Тайна палаты №6

Нервы у всех были напряжены сверх всякого предела. В такой обстановке нравственно нестойкие людишки легко отбрасывали неписанные правила, которыми в любом обществе являются моральные устои. Народ от отчаяния быстро зверел, забывая о совести, народ сатанел. Но в эти же страшные дни кто-то стремительно наживался, хотя основная часть людей не выдерживала вселенской обстановки морального разврата и стремительно оставляла этот мир. Кто уходил от голода, кто от холода. От инфаркта или инсульта…

Начался мощный процесс расслоения населения на тех, кто еще придерживался старой человеческой морали, и на тех, кто успел приспособиться к новым развращающим людей условиям. Последние радовались установившемуся беззаконию, посмеивались над первыми и изредка бросали им обглоданные кости, таким образом, порабощая бедолаг своей усиливающейся алчностью, уже разрешенной, уже получившей официальный статус. Статус движущей силы прогрессивных частнособственнических перемен в еще помнившей справедливость некогда социалистической стране.

Народ быстро устал, чтобы оставаться прежним, настоящим народом, то есть, той частью населения, которая весьма активна в достижении именно общих интересов этого самого народа, всего единого народа. Потому известный миру великий советский народ быстро превратился в бессильную, послушную, ничего не значащую человеческую массу, готовую на все, за исключением борьбы за собственное спасение.

Население, которое под руководством Сталина впервые в своей истории стало действительно великим народом, – которое почувствовало это само и доказало всему миру, – теперь, лишившись мудрого и порядочного вождя, оказалось всего-то весьма жалким сбродом, неспособным защитить ни себя, ни своих детей, ни будущего своей страны. Отныне и надолго население превратилось в тупой, запуганный и послушный электорат.

Глава 2

Сейчас Алёна с удовольствием вспоминала, как тогда в их молодой семье установилось то удивительное доверие, которое называется безграничным. Но ведь и оно не исключало маленьких, а иногда и больших личных тайн, хотя это обстоятельство никогда не вызывало у супругов стремления их выведать и уж, тем более, шарить по карманам или следить друг за другом. Болезненной подозрительностью никто не страдал, вспоминала те счастливые деньки Алёна.

Однако всё расстроил единственный, но фатальный случай. Опять случай! Понятно, что не только над нами он обладает огромной властью, но зачем использовать её столь коварно и безжалостно? Почему он, будто играючи, запутывает людей и сбивает их с пути праведного? Почему затуманивает их сознание нелепыми подтасовками фактов, из-за чего они принимают важные, но неверные решения?

В иное время случай не показался бы столь могучим, если бы удалось всё спокойненько обдумать, разобраться и тем самым как-то предотвратить беду… Но случай умеет быть коварным – он заранее всё устраивает так, чтобы наверняка добиться своего, независимо от истины, независимо от обстоятельств… Он не оставляет несчастным время для оценки обстановки и принятия верного решения. Он умело опирается на наши ошибки, им же и спровоцированные.

В тот давний злополучный день Димка примчался на обед и сразу объявил, торопливо поцеловав Алёну, что опять заступает на сутки в наряд, уже седьмой в этом месяце, а голова итак трещит от хронического недосыпания. Он и впрямь был рассеян более обычного, и едва не заснул за столом. Понятливая и по-женски заботливая Алёна, бросив глажку белья, прихватила дочурок и ушла на часок погулять, пока супруг отдыхает. Девочек уговаривать не пришлось – они всегда гулянью рады – быстренько оделись и убежали.

Когда все вернулись, Димка еще спал, со всей очевидностью не собираясь подниматься, хотя ему давно следовало поторопиться. Алёна, походя, подняла лежащий на полу китель мужа, чтобы аккуратно повесить его на спинку стула. Из кармана выпало Димкино удостоверение личности и незнакомый ей конвертик, согнутый пополам. Руки непроизвольно к нему потянулись… И пока ее девочки, стараясь не шуметь, помогали в кухне друг дружке раздеться, она вчиталась. Остановиться было невозможно:

«Милый мой Димка, здравствуй! Я давненько тебя не видела, очень соскучилась, но сейчас это и не важно. Важно лишь то, как я к тебе отношусь, а ты ко мне. Очень-очень жду твоего ответа, потому что многое помню и на многое теперь готова, ради тебя, ради нас с тобой! Целую тебя, твоя Валентина».

