Страница 6 из 8
– Мужику-хозяину в хозяйстве не ругаться, все едино, что молчать! Хозяйство вести – не руками трясти! – народной пословицей заключал он.
Он же, как радивый хозяин, озабоченно наблюдал за своим хозяйством и постоянно был напыщен тревогой о благополучии в нем. Имея пытливый ум, и здравый рассудок, он, в своем хозяйстве, старался завести новшества и порядки, чем-либо, а отличающиеся от обычных. Считая себя достойным подражания и зная себе цену, он чувствовал себя самоуверенно и не допускал возражений.
Вот и в этот раз, придя со двора и упрекая семью в небережливости, он ища по печуркам свои варьги, сердито брюзжал на семью:
– Куда мои варьги запхотили, в потребилку хочу сходить, а варьги никак не найду. Куда засунули супостаты! Обыскался и не найду!
– Что ты нынче, какой злой и сурьёзный?! – упрекнула его Любовь Михайловна.
– Пожалуй, будешь сурьёзный. Гоже тебе с готовеньким сеном и дровами, не как некоторые перебиваются с полена на полено, у нас дрова-то всегда свеженькие, каждый день вновь напиленные, у некоторых, как печь затоплять, так и в лес ехать.
– Так-то не приведи Господи!
– А у нас дров-то на всю зиму запасено и сено-то не ужурёно! – между дел наговаривал он семье, – А куда все же, варьги-то у меня подевались?
– Черти с квасом выхлебали! – не выдержав, с досадой проговорила Любовь Михайловна, – Век ты ничего не найдёшь, – с недовольством упрекнула она его.
– Да ведь я их на печурку клал, а там их не оказалось, куда их запсотили?!
– Да погляди на пече!
– Ну, изволь радоваться! Да какой лукавый их на печь-то положил?! – ворчал Василий Ефимович, надевая варежки на руки и готовившись к выходу из избы.
– Смотри не пропади, скоро ужинать будем, семья ждать тебя не будет! – предупредила его Любовь Михайловна.
– Я не долго, живой рукой схожу – одна нога здесь, другая там, – полушутливо отозвался с порога глава семьи.
Но, Василий Ефимович, в кооперативной лавке задержался. В ожидании своей очереди, ему пришлось выстоять близ часу. К тоже же, ему пришлось поспорить из-за очереди с одним парнем из Шагалова, который нахально впёрся в лавку и нарушил степенный порядок очереди.
– Ты куда прёшь! – не сказал, а грозно выдохнул Василий Ефимович на него. – Што вылупил буркалы-то, осади назад, ато сброшу! – складывая в кармане пальцы в упругие кулаки угрожал он ему. – Вот хмыстнуть в харю-то и будешь знать! – грозно наступая на нарушителя очереди, не унимался разозлившийся Василий.
Пока Василий Ефимович ходил в лавку за покупками, семья, не дождавшись его, поужинала, и полегла спать. Домой возвратился он голодный и злой.
– Чего-бы пожрать? – обратился он к жене.
– Вынь из печи чугун со щами и ешь, – отозвалась та.
Хлебая жирные щи, и со свистом высасывая мозг из мослов. Василий Ефимович спохваченно жаловался жене:
– Ну, и нахальный же Кузьма Оглобин, так и выклянчил в лавке у меня пятерку денег! У них вся порода такая, нахалы, у мертвого выпросят! А сколько раз я зарекался людям взаймы деньги давать. Ведь дашь – только себя выучишь! Отдашь руками, а получать будешь ногами, да тебя же, за свои трудовые денежки облают, в чем псы не лакают! – ужиная, беседовал сам с собою Василий Ефимович, под шум перекатывающегося мосла, которым шумел под столом кот, обгладывая его.
Федотовы. Женитьба Павла
Время подошло. Надумали Федотовы Павла женить. Мать с отцом, через людей узнали, что невеста-то у Павла – Анка Крестьяникова. Дело было еще с осени, как раз на Кузьминки, надумали Федотовы капусту тяпать, на помощь пригласили Анку. Бабы капусту в колоде тяпают, а ребятишки, наслаждаясь, ели кочерыжки, с хрустом уплетая за обе щеки. Чтобы привлечь к себе внимание Павла, Анка, любезно улыбаясь, подала ему очищенный кочан. Павел тоже не остался в долгу, он незаметно от людей, с усмешкой, лаптем пощекотал Анкину ногу в икру. С этого момента они поняли друг друга. Так, они нечаянно познакомившись, врезались друг в дружку.
