Страница 19 из 46
– Садись, нехристь! Поговорить мне с тобой надобно!
– Можно и поговорить, – заметил Федор, скорчив кислую мину на лице.
Федор тяжело бухнулся на скамью рядом с отцом, и Тихон почувствовал сильный запах вина, которым разило от молодого человека.
– Видать, я тебя как надобно не воспитал, раз ты свои грязные дела творишь! – процедил грозно Тихон.
– Что это вы батя, так осерчали то? – спросил, ухмыляясь, Федор.
– А ты будто не знаешь отчего?!
– Не знаю.
– И перестань ухмыляться, когда я с тобой говорю! – взорвался старший Артемьев, грохнув кулаком по столу. Соседние гости чуть обернулись к ним, но тут же перестали обращать на Артемьевых внимание, продолжая кричать фразы за здравие молодых.
Федор чуть убавил наглую ухмылку, но оставил хитрый оскал на красивых губах. Его глаза светились весельем, а Тихон Михайлович помрачнев, не знал, как еще вразумить сына, дабы тот, хоть немного жил по чести и совести. Артемьев понимал, что где-то он упустил воспитание Федора, не доглядел, и нынче во всех гнусных поступках сына винил в первую очередь себя. Но теперь было уже поздно, потому что Федора было вразумлять, словно море лаптем черпать.
– Это ты, охальник, Марфу обрюхатил? – спросил грозно приглушенно Тихон Михайлович.
Густые темные брови Федора сошлись на переносице, и через мгновение вновь его высокий лоб разгладился.
– Может и я, – нехотя ответил молодой человек и безразлично пожал плечами.
– И до каких пор я буду твой блуд у себя под крышей терпеть? – проклокотал Тихон уже до крайности раздраженный. Гости сидевшие рядом, были уже довольно пьяны и не слышали среди всеобщего шума, разговор мужчин.
– Что ж мне было делать, коли она сама ко мне не шею вешалась? – заметил безразлично Федор, нагло ухмыльнувшись. – Люблю, говорит.
– Замолчи, негодник! – оборвал его отец. – Ты хоть когда-нибудь можешь быть серьезным?
– Могу. Но сейчас надобно веселиться, мы как-никак на свадьбе, – съехидничал Федор.
Казалось, ничего не может пронять Федора и стереть с его лица наглую ухмылку и шутливый блеск из темных распутных глаз.
– Я вижу, ты уже повеселился, – буркнул себе под нос Тихон. – И что прикажешь мне с ней делать? С Марфой-то?
– Это как вы решите, батя, мне дак все равно, – заметил Федор и повернул голову к молодоженам. Этот разговор молодому Артемьеву уже порядком наскучил и он, заметив, что Любаша смотрит на него страстным взглядом, нагло улыбнулся ей в ответ. Невеста, столкнувшись взглядом с Федором, зарделась и невольно опустила в пол глаза.
Тихон проследил взглядом за сыном и вновь со всего размаху грохнул кулаком об стол.
– Федор, я с тобой разговариваю?! – взорвался Тихон Михайлович. Федор немедля обернулся вновь к отцу. Тихон посмотрел на молодоженов, которые непонимающе смотрели в их сторону, и решил немного успокоился. Негоже портить праздник Семену, из-за этого неугомонного Федора. В голову Тихона вдруг пришла одна мысль. Он хмуро улыбнулся и произнес:
– Женить тебя, что ли на ней, на дворовой-то! Что б наказать тебя как следует! Может, хоть тогда ты образумишься!
На это замечание отца, Федор, напрягся и вперился ехидным взглядом в Тихона Михайловича. Старший Артемьев понял, что сын ни на секунду не поверил в его угрозу, относительно женитьбы.
– Вы не сделаете этого, отец, – произнес ехидно Федор. В следующий миг старший Артемьев с удивлением заметил, что лицо Федора стало напряженным, и его глаза, впервые, за вечер приняли серьезное выражение. – Вы знаете, кто мне нужен. Лишь тогда я остепенюсь!
На это заявление сына лицо Тихона Михайловича посерело и сделалось каменным, и он прохрипел с угрозой:
– Не бывать этому, пока я жив!
Федор тоже замер с серьезным угрожающим видом и зло посмотрел на отца.
– Я все равно добьюсь своего! – произнес с угрозой Федор, глядя в разъяренное лицо Тихона Михайловича.
– Только попробуй притронуться к ней, – проклокотал тихо предостерегающе Тихон Михайлович. – И я собственноручно прибью тебя!