– Ничего себе, – растерянно, как после удара грома, произнесла Алёна. – На многое готова… Да что же это происходит… Что за Валентина… А ну, вставай! В наряд он собрался… Что это такое? – трясла она листком перед носом обалдевшего спросонок Дмитрия.

Какое-то время супруг ничего не понимал, но, сообразив в чем дело, как-то странно, всей ладонью, погладил ухо, потом затылок, фыркнул, крякнул, усмехнулся и принялся одеваться.

– Нет! Вы поглядите на него! Я же тебя, Дмитрий, спрашиваю, что это такое? Кто такая эта Валентина, на многое готовая ради тебя? Ну почему ты молчишь?

– Алёна, я потом всё-всё объясню. Ну, понимаешь ведь, я очень спешу! Ты же видишь, уже должен из дома выйти … Не время скандалы устраивать! Да и причин, даю тебе слово, нет. Никаких! – он улыбнулся и привычно потянулся к жене, чтобы поцеловать ее перед уходом, но не тут-то было. Супруга закусила удила…

– Никуда ты не пойдешь, пока мне всё не объяснишь! Подождет твой наряд, подождет и Валентина твоя ненаглядная! – Она кипела и негодовала, как никогда. И Дмитрий некстати подумал, что с женой он не промахнулся – красота ее очевидна, а внутренняя силища в такие вот моменты настолько ее украшает, что и сил нет никаких, чтобы тут же не обнять ее, чтобы не зацеловать. Но жена не успокаивалась, оставаясь в этот миг недоступной. – Вот что! Если ты сейчас уйдешь… Если… Если сейчас уйдешь… То и не возвращайся! Всё равно, не пущу! – выпалила она то, чему сама изрядно испугалась.

Дмитрий без слов надел фуражку и вышел вон.

Та история, множество раз выстраданная за эти годы, опять с мельчайшими деталями прокрутилась в памяти уязвленной Алёны, только теперь она, когда всё осталось позади и Дмитрий снова рядом с ней, не вызвала прежнюю боль и слезы.

Но самое глупое, припомнила Алёна, было сделано ею следующим вечером, когда Дмитрий вернулся домой после своего суточного наряда, как всегда выжатый, желающий только уснуть.

Прошедшие сутки Алёна хоть и справлялась с привычными домашними делами, но не находила себе места. То она плакала от обиды на Дмитрия и от собственной беспомощности, то гневилась на него и на себя, оказавшуюся бессильной изобразить неосведомленность об измене мужа и выяснить важные подробности как-нибудь иначе, мягче, хитрее, чтобы пощадить собственное и его самолюбие. Но не могла сосредоточиться, невпопад отвечала насторожившимся дочкам, опрокинула на себя кастрюлю с горячим супом, подряд грохнула две тарелки и, наконец, до крови порезала себе палец. Ее руки постоянно тряслись от утомляющей неопределенности, жутко угрожающей ей самой и ее девочкам.

Она была уверена, что Дмитрий обязательно вернется вечером, но не могла решить, как к этому отнестись. То ли упереться в дверях, не впуская его в квартиру, то ли сделать вид, будто ничего существенного между ними не случилось, лишь усмехнуться и безразлично произнести что-то типа: «Есть-то, будешь? Или потом, когда дочурок уложим?» Только для такого спектакля выдержки у нее явно не хватит!

И она снова и снова возвращалась к тому, что минуту назад уже приказала себе не ворошить. И опять нервничала, опять плакала и злилась на себя, хоть и понимала, что дело-то не в ней, и не в нем! Покоя и ясности не обрести, пока Алёна не узнает истинные намерения мужа и той самой Валентины. Что у них там было? Как было? И Алёна опять, уже в который раз скатывалась к исходному моменту своих размышлений и болезненных фантазий. Что ей делать? Как ей поступить, если Дмитрий вернется домой? А если не вернется? Ну, как? Что ему сказать? Как удержаться от слез, от злости на него, от оскорблений неявно стоящей между ними соперницы? Как? Как? Ответов на множество важнейших вопросов она не находила и оттого злилась и всё глубже погружалась в парализующее волю смятение и неспособность что-то решать.