Страница 10 из 15
– Пожар! – сдавленно сказала она.
Кравченко начал вместе с Билей активно разгонять руками пороховой дым.
– Простите Христа ради! Дело мое воинское такое! – проговорил он и развел руками.
– Креста на вас нет! Я так с лежанки и повалилась!
– Сей секунд все уладим! Если что вам по хозяйству надобно, так вы только скажите!
Дверь снова хлопнула. Сложившись в низеньком проеме, в хату шагнул вестовой, один из бойцов пластунского батальона Кубанского казачьего войска.
Сначала он пытался что-то разглядеть в дыму, потом вытянулся и громко сказал:
– Мне бы есаула Григория Яковлевича Билю. Пакет у меня для него.
– Это я. Давай книгу, – сказал Биля, выходя к нему из дыма.
Вестовой развернул книгу, к которой были привязаны перо и маленькая чернильница с крышкой на резьбе. Биля отвернул ее, обмакнул перо в чернильницу, расписался в получении пакета, лежавшего между страницами книги, и забрал его.
Вестовой отдал честь и вышел из комнаты.
Биля подошел к окну, вскрыл конверт.
– Яков Герасимович меня вызывает, – сказал он, еще не дочитав текст.
На турецкой софе во всей красе, в одних широких украинских шароварах лежал полковник Кухаренко. К сорока пяти годам его мощный молочно-белый торс был иссечен шрамами от пуль и холодного оружия. От места расположения пластунов резиденция Кухаренко отличалась разве тем, что он занимал всю хату один. На стене под белыми холстинами висели его мундиры, в том числе и парадный. Там же располагалось самое разнообразное оружие. Софа была застелена сине-золотым персидским ковром.
Кухаренко лежал на боку и большой двузубой вилкой ел вареники с вишней. Он окунал их в сметану и сплевывал косточки прямо в угол, на глинобитный пол.
На стук в дверь полковник коротко бросил:
– Входи!
В горницу вошел Биля, перекрестился на иконы, снял папаху.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие!
Было видно, что, произнося это, он просто соблюдает формальность, а с Кухаренко их связывает давняя и прочная приязнь.
Биля подошел к начальнику и пожал руку, протянутую им.
Полковник сел на софе, по-турецки поджал под себя босые ноги.
– Садись, Гриша. Вареников хочешь? – спросил он.
– Благодарствую, сыт! – ответил Биля и присел на софу.
– Хороши вареники! Жаль только, что сами в сметану не ныряют, как в сочинении господина Гоголя. Ты, я вижу, здоров, а как крестник мой?
– Здесь он, Яков Герасимович. Не посылал его еще к тебе, не хотел беспокоить.
– Пусть придет. Не рано ли ты его воевать-то взял?
– Раненько, да так уж вышло промеж нас.
– Он в твоей полной родительской воле. Дело есть у меня к тебе.
– Сказывайте.
– Вчера у князя Меншикова, говорят, начальники, смехом заливаясь, шутковали над тем известием, что союзники сажают свои войска на суда, чтобы в Крым плыть. А я так полагаю, что беспременно они здесь будут.
– Под зиму?
– Вот и Меншиков считает, что они ничего серьезного в позднее время года не затеют. Но он думает, что везде запрягают так же долго, как в России. Ты же вроде в Харькове университет закончил, по-французски читаешь?
Биля утвердительно кивнул.
Кухаренко достал из-под ковра, покрывающего софу, довольно замызганные листки писчей бумаги, передал их Биле и сказал:
– Я там отчеркнул красным.
Есаул взял письмо, нашел нужное место и погрузился в чтение. Он быстро пробежал страницу убористого текста и взялся за вторую.
– Слежку они тут давно ведут, уже лет двадцать как. Но военных карт южного побережья Крыма у них нет. Добавлю, что и у нас тоже, – сказал Кухаренко.
Биля с удивлением поднял голову и изумленно посмотрел на него.
– Оно, может, и к лучшему, что наше военное министерство не удосужилось их составить, – продолжил Кухаренко. – Посему и карты эти не могли быть своевременно украдены французским штабом.
– Кем писано? – спросил Биля, возвращая бумагу.
– Наши казачки на французском офицерике взяли в Дунайской армии. Видишь, черным по белому написано. Они нападут на Анапу и Суджак-Кале.
