Человек неразумный

Сомнения мои понять несложно,

Боюсь, друзья мои, что впрямь

В одну телегу впрячь не можно

Бывалого коня и трепетную лань.

Отдышавшись, добавил: «Да простит меня Александр Сергеич за вольное обращение с его стихом».

Забавное лирическое отступление было вознаграждено взрывом смеха молодых людей. Приведя себя в боевое состояние, Кедрин встал, шаркнул начищенными до сияния элегантными штиблетами и вдруг принялся выделывать ногами такие штуки, такие коленца и прыжки, что поначалу Анна лишь руками разводила. Заломову показалось, что Аркадий Павлович пытается изобразить нечто вроде кавалергардской мазурки. Поразительно, но Анна, довольно скоро разгадала танцевальный замысел своего партнёра, и его сольное выступление перешло в неплохо согласованный дуэт. Экстравагантная хореография привлекла публику. Танцующие пары одна за другой останавливались, чтобы полюбоваться на забавное представление. Кончилось тем, что все танцующие и даже многие нетанцующие образовали вокруг порхающих по паркету Кедрина с Анной широкое кольцо и стали отбивать такт ладонями. Бедный светский лев! Пот струился по его покрасневшим щекам и шее, а он всё прыгал, мучительно ожидая конца своего рискованного предприятия. Наконец музыка умолкла, и Кедрин под аплодисменты зала нашёл в себе силы куртуазно подхватить Анну под локоть и подвести её к столику.

– Аркадий Павлович! – раздался молодой, чистый и звенящий, как китайский фарфоровый колокольчик, женский голос. – И давно вы здесь?

– Ниночка!? Вы? – хрипло отозвался Кедрин.

От дальнего столика поднялась высокая худосочная женщина лет тридцати пяти, одетая в короткое чёрное платье с глубоким узким вырезом на груди. Тёмные блестящие волосы Ниночки были уложены в высокую башенку, что удлиняло её и без того длинную шею. Всё, что сверкало и бренчало на запястьях и суховатой груди Ниночки, было бы слишком утомительно описывать. Лицо её фактически было скрыто под слоем декоративной косметики, впрочем, приглядевшись к Ниночке, можно было обнаружить за прорезями её боевого забрала бойкие карие глаза, которые никак не желали вписываться в далёкий Нефертити-подобный образ. Кедрин услужливо выскочил навстречу своей приятельнице и ловко припал к её ручке. В течение минуты она громко распекала его за «невозможный эгоизм», а затем увлекла к своему столику, где сидели двое очень солидных мужчин.

ПЕРВЫЕ СПОРЫ

Лишившись присмотра старшего товарища, молодёжь приступила к выяснению важнейшего для незнакомых людей вопроса – кто из них кто?

– Итак, ваша специальность молекулярная генетика, – обратилась Анна к Заломову. – Наверное, вы не только изучаете гены, но и пытаетесь с ними что-то делать? Интересно, чего новенького хотели бы вы из них состряпать?

Заломов решил, что после долгой праведной жизни он может себе позволить немного пустой болтовни.

– О, я бы хотел сконструировать новое живое существо, которое было бы лучше и совершеннее всего, созданного природой.

– Не слишком ли вы самонадеянны, товарищ Заломов? Да и возможно ли такое, в принципе? Ведь естественный отбор вроде бы и так всё довёл до полнейшего совершенства, – делано возмущённый тон Анны показывал, что она готова поиграть в научный спор.

– В природе нет и быть не может идеальных объектов, поэтому любой реальный живой организм несовершенен, можно сказать, по определению, – ответил Заломов быстро и чётко. Было видно, что мысль о неидеальности природных объектов уже давно им продумана.

«Этот парень не так-то прост, с ним надо держать ухо востро», – мелькнуло в голове Анны.

– И чего же, по-вашему, не хватает людям? Что вы хотели бы им добавить? – тон девушки стал почти серьёзным, но Заломов продолжал «острить»:

– Я бы создал человека с жабрами, чтобы он и под водою дышать мог, как рыба.

– А лёгкие-то у него останутся? – с ехидной улыбкой спросила Анна.

– Ясное дело, останутся. Как же можно человеку без лёгких?

