Зов алой луны

Ханна Рыжих

Зов алой луны

Монотонное тиканье часов в вязкой глубокой тишине казалось ударами молота, до ушей доносился и треск остывающих поленьев в старом очаге. Я снова пробудилась посреди ночи и лежала неподвижно, но на этот раз на диване в гостиной, где заснула совершенно неожиданно, и смотрела в чуть освещенный потолок. Теплый свет уличного фонаря, оставленного моими друзьями включенным на темное время суток, просачивался сквозь тонкий тюль и ложился на стены и все, что встречалось на пути. Мой взгляд скользнул на окно: снаружи фонарь освещал старый сарайчик, давно сломанные качели и древний, как сама жизнь, дуб, стоявший здесь еще до того, как мои родители обзавелись этим домом. И все это окружала молчаливая чернеющая стена из деревьев. В детстве я никогда не понимала, зачем нужен домик для семейного отдыха в лесной глуши, чуть ли не в самой чаще, где бесконечные деревья соседствуют со мхом и сыростью. Да и пообщаться здесь было не с кем. Тоска. Однако все же меня манили тогда лесные неизведанные уголки, и я с удовольствием исследовала окрестности, естественно, не забредая далеко. Но сейчас эти места больше пугали меня, настораживали, как мелкого затаившегося зверька, скованного страхом перед опасностью. Еще три года назад все было прекрасно, меня ничего не тревожило и нервы не подводили, я могла спокойно посредине ночи выйти побродить в бессонницу вокруг дома, но нынче – ни за что не выгляну за порог лесного домика с наступлением темноты. И то, что способно запереть в этих стенах с приходом мглы, едва ли можно назвать простым и беспричинным страхом или же причудливой игрой воображения. Так мне казалось. А меж листвы, кустарников и корявых стволов – везде отныне мерещились красные точки, похожие на маленькие огоньки – их голодные и злые глаза, высматривающие очередную неосторожную добычу… или наблюдающие за мной.

За окном мелькнула короткая вспышка молнии и почти сразу послышался глухой раскат грома – гроза, маячившая весь день «на горизонте», наконец решила разразиться и показать всю свою силу. Глубокая осень, а грозы никак не прекращаются, продолжая напоминать о летних днях. Одно только красноречиво говорило о почти наступившем ноябре: ледяные промозглые ветра, пробирающие до костей и напевающие своим протяжным сиротливым воем жуткие песни, понятные лишь лесу.

Оторвав голову от мягкого подлокотника, я поднялась с дивана и, кутаясь в шерстяное одеяло, на цыпочках подошла к камину. Снова сверкнуло, и бледно-розоватый всполох на мгновение осветил гостиную и лес за окном, обступивший сплошной стеной дом. Как же зловеще он выглядят сейчас, но то, что может скрываться в его глубине – еще ужаснее. Уж мне ли не знать. Разворошив золу и угольки кочергой, я подкинула в очаг свежих дровишек и разожгла огонь. Озорное пламя успокаивало, особенно в последнее время, да и с появлением теплого огня отступило странное и холодное чувство одиночества. Часы, стоящие на каминной полке, глухо отстучали два ночи и я вздрогнула – нервы совсем расшатаны. Поудобнее устроившись на полу, стала любоваться пляшущими красно-желтыми языками. Да-а, глухая ночь, а я сижу одна в гостиной и жду утра, когда все проснутся и таящиеся в каждом укромном уголке ужасы рассеются. Во всяком случае, надежда на это меня не покидала. Не знаю, сколько так просидела, вздрагивая от каждого шороха и слушая, как ливень нещадно бьет по оконным стеклам, но дрема все же меня одолела и я провалилась в беспокойный сон, наполненный кошмарами.

– Э-эй, просыпайся, красавица! – прозвучало над самым ухом. Пронзительный и звонкий голос Софии напоминал сирену. – Ребята уже вовсю хозяйничают во дворе, убирая последствия ночного дождя, а ты все лежишь, еще и на полу.

– Ну, что ты все кричишь, что ты кричишь… уже встаю, – прохрипела я, поднимаясь на ноги и разминая затекшее тело. – Постой, какие еще последствия?

– Сейчас увидишь, – подруга поманила меня к выходу.

Во дворе лежали окончательно убитые качели, поверженные стихией: толстые дубовые столбы были сломаны почти у самого основания, чуть в стороне даже щепки лежали, и вторая проржавевшая цепь оторвалась от перекладины. Оказалось, это не единственный ущерб: несчастный сарайчик, и без того повидавший виды, лишился хлипкой двери. И все это валялось в лужах и черной размытой земле.

– Починим! – махнул рукой Ярик, будто ничего серьезного не произошло. Его легкое и оптимистическое отношение почти ко всему всегда поражало остальных, но это-то и привлекало в нем. – Юль, инструменты есть?

– Ты что, прямо сейчас собрался? Может, позавтракаем для начала? – рассматривавший столбы Никита нахмурился, явно не желая работать на пустой желудок. – Ладно, девочки, давайте-ка вы приготовите завтрак, а мы разберемся пока, что тут можно сделать.

Я молча кивнула. Всегда обожала кухонную возню, тем более, если что-то вкусное и аппетитное после труда появлялось на столе. К тому же на улице торчать сейчас не очень хотелось, и дело было даже не в холоде и едва заметной мороси, а стряпня меня отвлечет на время.

– Инструменты там, – указала я на бедный помятый сарайчик, – берите, что нужно, и что найдете.

