Город в кулаке

До этого момента она была гостьей в доме брата, который пригласил ее для серьезного разговора. Лиза могла прекратить беседу, когда ей вздумается, и уйти. Но теперь, когда Андрей преградил ей дорогу, она оказалась в глупом положении заложницы.

– Мне надо идти… – неуверенно проговорила девушка.

– Никуда ты не пойдешь. Я все дела отложил, чтобы наконец-то решить твою проблему. Поэтому, что бы ни случилось, я ее решу.

– Да нет никакой проблемы, Андрей! О чем ты говоришь? – От былой Лизиной уверенности не осталось и следа. Она чувствовала себя маленьким ребенком, которого поставили в угол и забыли объяснить причину наказания. – Мне правда нужно идти. Давай потом…

– Нет, сейчас! Проблемы не будет, когда ты замуж выйдешь и…

– Тоже мне проблема! Да выйду, выйду я замуж, – прервала Лиза брата.

Ее раздражала эта глупая беседа. Она готова была сказать все, что угодно, лишь бы побыстрее все это прекратить и уйти.

– За кого я скажу, – подытожил Началов.

– Что? – Лиза расхохоталась и, поднявшись с табурета, раздраженно продолжила: – Ну все, хватит! Это уже дикость какая-то!

– Нет, Лизонька, это не дикость. – Началов тоже поднялся. Положив руки на плечи Лизы, он усадил ее на табурет и, нависнув над ней, зло зашептал: – Дикость, Лизонька, это когда такая девочка, как ты, сраному зэку три года верность хранит!.. Ты что, думаешь, я ничего не понимаю? Думаешь, не знаю ничего? – Увидев, что глаза сестры наполнились слезами, он, не меняя позы, равнодушно продолжил: – Я много чего знаю. Например, что Кулагин еще очень долго из тюрьмы не выйдет!

– Не надо, – прошептала Лиза, и слезы хлынули у нее из глаз.

Довольный достигнутым результатом, Началов провел ладонью по волосам Лизы и, отойдя от нее, стал медленно расхаживать по кухне с видом человека, которому весь этот разговор крайне неприятен.

– Не хотел я тебе всего этого говорить, Лиза, но ты меня вынуждаешь. Срок у него очень большой, а в этом случае из наших тюрем лучше уж вообще не выходить…

– Умоляю, перестань!

– Прости меня, но при таких сроках близкие заключенным скорой смерти желают, – словно и не услышав просьбы сестры, со вздохом продолжил Началов. – Ну, то, что он, если, конечно, доживет, выйдет дряхлым, больным, – это и младенцу понятно. Туберкулез, язва желудка, больные почки, печень воспринимаются в тюрьме как легкая простуда. Все это, Лизонька, еще полбеды… Ты уже взрослая девочка и должна понимать, что в тюрьме женщин нет. Законы там жестоки, и роль женщин там приходится исполнять молодым ребятам, таким, как Кулагин…

– Прекрати! Не надо! Замолчи!

У Лизы началась истерика. Она в голос рыдала, закрывая ладонями уши, чтобы не слышать гадости, которые говорил брат.

– Я должен был это тебе сказать. Я знаю, что тебе сейчас ужасно плохо. Но, я думаю, ты должна знать правду о положении вещей. Я желаю тебе только добра, Лиза! Я очень люблю тебя, сестренка.

Началов подошел к девушке и, присев рядом на корточки, крепко обнял ее. Из всего сказанного им правдивыми были лишь две последние фразы.

1992 год. Новоречинск

Воздух свободы

– Ну, за вас, пацаны! – Вершинский отсалютовал граненым стаканом. – С возвращеньицем!

Вопросы типа «как там было?» и «туговато ли?» не поднимались. Все было открытым текстом написано на лицах Кулагина, Горшакова и Шумского. Друзья откровенно наслаждались воздухом свободы, которого они были лишены целых пять лет.

На вокзале их встретил Левинсон и на новенькой «пятерке», купленной всего неделю назад, доставил в ресторан «Колода», где уже организацией предстоящего банкета на шестерых занимались Вершинский и Лебедев. На протяжении всего времени, пока длился срок заключения, друзья с воли поддерживали с сидельцами тесные отношения. Каждый из них троих как минимум два-три раза в год наведывался в колонию. Иногда вместе, иногда поодиночке…

– Черт! Поверить не могу, что я снова в родном Новоречинске! – восторженно восклицал Шумский. Хмель уже заметно ударил Нестору в голову. – Я думал, этот день никогда не наступит. Даже несмотря на условно-досрочное…

– Да, кстати, – Кулагин склонился к Ливенсону. – Много мы должны?