В это время в горницу вошла Слава. Юная, семнадцатилетняя, прекрасная, словно полевой цветок, с невероятно красивым лицом, яркими золотыми глазами, обрамленными темными ресницами и бровями, стройная, как лань в голубом вышитом сарафане, с толстой светло-русой косой, доходившей до колен, с голубой лентой в волосах, на девичий лад, Светослава вызвала невольное восхищение всех присутствующих. Она приветливо поздоровалась и быстро легким шагом приблизилась к Тихону Михайловичу и Федору. Пожелав старшему Артемьеву доброго здравия, она села напротив него и печально улыбнулась.
– Простите, Тихон Михайлович, я задержалась…
– Я не в обиде на тебя, дочка, – произнес все еще хмуро старший Артемьев, но его недовольство относилось к молодому человеку, который сидел справа от него.
Глаза Федора жадно пробежались по красивому румяному лицу девушки и задержались на ее пухлых алых губах.
Девушка отметила, что лицо Тихона Михайловича мрачно и нервно, и оттого, она, обратив нежный взор на отчима, участливо спросила:
– Вам нехорошо, Тихон Михайлович?
– Нет, дитятко, все в порядке, – успокоил ее Тихон и выдавил из себя улыбку, чтобы успокоить взволнованную девушку. Затем Артемьев старший искоса взглянул на сына, который сидел рядом и, заметив его напряженный взгляд, направленный на девушку, произнес:
– Я предупредил тебя…
Федор зло посмотрел в светлые яркие глаза приемной сестры, которая даже не глядела в его сторону, и быстро вскочил на ноги. Лавка, на которой он сидел, с грохотом упала от его резкого движения. Федор бросил последний раздраженный взгляд на отца и Славу и, звонко стуча каблуками, покинул свадебный пир.
Вскоре Мирослава вернулась к мужу, сев рядом с ним. Ласково посмотрев на дочку, она тихо спросила Тихона Михайловича:
– Вы поссорились с Федором? Что он так неожиданно ушел?
– Да, – буркнул Артемьев. – Пущай погуляет немного, может, выветрит всю дурь из головы. А ты Мирушка, скажи Марфе, чтобы она не делала плохого себе, я позабочусь о ней. Если этому пустозвону ребенок не нужен, так я, дед позабочусь о нем. Скажи ей, что ни в чем нуждаться она не будет. С этого дня я беру ее под свою защиту.
– Благодарю тебя, Тиша, – произнесла любяще Мирослава и печально улыбнулась Артемьеву. – Всегда знала, что ты истинно сердобольный человек. Люблю тебя за это. Только беспокоюсь за тебя, милый друг, переживаешь ты очень.
– А как же иначе? На старости лет от сына такие подарки то получать неприятно. Одни вы у меня, горлинки, отрадой то остались. Старшенький то помер, Семен завтра послезавтра уедет от меня. Лишь вы со Славой утешите мои последние дни.
В этот момент в большой светлице появились женщины-певчие. Одна из них затянула свадебную песню:
Не по бережку добрый конь идёт,
Конь головушкой покачивает,
Золотой уздой побрякивает,
Удилами наговаривает.
Две другие бабы, наряженные в яркие летники, в высоких кокошниках подхватили песню, распевая ее на несколько голосов:
За конём идёт удалой молодец,
Ох, разудалой, удалинькай,
(а) расхороший парень, бравенькай,
Ох, по именю Семенушка,
Ох, по отечеству Леонтьевич-душа.
Ох, за собою ведёт судьбу свою,
Ох, судьбу красную девушку,
Ох, что по именю-то Олюшка,
Ох, по отечеству Ивановна-душа.
Они сойдутся близёшенько,
Ой, что поклонются низёшенько,
Ох, поцелуются милёшенько.
Глава VII. Странный гость
Усадьба Артемьева располагалась в центре Астрахани в Стрелецком переулке. Владения состояли из большого двора, просторных хором, состоявших из нескольких особняков, конюшни, амбаров и дюжины больших изб для слуг. В главных хоромах находились: гостевая светлица – гридня, приемные покои, кабинет Тихона, спальни для гостей. Дом был двухэтажный деревянный величавый и возвышался в парадной части усадьбы. От него тянулись крытые сени в два других дома. Женские хоромы располагались в глубине двора и имели высокий терем и много светлиц с красными окнами. Справа стоял другой хозяйский дом, в котором жили сыновья Тихона и другие родственники мужского пола. В глубине владений был разбит небольшой сад, в котором росли яблони и груши. Хоромы и двор, окружал высокий частокол из массивных бревен, заостренных к верху. Добротные дубовые ворота имели железный запор, способный выдержать непрошеных гостей.