Пока мы с подругой хозяйничали на маленькой кухоньке, изнутри меня продолжала точить тревога, заставляя время от времени поглядывать в окно на ребят. И их странная суета возле того, что осталось от качелей, изумление на лицах, частые указывания руками в сторону дома и леса не ускользнули от моего внимания и несколько насторожили. Никита то и дело присаживался и внимательно осматривал сваленные столбы со всех сторон, Ярик же в недоумении расхаживал вокруг сарайчика, будто хотел что-то обнаружить. Или уже обнаружил? С каждой минутой я все больше жалела, что приехала сюда и снова переступила порог этого дома.

Спустя пятнадцать минут скромный завтрак был готов и наша небольшая компания разместилась за маленьким обеденным столом в гостиной. Неожиданное молчание повисло в воздухе, даже Сонька, которая по обыкновению без умолку трещала, не проронила ни слова.

– Слушай, у вас тут звери какие-нибудь водятся? – с неожиданным вопросом обратился ко мне Никита, уплетая омлет. – Медведи там, волки?

– Зачем тебе? – я дернулась так, словно обожглась об открытое пламя, и испугано уставилась на товарища. – К чему такие вопросы странные? Нет, не думаю, что кто-то из них обитает в здешних лесах, иначе моя семья не купила этот домик. И вообще, его бы не построили бывшие владельцы.

Парни переглянулись.

– Видишь ли, – неуверенно начал Ярослав, откашливаясь, – не хотим пугать, но, кажется, дикие животные все же живут тут.

– С чего вы взяли, а? Если это твоя, Ник, очередная глупая шуточка, то советую завязывать – я могу не так понять. Ты знаешь меня, – Соня облокотилась о стол и угрожающе потрясла в воздухе десертной ложкой.

– Какие шутки?! На качелях мы заметили следы, похожие на звериные клыки, да и испортить подпорки так ветер не смог бы никогда. Их как будто кто-то нарочно сломал, но сначала «поработал» над ними как следует. И дверь сарая, которую всю исцарапал кто-то сверху донизу, кстати, тоже не от дождя отвалилась.

– Нет, не может быть, – едва слышно прозвучал мой голос, внезапно изменившийся до неузнаваемости. Мелкая дрожь пробежала по телу, и я невольно вздрогнула. – Вам показалось, как и мне тогда…

– Что? – подруга нахмурилась, не расслышав моего бормотания.

– Знаете, я хочу вернуться в город, сегодня же, нет, сейчас же.

– Подожди, мы же только три дня назад приехали, у нас еще неделя в запасе. Зачем срываться с места? – тут же со всех сторон посыпались возражения и недоумения, которые я понимала, но страх, засевший глубоко внутри меня, был сильнее желания не портить всем отдых.

Вместо ответа я лишь вышла из-за стола и молча направилась в свою комнату. И все, что могли услышать ребята после – громко хлопнувшая дверь.

Судорожно вытаскивая вещи из старенького обшарпанного комода, я сразу же без разбора запихивала их в дорожную сумку, стараясь как можно скорее завершить сборы. Кто-то из друзей несколько раз прошел мимо мой комнаты, крадучись, осторожно, но скрип потертых и иссохших досок их предательски выдал. Подслушивают, не иначе. А что они хотят сейчас услышать, если я им все сказала на кухне? Может, то, что местные леса на самом деле не так безопасны, как они считали, как я описала, сама себя убедив в этом? Что здесь обитает нечто, способное с легкостью и абсолютно ледяной безжалостностью забрать чужую жизнь? Теперь, после утреннего происшествия, точно понятно, что зло, которое обитало и обитает по сей день, и когда-то дотянувшееся своим лапами до меня, никуда не исчезло, и чувствует, что я снова здесь, чувствует горячую свежую кровь, и оно непременно явит себя. Я подошла к помутневшему от времени зеркалу и, сняв свитер, повернулась к нему спиной. Пристально посмотрев через плечо на свое отражение, медленно опустила взгляд на обнаженные рубцы от шрамов – грубые, уродливые, доходящие почти до поясницы. Их было ровно четыре, и они совсем не изменились за последние месяцы, даже не побледнели нисколько. Всякий раз, как смотрела на эти чудовищные отметины, в памяти воскресал тот самый злосчастный вечер, когда я их получила. Зачем тогда вышла в лес в самые сумерки? Зачем поддалась тому странному ощущению, точно некто или нечто меня влекло туда, в чащу, будто я должна была там что-то непременно найти? И нашла. Вернее, меня нашли. На самом деле, я помнила немного, лишь обрывки, но они оказались столь острыми и сильными, что навсегда остались в сознании, как и шрамы на коже. До сих пор чувствую чье-то горячее дыхание у себя на затылке, а в ушах стоит леденящее кровь рычание. По прежнему вижу перед собой едва различимую в темноте лесную тропинку, петляющую меж стволов, по которой несусь со всех ног, спотыкаясь о камни и кочки. Вижу огромные черные силуэты, что подступали ко мне со всех сторон, таращась красными глазами. И небывалую доселе алую, точно кровь луну, спрятавшуюся за рваными тучами. Слышу собственный плач, крик, и зов о помощи, треск ломающихся веток. Помню чудовищной силы удар и обжигающую невыносимую боль в спине… после – ничего, провал. Открываю глаза и понимаю, что нахожусь в какой-то захудалой больнице, и все – родители и врачи, – не замечая, что я пришла в сознание, наперебой твердят о нападении дикого зверья. Но я знаю, что это был не просто зверь, а нечто иное… Ведь так?