– Хорошо бы официальные бумаги раздобыть. С этим к Меншикову не сунешься.
– Вот и мы со Степаном Александровичем Хрулевым ту же думку имеем. Только он полагает, что ударят они прямо на Севастополь. Знаешь ли, тут я с ним согласен.
– Что же я тут могу сделать?
– А вот слушай! Бегает тут вдоль берега один пароходик английский, «Таиф» прозывается. Очень это странный пароходик. Уже года три, как он тут пасется. Говорят, не раз приставал к черкесскому берегу. Но это дело неважнецкое. Англичане рабов в Турцию с превеликим удовольствием доставляют, особенно невольниц в гаремы. Деньги, как сказал император Веспасиан, не пахнут. Вот и «Таиф» этот вроде по тому же делу, но не только. Был он, кстати, при Синопе и еле удрал от Нахимова Павла Степановича. Главный там – английский военный советник Слейтер, он же торговый человек, как это у них принято. Есть на борту еще английский то ли офицер, то ли газетный репортер. На всех языках говорит, не раз ездил в горы. По фамилии Ньюкомб, а по ремеслу, я так полагаю, что шпион. Теперь смотри. Помощник Шамиля Наиб-паша находится у них в лагере, в Варне, вместе с пятьюдесятью черкесскими вождями. К бабушке не ходи, мечтают они нам в спину ударить. Я так понимаю, что этот пароходик около Евпатории болтался неспроста и много на нем есть интересного. Очень нам было бы любопытно бумаги с него посмотреть.
– С берега его нелегко будет выследить, Яков Герасимович, – заметил Биля.
– Нелегко, но я не кого-то еще, а тебя позвал! Знаю, ты справишься. Или без дела лучше сидеть?
– Нет, без дела нам не приходится!
– Вот и я думаю, что попытка не пытка. Если вдруг этот пароходик и вовсе утонет, то с тебя не взыщут, а выйдут вам всем егорьевские кресты. Но главное – бумаги. Скажу тебе вот что. Город к осаде не готов. Меншиков никого не слушает. Пока мы его носом не ткнем, как кутенка, оно так и будет. Слава богу, Горчаков прислал сюда одного инженера-полковника из немцев, Тотлебен зовется. Это, я тебе скажу, голова! Но и у него руки пока связаны. А мы можем развязать! Кабы еще знать, где точно англичанин с французом высадятся, тогда союзничков при этом можно было бы так поколотить, что им русская земля горька стала бы с первого по ней шага!
Биля поднимался по улице, ведущей к дому Екатерины Романовны. На ней не было ни души, только в одном месте на отвале свежевырытой земли сидел старик и курил трубочку. Из канавы раз за разом на другую сторону от него вылетала земля. Слышался стук лопаты о каменистую почву.
Биля уже почти прошел мимо, когда заметил, что в яме орудовал лопатой Али, изрядно удивился по этому поводу и остановился от удивления. В это время черкес вытащил из канавы здоровенный камень и, не замечая казака, откинул его далеко в сторону.
– Здравствуй, дедушка! – поздоровался Биля со стариком.
– Здравствуй, сын!
– Доброго утречка и тебе, Али Битербиевич!
Али неторопливо вылез из канавы.
– Ассалам алейкум! Была ли доброй поездка? – спросил он.
– Да, все в порядке. Ты мне лучше скажи, что тут делаешь?
– Довольно чудной этот молодчик! – вступил в разговор старик. – Я, значится, подрядился канаву выкопать. Работаю себе. А он мимо идет и говорит, давай, мол, лопату. Накопал ужас как много! Ровно твой бык! Нам бы его в артель!
– У нас своя артель! – заявил Биля. – Пойдем, Али, у нас другая работа есть.
– Да продлятся твои дни, уважаемый! – почтительно сказал черкес, поклонился и вернул лопату старику.
– Да и тебе не хворать, паря! – ответил тот.
Теперь Биля и Али шли по улице вместе.
Есаул с интересом взглянул на черкеса и спросил:
– Али, ты зачем эту канаву-то стал копать? Или у тебя какого другого дела нет?
– Как нет? Всегда есть! Но у нас в горах не принято проходить мимо, если ты можешь помочь. А это старый человек! Как я пройду стороной?