Вечером того дня, Павел, встретив Анку на улице одну, спросил ее:
– Как бы с тобой завести разговор, а потом завязать дружбу, а там, глядишь, и обоюдная любовь откроется.
Анка на это Павлу дала полное согласие. С Ванькой Шаталовым, встречаться домашние запретили, да и подруги ее застращали с ним встречаться наедине. Так она поразмыслила, лучше себе жениха, как Павел и не найти. Они в тот вечер загулялись до поздна и Анка вспомнив строгость старших в своей семье, с грустью проговорила Павлу:
– Кажись, мы с тобой загулялись, пора и по домам.
С того вечера и завязалась между Павлом и Анкой взаимная любовь. Надумав женить Павла, отец с матерью, чтоб заранее уладить дело, в сватне, для этого решили нанять Анну Гуляеву – она-то все дело уладит.
Анна Гуляева явилась к Федотовым как раз под обед. Вся семья сидела за столом, ели картошку из чугуна с огурцами.
– Хлеб да соль, – вежливо поприветствовала Анна хозяев.
– Просим милости обедать с нами! – из приличия пригласил Иван гостью.
– Нет, спасибо, я сичас только из-за стола, – соврала Анна, – А вам приятного вапетиту! – от души пожелал Анна обедающим.
– У нас и так вапетит – не жовано летит! – смеясь и потрясая козлиной бородкой, отшутился Иван. – Семья большая, целый чугун картошки с огурцами разыграли, и полчугуна похлёбки оплели. Только на стол подтаскивай. У нашей стряпухи нынче вся похлёбка выкипела, осталась одна гуща, она набузырила в чугун воды, мы ито в охотку все выхлебали, – облизывая ложку, балагурил с Анной Иван, разглашая стряпухину оплошность.
– А как в голодные-то годы жили, небось, брюха-то не распускали! – как-бы оправдываясь, вступила в разговор Дарья.
Анна, усевшись на лавке, зорко наблюдала за тем, что происходило за столом. Она пытующим взором осмотрела допотопную солоницу, вековечные, почерневшие от времени и выщербленные ложки, перекинула взгляд на загрязненный драный столешник. Иван заметя Аннин блуждающий взгляд, предусмотрительно завернул замызганный край столешника наизнанку, спрятав обличительную грязноту.
– Мы, ждавши, заждались свою корову. Кесь она и не отелится, наголодовались без молока-то, нарушать ее жалко, она у нас доморощенная, я сама ее теленком выпоила, а мясо-то блюдем к свадьбе, – высказалась Дарья.
– Что-то мне нынче занеможивается, жар во всем теле, должно быть где-то гриб схватил, – вылезая из-за стола и помолившись, зябко передернувшись всем телом, проговорил Иван, готовясь залезть на печь. Он притворно кряхтя полез на печь с намерением там погреться.
– А ты в бане попарься – весь гриб из тебя выпотится и боль, как рукой снимет, – участливо порекомендовала Анна.
– А бают в баню с грибом-то не ходют, – заметила Дарья.
– Что ты! – удивилась Анна, – я на себе испытала, я тоже грибом хворала, сходила в баню, там у меня пот выступил крупными пупырышками по всему телу, все прошло, и кашель кончился!
– Ну, и слава Богу! – согласилась с ней Дарья.
– Сергуньк, сходите-ка с Санькой в сарай, принесите оттуда вязанку соломы на подстилку скотине! – распорядился Иван, стараясь отослать меньших сыновей, с намерением избавиться от них при деловом разговоре с Анной о сватие.
– Санька-то у нас больно на язык-то востёр, при нем разговор хоть не заводи, живо все на улице разболтает, – неодобрительно высказался о Саньке отец.
– У него не удержится! – подтвердила и мать Дарья, как только Сергунька с Санькой вышли.
– Как-бы тебя Дорофеевна наладить сходить к Крестьяниновым насчёт сватии с ними побаить, – перейдя к деловому разговору, обратился с печи Иван к Анне.
– Как?! Очень просто, схожу и потолкую, все дело улажу, – охотно согласилась Анна.
– Ты быват, закинь словца два на эту тему. Узнай все, вынюхай и выспроси их хорошенько! – давая указания, напутствовал он ей.
А у Гуляевой Анны и без наказов редко, когда срывалось дело по усватыванию невест. Она своим словоохотливым языком почти всегда при сватие склеивала жениха с невестой воедино. Так и на этот раз, она с трепетом сходила к Крестьяниновым, все дело уладила.