Девушка из Стамбула

Джигит сделал попытку как-то ослабить напряжение и спросил:

– Как у вас с торговлей, удачен ли нынешний год?

Однако мама, которая только что была так разговорчива, в ответ не проронила ни слова. Она не спускала глаз с двери.

Но вот за дверью что-то с грохотом обрушилось. Мама задрожала. У меня тоже по всему телу пробежал холодок, сердце начало колотиться. Голова моя склонялась сама собой, как у человека, приговорённого к казни, готового принять суровую кару. Джигит тоже покрылся красными пятнами. В комнату, словно метеор, ворвался отец. В испуге все повскакивали с места. Он остановился, будто в замешательстве. Все молчали. Повисла долгая пауза. За это время я, казалось, постарела. Наконец, отец негромко и как-то неуверенно сказал:

– Ассаляму алейкум!..

Все вздохнули с облегчением: Аллах миловал!

– Вагалейкум ассалам!  –  отвечал джигит и протянул руку.

– Здесь твоя чашка, старик, здесь!  –  сказала мама, указывая на место во главе стола.

Я, решив, что отец простил меня, что джигит ему понравился, стала смотреть на него с улыбкой. Взгляды наши встретились.

– Ты чему радуешься?  –  сказал он мне.  –  Думаешь, хорошее дело сотворила?

Мама поспешила отвлечь его:

– Пей чай, пока не остыл.

Снова установилась тишина.

Заговорил джигит:

– Простите,  –  сказал он,  –  в Оренбурге я проездом. В театре места с вашими сыном и дочерью случайно оказались рядом, и мы разговорились. Вот и решил я зайти к вам и засвидетельствовать своё почтение…

Отец не нашёлся, что сказать.

– Спасибо, спасибо,  –  сказала мама.  –  Для гостей дверь наша всегда открыта.  –  Гость наш доктор,  –  объяснила она отцу.  –  В Туркестане, оказывается, нашли какой-то камень, который помогает от всех хворей. Они везут его,  –  сказала она, пытаясь вовлечь отца в разговор.

Отец единым духом проглотил свой чай и резко протянул чашку мне, отчего она чуть не опрокинулась. Я наполнила чашку. Отец заговорил, и голос его звучал глухо.

– Что ж, хорошо. Выходит, такому учёному человеку дозволено в театре сбивать девушек с пути? Учителя ваши этому вас учат?

– Да ведь не было такого, старый!  –  вступилась мама.

Руки мои задрожали. Я не успела вовремя закрыть краник самовара и обварила пальцы. Джигит снова покрылся пятнами.

– Я живу среди русских…  –  начал было он, желая оправдать своё желание сблизиться с мусульманской семьёй, но отец не дал ему договорить.

– Живёшь среди русских, так и живи! Мало, что ли, у них баб?.. Потаскухи перевелись, что ли?.. А уж коли ты мусульманин, так нечего мусульманских девушек совращать…

– Простите…  –  джигит снова сделал попытку вступить в разговор.

Отец опять перебил его и понёс настоящий бред! А под конец заявил:

– Да ещё среди бела дня без всякого стыда в дом заявился! Этакое позорище!

– Почему бы мусульманину не прийти в дом к мусульманам?  –  сказала мама, пытаясь смягчить слова отца.  –  Разве все мы не дети одних прародителей?

Отец начал орать, теряя контроль над собой. Джигит не раз пытался объяснить что-то, отец не слушал его. Мне стало жаль доктора. Было стыдно за отца… Чтобы как-то помочь гостю, спросила:

– Вам налить ещё?

– Спасибо, спасибо,  –  сказал он, поклонившись.

Отец побелел от злости. Рука, в которой он держал чашку, дрожала. Глаза мои наполнились слезами. Джигит прошептал молитву, провёл ладонями по лицу и встал.

– Спасибо за гостеприимство. Я побеспокоил вас, прошу прощения!

Отец не ожидал этого.

– Садись, выпей ещё!  –  сказал он неуверенно.

– Спасибо… я не имел за душой ничего дурного. Жить среди русских я вынужден. К вам пришёл оттого, что соскучился по нашей жизни. Это было ребячеством, простите!  –  И повернулся к двери.

Я застыла на месте, встать не было сил. Взгляды наши встретились. Я так много хотела сказать ему глазами, хотела извиниться. Из глаз моих покатились слёзы. Увидев это, отец закричал:

– Иди в свою комнату!

Я пыталась встать, однако ноги не слушались меня. Встать не удалось.

