Страница 3 из 15
Когда мрак прошел, черкесы уже спокойно спешивались, решили, видимо, взять Якова живым. За такого молодца родители не пожалели бы огромного выкупа.
Плавни за спиной у Якова зашевелились, заставив замереть его и черкесов. Вместе с Вернигорой, на ходу примыкая штыки к штуцерам, на помощь Якову бежали его отец Григорий Биля и Николай Кравченко. Появившись на тропе, пластуны тут же приготовились к бою. Они сомкнулись, Вернигора опустился на колено, а Биля и Кравченко остались стоять и мгновенно вскинули штуцера. Залп повалил трех человек из толпы черкесов, породил в ней смятение своей неожиданностью.
Пластуны мгновенно ушли с тропы в камыши на перезарядку. Скорость, с которой они вогнали новые пули в стволы, поразила бы воображение каждого, кто попытался бы это сделать вслед за ними.
Прежде чем черкесы начали спешиваться, еще три пули поразили цели. От черкесского отряда осталось чуть больше половины. На каждого пластуна приходилось несколько врагов, но они мгновенно подскочили к ним и ударили в штыки.
Где-то вдалеке раздался пушечный выстрел, и тут же зазвучал набат.
Али и его черкесы с визгом, раскручивая шашки над головой, бросились навстречу пластунам. Завязался рукопашный бой, всегда распадающийся на отдельные поединки.
Биля сразу оказался перед Али. Казак почти не уступал черкесу в росте, но был легче и подвижней. Первым же движением штыка он выбил шашку из рук черкеса, но тот легко увернулся от второго и одним движением могучей руки вырвал штуцер у пластуна. В руках Али блеснуло лезвие его любимого оружия – пистолета, ствол которого завершался коротким треугольным клинком. Выстрел не достал Билю. Каким-то почти сверхъестественным образом он ушел в сторону и вниз. Но Али успел сбить его с ног, подмять под себя. Клинок медленно, но неотвратимо пошел к горлу казака.
Кравченко успел заколоть штыком одного из трех черкесов, нападавших на него, но его сильно теснили двое других. Туго пришлось и Вернигоре, который тоже дрался с тремя противниками.
Клинок Али уже почти достиг горла Били, но тому все-таки удалось отбросить от себя черкеса. Он откатился в сторону, вскочил и достал из-за спины странное оружие, вид которого на мгновение привлек внимание Али.
Это был пистолет с очень широкой средней частью и курком, расположенным не сбоку, как обычно, а где-то сзади. В нем вдруг что-то повернулось, и раздался резкий звук выстрела.
Пуля с огромной силой отбросила Али назад. Под выстрелами Били тут же упали еще трое черкесов, наседавших на Вернигору и Кравченко. Остальные резко подались назад. Биля убрал револьвер обратно в кобуру за спиной, поднял свой штуцер, откатился назад и залег за убитым конем Якова.
Он перезаряжал оружие, когда рядом с ним упали на землю Кравченко, раненный в голову, и Вернигора, получивший шашкой по руке. Пластуны вгоняли пули в штуцера, поглядывали в сторону черкесов. Но те уже подались назад, поднимали с земли свое оружие, вскакивали в седла и уходили врассыпную в сторону гор.
Али змеей быстро уползал в камыши. Через прореху в его одежде, пробитую на плече, была видна тончайшей работы кольчуга, которую заливала кровь.
На поле боя теперь оставались только несколько тяжело раненных черкесов.
Пластуны освободили Якова, но опереться на зажатую ногу он не мог, резкая боль пронзала лодыжку и колено.
– Батя, нога!
Из кустов с противоположной стороны поляны появился Чиж, мокрый до нитки.
Это обстоятельство, видимо, нисколько не портило ему настроения, потому что он сразу же довольно весело прокричал:
– Ахти мне, не успел!
– Федя, где купался? – совершенно спокойно спросил его Кравченко.
– Долго рассказывать, Николай Степанович!
– Они с Яшкой вместе бежали. Я их с дерева видел, – тихо сказал Вернигора Биле, который своей могучей рукой поддерживал Якова.
– Сиди пока, – бросил отец сыну.
