь, что ли? Мадам, можно, я Вам помогу? Вам, правда, не стоит так суетиться из-за меня!
Услышав голос Курта, женщина чуть не выронила чайник. На ее лице больше не было улыбки, губы дрожали, а на глаза наворачивались слезы.
– Ох, я Вас напугал? – переполошился Курт. Хотя как он мог ее напугать?! В этой крохотной квартире наверняка стопроцентная слышимость! А он еще вдобавок топал, как хромой слон, на своих занемевших ногах!
Мама Кицуне пристально смотрела на него сквозь слезы, и только Курт подумал, что сейчас она его отчитает за невежество и невоспитанность, как она склонилась перед ним в сайкейрей… Да если бы просто склонилась!.. Встала на колени!
– Огромное тебе спасибо! – сказала она с чувством, обливаясь слезами. – Ки-тян никогда не был таким счастливым.
– Мадам! – тут уж Курт почувствовал, что сам близок к тому, чтобы расплакаться. – Мадам, встаньте! Прошу Вас, не стойте передо мной на коленях! У нас даже перед Королевой на коленях никто не стоит, а тут всего лишь я! Встаньте, мадам!
Курт поднял ее, и она разрыдалась у него на плече.