Дверь закрылась, джигит исчез. Слёзы продолжали ручьём бежать из глаз. Мама заплакала в голос. Отец был похож на сбесившегося зверя  –  орал что-то, метался по комнате, понося меня. Я не слушала его, голова была занята своими мыслями. Ужасно обидно было за джигита, незаслуженно униженного и посрамлённого. Я чувствовала вину перед ним и во всём корила себя.

Тот день был очень тяжёлым. В доме воцарилась тишина, никто ни с кем не разговаривал.

После вечернего намаза я долго читала Коран и немного успокоилась. На другой день легче не стало. Пришло приглашение на девичий праздник в дом свата Шамси. Маме очень хотелось отправить меня туда, и отец, вроде, подобрел немного. Но я отвечать на приглашение не стала. Почему-то никого не хотелось ни видеть, ни слышать. Ночь провела в бреду, вся извелась. Джигит снился мне то плачущим, то смеющимся, то танцующим в обнимку с русскими женщинами, но он неизменно тянулся ко мне, искал меня. Утром я не могла пить чай, в обед не могла есть. И мама, и отец уговаривали поесть, мне было очень грустно, я расплакалась и ушла к себе. Запершись, я проплакала очень долго. Мама пыталась утешить, но ничего не помогало. Мне вдруг мучительно захотелось видеть моего джигита. Теперь никакие силы не могли бы остановить меня… Я стала лихорадочно искать возможности. Решила позвонить по телефону. Готова была даже пойти к нему в номер, однако не знала ни адреса, ни улицы. Какая-то колдовская сила тащила меня из дома.

– У меня болит голова,  –  сказала я маме.  –  Можно, я прокачусь на лошади?

– Поезжай, дочка, поезжай,  –  откликнулась мама.

Я отправилась с криворуким и хромым Зарифом, который служил у нас кучером, сторожем и водовозом. Поехали на улицу, где больше всего русских номеров. Я внимательно смотрела по сторонам. Потом свернули на большую людную улицу. Я и тут сосредоточенно разглядывала прохожих, стараясь не пропустить никого. Но всё было напрасно. Неудача расстроила меня. Я ругала себя за то, что не догадалась узнать его адрес. Повернули назад, поехали по длинной улице. Издали возле продавца газет увидела похожего человека и велела гнать лошадь к нему. Чем ближе подъезжали, тем более похожим становился человек. Но вблизи увидела, что это русский парень. Я была так раздосадована, что готова была выпрыгнуть из повозки и толкнуть незнакомца. Безнадёжность лишала сил. Чтобы собраться с мыслями, велела ехать в район Каргалы.

Кучер извёлся, слушая мои капризы, и начал ворчать. Но я всё же настояла на своём. И что вы думаете, на одном из перекрёстков я увидела своего джигита, который медленно шагал мне навстречу! Я узнала его издали и стала разглядывать. Он шёл, опустив голову в глубокой задумчивости. Мне казалось, что он думает обо мне. Поровнявшись, я позвала его. Повозка моя была закрытая, поэтому он не сразу понял, откуда голос, и стал озираться по сторонам. Я засмеялась. На лице его, в глазах появилось изумление. Он подошёл.

– Садитесь же, давайте прокатимся!  –  предложила я.

Поехали. Поскольку хлопоты мои увенчались успехом, настроение сразу поднялось. Джигит был несколько растерян и не знал, что сказать.

– Мне очень хотелось видеть вас,  –  заговорила я.  –  Но, к сожалению, не знала ни вашего адреса, ни номера телефона. Я очень виновата перед вами. Вы не ругайте меня за поведение отца, он же человек прошлого, всё меряет на свой аршин. Он унизил, опозорил вас, извините…

Слова мои, по-видимому, были неожиданностью для него, он не нашёлся, что сказать. Я поняла, как глубока была его обида, и заговорила снова:

– Знаете, поведение отца заставило меня страдать. Я понимаю, как вам тяжело, и чувствую себя ужасно, потому что явилась причиной вашего унижения. Мне очень плохо. Уж вы, пожалуйста, простите!

Я с мольбой подняла на него глаза и увидела, что он слушает с большим волнением: взгляд напряжён и было в нём столько горечи, что мне стало не по себе. Не говоря ни слова, он дрожащими руками взял мои ладони и поднёс к губам. Он целовал их, и мягкая, тёплая волна разливалась по моему телу, успокаивая. Внезапно на руки мне упали слезинки. В душе всё перевернулось. Я задрожала. Почувствовав это, а может быть, устыдившись своего порыва, он отпустил мои ладони. Глаза его за стёклами очков, казалось, рассыпали лучи.