Отпущение грехов

Глава 2 Чертовщина в микрорайоне Заречный

Он ворвался в квартиру, не сказав ни слова. Да я и не требовала – выражение его лица ясно давало понять, что пришел он сюда не со смехотворными и, в сущности, забавными предложениями о женитьбе. Вошел – и сел на корточки возле самой двери, словно у него не оставалось сил разуться, снять куртку и пройти чуть дальше – в комнаты.

– Кто это там? – спросила с кухни тетушка.

– А-а… это ко мне.

– Хорошо, – откликнулась она и никаких вопросов больше не задавала.

Докукин наконец-то дотянулся до шнурков и начал вяло развязывать их. Вероятно, с таким же лицом он копал бы могилу для себя.

– Что случилось, Коля? Ты просто сам на себя не похож. Да проходи же, проходи.

Он вошел гораздо осторожнее и незаметнее, чем в прошлый раз. Не хрястнуло кресло, не свалилась ваза, не взвыл натужно кот – Николай Докукин в полном несоответствии с собственными привычками тихо опустился на краешек дивана и безжизненно свесил голову. Уголки его губ подергивались, он то и дело поправлял очки на переносице и еле заметно раскачивался взад-вперед.

– Так, – коротко приказала я. – Рассказывай.

– А что рассказывать? – произнес он. – Что рассказывать? Я уже конченый человек. Это надо же так… никому и никогда не делал ничего плохого… никогда… а тут вдруг все сразу. Отовсюду… и вроде бы столько лет учился, не верю во всякую всячину… а тут вдруг вылезает – и на тебе – прямо хохочет в лицо… говорящие слоники.

Последнее словосочетание буквально сорвало меня с места – я ринулась за успокоительным. Судя по всему, Коля Докукин был на грани чудовищного нервного срыва.

А быть может – уже и за гранью.

Только после основательных медикаментозных мер он наконец обрел возможность изъясняться более-менее внятно и осмысленно. Конечно, я знала, что этот человек, по своей природе склонный к неврастении и ипохондрии, попросту любил поныть, – но на сей раз я готова была держать пари, что Николай пришел ко мне с чем-то серьезным, а не с продуктом больного воображения.

И он поделился этим – серьезным.

– Наверно, я уже довольно долго стоял под лавиной, – так образно начал он свой рассказ, – потому что не может быть, чтобы столько непонятного, чудовищного и гибельного… какое-то нагромождение страха и лжи… и, быть может, правда еще страшнее. Одним словом… я, человек образованный, медик-аспирант… мы вообще не склонны к суевериям… но в наше время много такого, что невозможно было представить себе раньше. Одним словом… в нашем поселке Заречном прописался сам дьявол.

После такого категоричного заявления мне оставалось разве что покачать головой: как говорил сам Шерлок Холмс, «я борюсь со злом по мере своих скромных сил и возможностей, но восставать против самого прародителя зла будет, пожалуй, чересчур самонадеянно с моей стороны».

– А все началось с того, что три дня назад арестовали моего научного руководителя профессора Клинского Сергея Сергеича.

Вот это номер! Я видела профессора Клинского всего несколько раз – три или четыре, – и он произвел на меня очень выгодное впечатление уверенного в своих силах, основательного, умного, предупредительного и определенно положительного человека. Кроме того, профессор Клинский обладал превосходным чувством юмора – чуть едким, быть может, несколько саркастичным, как это часто присуще медикам, но в основе своей доброжелательным и вполне необидным.

И вообще – Сергей Сергеич был одним из самых обаятельных людей, с которыми мне только приходилось сталкиваться в своей жизни.

любил цитировать он иртеньевское четверостишие и при этом всегда хитро подмигивал.

И вдруг – арест!

– Говорят, он брал взятки и теперь уличен в получении особо крупной суммы, – продолжал Николай и несколько раз тоскливо шмыгнул своим длиннейшим донкихотовским носом, – и теперь его посадили в КПЗ. Вот… и хотели арестовать меня, но на меня у них ничего нет… якобы я тоже брал какие-то там взятки. А зачем мне взятки, Женя, сама посуди… если я выиграл столько денег!

– Да-да, конечно, – поспешно подтвердила я, – дальше что?

– Но это еще ничего, – продолжал Николай. – На следующий день после его ареста в моем доме в Заречном кто-то рылся… Точно знаю, что я не так клал свои вещи. Конечно, сам часто не помню, куда что кладу, но не мог же я выпотрошить все подушки, а пух раскидать по всем комнатам?

Действительно, до такого Докукин еще не дошел. Хотя, на мой взгляд, поиски очков, завалившихся в погреб, немногим отличались от упомянутого Николаем подушечного погрома. Тогда Коля перевернул вверх дном все заготовки на зиму, после чего несколько дней отгружал из погреба осколки разбитых банок из-под помидоров и огурцов и неструганые деревянные доски сломанных полок.

– На следующий день я ехал из дома в институт, и мне в хвост пристроилась какая-то машина… темно-зеленая такая. Вели меня до самого института, а потом остановились и смотрят… и смотрят, и смотрят!

Докукин нервно дернул головой и пробормотал нечто похожее на «черт побери, блин». Ничего крепче подобных выражений он не употреблял, как это ни странно для нашего матерщинного и грубого времени. И особенно для медика, кои, как известно, никогда не отличались чрезмерной деликатностью.

– То есть ты хочешь сказать, что за тобой следят?

– Ну да! И еще…

– Что – еще? – поддавшись тону Николая, невольно понизив голос спросила я.

– И еще – мне кажется, что это какой-то… полтергейст, что ли.

Ну вот, приехали! Николай Николаевич Докукин, материалист до мозга костей, не веривший ни в черта, ни в бога, да и не заметивший бы их существования вследствие феноменальной рассеянности, вдруг с придыханием заговорил о паранормальных явлениях! Это, пожалуй, будет похлеще предложения руки и сердца.

– Но факты, – сказала я. – Какие у тебя основания… – Я хотела сказать «нести такую чушь», но запнулась и все-таки употребила обтекаемую форму: – Какие у тебя основания так утверждать?