– Только, пожалуйста, не забудьте, что жабры вашего рыбочеловека по своей эффективности не должны уступать нашим лёгким. Интересно узнать, какой же орган вы собираетесь перекроить в столь мощные жабры?

– Увы, лишних органов у людей нет. Жаль, что наши эволюционные предки утратили хвост.

– Ну, а если бы таковой нашёлся, что бы вы с ним сделали?

– О, для начала я удлинил бы его раз этак в сто, а после закрутил бы в плотную спираль, чтобы ходить по суше не мешал…

– Боже, какой ужас и кошмар вам примерещился! – оборвала Анна развитие этой диковатой мысли. – А впрочем, мне кажется, у вас есть шанс. Припоминаю, в старых учебниках биологии приводилась фотография мальчика с аккуратным хвостиком. Вот вам и недостающий орган, удлиняйте его хоть в тысячу раз.

Сказав это, Анна громко расхохоталась, открыв для обзора все свои зубы. А были они поразительно хороши: первозданно белые и ровные. Лишь верхние клычки слегка выдавались из общего ряда. Не отрывая глаз от этого чудного рта – чувственного и слегка агрессивного – Заломов быстро и бездумно ответил:

– Вы совершенно правы, люди далеко не бесхвостны. Ведь человеческий зародыш обладает хвостом, точнее, его зачатком. Значит, есть и соответствующие гены. А хвостик у того несчастного мальчика, вероятно, возник из-за мутации, поразившей какой-то из его генов «хвостатости». Так что одарить человека хвостом не проблема. Ну, а растянуть новый орган до любой желаемой длины можно простым увеличением дозы тех уже упомянутых мною генов хвостатости.

Анна прекратила смеяться и воскликнула:

– Ну, Владислав! Ну, вы даёте! Неужели вы считаете такое возможным? Неужели вы верите во всё это?

– Честно сказать, нисколько не верю, – Заломов тоже перестал смеяться. – Ведь для того, чтобы превратить хвост в эффективные жабры, нужно выполнить превеликое множество весьма капитальных переделок. Во-первых, нужно создать в том хвосте мощную сеть капилляров, отделённую от внешней среды тончайшей мембраной, пропускающей газы. Во-вторых, хвост с круглым сечением имел бы слишком маленькую поверхность, поэтому новому органу следует придать форму широкой ленты, покрытой густой бахромой из длинных и тонких ворсинок. Но такие возникшие из хвоста жабры превратились бы в сильнейший рассеиватель тепла. Значит, в-третьих, чтобы скомпенсировать дополнительный расход энергии, наш человек нового типа должен резко увеличить объём поедаемой пищи, а это потребует перестройки практически всех внутренних органов – и кишечника, и почек, и сердца, да и тех же лёгких. Видите, сколько всего нужно сотворить, чтобы превратить нашего с вами брата в настоящего Ихтиандра. По сравнению с этим превращение обезьяны в человека выглядит делом совершенно пустяковым.

Возникла напряжённая пауза, и Заломов уже проклинал себя за то, что снова сорвался на занудное умствование. Из опыта прежней жизни он знал, как неоднозначно воспринимают люди его рассуждения. Он знал это, но не мог справиться со своей слабостью – с непреодолимым желанием в каждом разговоре, и важном и пустяковом, долго и излишне обстоятельно доходить до логического финала.

– Владислав, вы опасный человек. Говорите одно, а думаете другое, – с наигранным возмущением заметила Анна.

– А разве это не обычно для людей? – небольшие серо-голубые глаза Заломова прямо и честно взглянули на собеседницу. Анна слегка опешила, но после короткой паузы, с трудом сдерживая игривую улыбку, воскликнула:

– Да вы, товарищ Заломов, похоже, и впрямь человек опасный!

Она хотела ещё что-то добавить, но тут в разговор вклинился внезапно разволновавшийся Демьян.

– Слава, как вам, вообще-то говоря, хватило дерзости сравнить процесс создания, в общем-то, ерундовых жабр с уникальнейшим феноменом возникновения ЧЕЛОВЕКА, наделённого практическим рассудком и творческим разумом?

Щёки и шея Демьяна сделались совершенно красными, и даже выпуклый лысеющий лоб его покраснел.

– Но разве для выживания организма работа мозга важнее, чем, скажем, работа лёгких или почек? – вяло отмахнулся Заломов.