Тем временем Чиж быстро, но осторожно двигался по полю боя. Раны у черкесов были тяжелые, но лекари горцев в то время умели больше, чем медики так называемых просвещенных стран. Кавказ не знал ампутаций, гнойных заражений и много чего другого, приводящего к ужасающей смертности в европейских больницах. Однако сейчас раненые лежали на земле своего врага, и надежды для них было мало.
Рядом с одним из этих черкесов Чиж наметанным взглядом заметил отличную шашку, которую не успели забрать люди Али. Завидев Чижа, раненый черкес из последних сил приподнялся на локте и разбил клинок шашки о ствол своей винтовки, лежащей тут же, рядом.
Он попытался было разбить у нее приклад, но этого Чиж уже не допустил, перехватил руку черкеса и грозно сказал:
– Не порть!
В это время к пластунам галопом подошел конный отряд.
Один из головных казаков спешился, шагнул к Биле и спросил:
– Григорий Яковлевич, вы все целы?
– Да, трошки порезались только.
– Сила этот револьвер. Без него они нас разутюжили бы! – спокойно проговорил Кравченко, вытирая со лба кровь.
К ним подошел Чиж, обвешанный трофеями.
– А я смотрю, Федя, ты, как и всегда, при деле, – с легкой насмешкой сказал ему Биля.
– Потом сами мне спасибо скажете! – заявил Чиж. – Вот я припоздал малость, и один чертов сын успел настоящую гурду расколотить! – Он горестно вздохнул и показал Биле рукоятку шашки со знаменитым клеймом на осколке клинка.
– Раненых черкесов заберите на пикет, – приказал Биля.
2
Паровой фрегат «Таиф» стоял на якоре недалеко от кавказского берега Черного моря, в пятнадцати милях к востоку от Геленджикского укрепления Черноморской береговой линии.
Кроме рулевого матроса и капитана, на мостике «Таифа» находился боцман, похожий на циркуль, в просторечии именуемый козьей ножкой и воткнутый в чертежный стол. Природа одарила Джекилла удивительной, почти идеальной кривизной нижних конечностей.
Однако самым интересным человеком из тех, кто собрался сегодня на мостике «Таифа», был четвертый из них. Если кого поначалу и могла ввести в заблуждение сутана протестантского пастора, то при внимательном рассмотрении становилось ясно, что это человек серьезный и начисто лишенный сантиментов. Глубоко посаженные глаза, лысый череп и морщинистая шея делали его похожим на большую ящерицу. Но у этой твари был весьма энергичный и жесткий взгляд, не суливший ничего хорошего ее врагам.
Его звали Уинстон Слейтер. Наверное, стоит сказать, что он был не просто человеком своего времени, но и опережал его. Слейтер являлся военным советником, причем весьма квалифицированным. До того как на его сутулой фигуре появилась протестантская ряса, он служил наемником в армиях многих мелких европейских государств, самых неразборчивых на средства подавления внутреннего инакомыслия.
Одновременно этот человек был крупным коммерсантом. В этом качестве он был совершенно беспощаден. Вексель с надежной передаточной надписью в системе ценностей Слейтера многократно перевешивал любую человеческую жизнь, будь то женщина или ребенок, особенно если последним не повезло с цветом кожи. Впрочем, и самым чистокровным аристократам не приходилось ожидать от Слейтера милости, особенно если они покушались хотя бы на один шиллинг из тех, что имелись в его кармане.
Уинстон Слейтер был настолько темного происхождения, насколько оно вообще может быть таковым. Но его солидный капитал давно заткнул рты тем правдоискателям, которые пытались вслух вспоминать о том, что его мать была простой портовой шлюхой.
Слейтер был жесток, смел, расчетлив, приближался к пятидесяти годам и все чаще подумывал о женитьбе. Идея покоя, семейного уюта с некоторых пор получила для него особую привлекательность, в детали которой Слейтер в силу своего беспокойного характера пока еще не успел хорошенько вникнуть.
В руках у Слейтера была подзорная труба, но и без нее он сразу же увидел одинокого всадника, который показался среди сосен, торчащих на склоне горы, прямо напротив «Таифа».