– Давай не сегодня, Леня, – отмахнулся тот. – Вот ты, в натуре, начинаешь загоняться. Такой день! Пей, гуляй, расслабляйся!..

– Ну а все-таки? – гнул свою линию Кулагин. – Намекни хотя бы.

Левинсон знал, что просто так от приятеля не отвяжешься. Если он не ответит, праздник будет безнадежно испорчен. Кулагин станет сидеть с постным выражением лица и теряться в догадках, чем обосновано молчание Левинсона.

– Расклад козырный, Леня. Нам скинули деньжат под хилые проценты. Мы, даже не напрягаясь, сумеем обернуть все через год. А если тему замутим, то и подавно…

– Тема у меня уже есть, – серьезно произнес Кулагин.

– О, нет-нет! – Левинсон шутливо закрылся двумя руками, словно собеседник собирался его ударить. – Уволь меня! Я не хочу говорить сегодня о делах. Ты спросил, я ответил, и на этом все. Если тебе так не терпится, можешь пойти вон Толяну по ушам проехаться. У него, насколько я слышал, тоже какие-то идеи зреют. Но я вам пока не соратник. Завтра – пожалуйста, а сегодня… Все обсуждения без меня. Ты лучше глянь, какие цыпочки нарисовались на горизонте.

Без особой охоты Кулагин повернул голову в ту сторону, куда указывал приятель. На пороге ресторана действительно возникли две молоденькие особы в коротких юбках и с откровенно декольтированными вырезами на блузках. По виду ни одной из них никак не могло быть больше девятнадцати лет, но даже Кулагин вынужден был признать, что выглядели девочки аппетитно. Левинсон заметил блеск у него в глазах.

– Берем? – он слегка стукнул Леонида в плечо. – Я ж понимаю, какой ты голодный до этой темы. Выбирай, которая твоя. Но я бы, конечно, предпочел брюнетку с челкой. Или хочешь ее?

– Нет, не хочу, – Кулагин отвернулся.

– Другую?

– И другую не хочу.

Левинсон изогнул левую бровь;

– Ах, вот оно что! Занятно. Не, я слышал, что иногда зона меняет ориентацию, только мне казалось, к тебе это не может иметь отношения. Но, видимо…

– Че ты несешь? – разозлился Кулагин. – За одни такие намеки уже можно схлопотать по шее. Понял? Я – не педик! С этим у меня все в порядке. Просто… – он уронил голову на грудь, – я очень соскучился по одной особе. Это странно, но я соскучился, Лева.

– Что это за особа?

– Лиза. Лиза Началова.

– Да ну? – не поверил Левинсон. – Ты серьезно, брат? Ты же вроде как ее сам отшил…

– Отшил. Но…

– О чем базар, пацаны? – Лебедев подошел сзади и, обняв Кулагина с Левинсоном за плечи, вклинился между ними. – Я что-то не наблюдаю бурного веселья. Ты по стволам не соскучился, Леня?

– В смысле? – не понял Кулагин.

– В прямом. Темыча я уже уговорил. Нес, правда, артачится, но ты же его знаешь. Он как все. Так что решение за тобой.

– Я не врублюсь, о чем ты толкуешь.

Кулагин обвел взглядом столик. Шумскому понадобилось совсем немного спиртного, чтобы начать клевать носом. Он практически полулежал на столе, бессмысленно ковыряя вилкой в салате. При этом губы Неса продолжали беззвучно шевелиться, словно он продолжал что-то кому-то рассказывать. Левинсон засмеялся.

Горшаков пил мало, зато Кулагин видел, как Артем частенько покидал стол и наведывался в туалет. Лебедев привез другу по его же просьбе целый пакет шмали. К настоящему моменту глаза у Горшакова застеклянели, но это не мешало ему о чем-то негромко разговаривать с Вершинским. Анатолий отчаянно жестикулировал и время от времени бил Горшакова раскрытой ладонью в плечо.

– Пострелять не хочешь? – пояснил свою мысль Лебедев. – У нас козырные стволы. Лева не даст соврать. Прикупили по случаю штук десять. Сейчас с этим не проблема, Лень. На каждом углу можно купить волыну. Прикинь? Золотые времена настали. Жаль, вы пропустили самое начало.