Человек неразумный

Анна расхохоталась:

– Ну, Влад! Ну, вы даёте! Бросьте шутить, а лучше ответьте, как же получилось, что в наших клеточных ядрах так много вроде бы совершенно никчёмной ДНК? А может быть, у этой бессмысленной ДНК всё-таки есть какой-то смысл?

– Ох, Анна, спросили бы что-нибудь полегче, – Заломов печально улыбнулся. – Мы-то с вами хотя бы пресловутый венец эволюции. А вот почему у архаичных саламандр и у ещё более архаичных двоякодышащих рыб количество ДНК в десятки раз больше нашего? Я не знаю ни одной хорошей теории, объясняющей это странное явление, этот так называемый Си-парадокс.

– А может быть, двоякодышащие рыбы превосходят нас по числу генов? Ведь у них, кроме жабр, есть ещё и лёгкие.

– Едва ли. Конечно, может статься, что немало генов у них представлено многократными копиями, но я уверен, что, главным образом, те допотопные твари превосходят нас в количестве именно негенной ДНК.

– Ой, Влад, как бы я хотела в этом разобраться! Как бы я хотела попробовать удалить хоть малую долю, хотя бы чуть-чуть той негенной ДНК и посмотреть, что из этого выйдет! Жаль, что вы этим не занимаетесь.

Анна хотела что-то добавить, но, видимо, передумав, махнула рукой и заключила свой экскурс в молекулярную генетику словами: – Ну да бог с ней, с этой непонятной ДНК, давайте сменим тему.

– Давайте, – послушно согласился Заломов.

Анна вздохнула и задала совершенно неожиданный вопрос:

– Влад, а не могли бы вы объяснить мне, почему люди (особенно представительницы моего пола) больше всего на свете любят сплетничать?

Этот вопрос показался Заломову несерьёзным, и он попробовал отшутиться:

– Я думаю, людям хочется эмоционального разнообразия. Наверное, в обычной, рутинной, хорошо отлаженной жизни им недостаёт острых ощущений. А сплетничая, человек может пережить без особого вреда для себя самые дикие драмы чужих домов. Возможно, потому же любят и театр.

– Удивительное объяснение. А почему среди мужчин (да и не только среди них) так много любителей политики? Что? это тоже любовь к театру?

– Пожалуй, нет, – Заломов задумался. – С политикой, наверное, немного сложнее, а может быть, и попроще. Тут, пожалуй, задействованы первобытные инстинкты, связанные с защитой охотничьих угодий. Ведь любая популяция любых живых существ постоянно стремится увеличить свою территорию – это, можно сказать, закон природы. Но расширяя охотничьи владения, коллектив первобытных людей неизбежно входил в конфликт с соседями, а это уже война и политика.

– Так вы хотите сказать, что империализм великих держав не нужно объяснять жадностью власть имущих, стремящихся увеличить свой доход грабежом и эксплуатацией покорённых народов.

– Пожалуй, да. Едва ли только алчность толкала к мировому господству Александра Македонского, Цезаря, Чингисхана, Тамерлана, Наполеона и прочих так называемых героев (а вернее, негодяев) прошлого. Вполне возможно, немалую роль сыграла тут и первобытная, вписанная в наши гены тяга к безудержной территориальной экспансии.

– Выходит, страшные и ужасные чингисханы всех времён и народов, по сути, ничем не провинились перед человечеством? – воскликнула Анна и весело засмеялась.

– Честно сказать, я так не думаю, – ответил Заломов серьёзно. – Человек, чтобы оставаться человеком, должен постоянно держать в узде свои первобытные инстинкты.

– И не только территориальные, – Анна, с уважением взглянула на своего гостя. – А теперь ещё один вопрос. Почему большинство людей на удивление мало интересуют такие фундаментальные проблемы, как устроена Вселенная, атомы, да и те же гены?

– А вы, наверное, замечали, как ведут себя собаки, сопровождающие на прогулке своих хозяев? Как рвутся бедные животные друг к другу! Часто видишь, как роскошную даму просто тащит за поводок немецкая овчарка, желающая во что бы то ни стало познакомиться с микроскопической моськой, сидящей на руках другой роскошной дамы.

– Да, я часто такое видала, и мне тоже приходило в голову, что для любой собаки другие собаки интереснее и важнее людей. Хотя люди, по сути, управляют их судьбами.

– Верно, – засмеялся Заломов. – По идее, собакам мы должны казаться богами.

– Влад, похоже, вы снова склонны шутить. Но ответьте, ради бога, почему же большинству из нас не очень интересно знать, как устроены галактики и атомы?

– Наверное, людям трудно иметь дело с невидимыми и неосязаемыми вещами.

– Не хотите ли вы сказать, что им просто не хватает воображения? – спросила Анна с несколько показным раздражением.

– Возможно, дело именно в этом, – неуверенно согласился Заломов.

– А не кажется ли вам, что любители абстрактных вещей, так называемые мудрецы, на самом деле просто больны вяло текущей шизофренией. Может быть, эти субъекты просто не любят своих ближних, а потому и не интересуются их переживаниями? Может быть, именно поэтому невидимые атомы и сверхудалённые галактики для них ближе, чем соседи по лестничной площадке.

– Таких субъектов я не назвал бы истинными мудрецами. Но ведь есть же на Земле и вполне гармоничные, ничем не ущемлённые люди, которым нравятся и цветы, и женщины, и абстрактные вещи. А сильное воображение позволяет им без особого труда переноситься в мир невидимых и неосязаемых объектов.

– По-видимому, таких гармоничных мудрецов особенно много среди крупных учёных? – спросила Анна.

– У меня здесь небольшой опыт, но, мне кажется, что бОльшая часть учёных по своим интересам мало отличается от обычных людей, то есть секс с карьерой в молодости и политика с карьерой в пожилом возрасте.

– Но не слишком ли вы категоричны?! Ведь учёные, чисто профессионально, просто обязаны заниматься абстрактными вещами, – возмутилась Анна, и на лице её Заломов не заметил даже тени улыбки. Более того, на её нежных щеках цвета созревшего персика поигрывали желвачки – явные свидетели раздражения. Заломову уже не хотелось продолжать спор, но он, что называется, сам загнал себя в трубу, так что пути назад ему не было.

– Абстрактные вещи для большинства учёных – это то, что обеспечивает их работой а, стало быть, и зарплатой. Мне кажется, даже открытия зачастую интересуют их лишь как средство для достижения таких прозаичных вещей, как материальное благополучие и высокий социальный статус.

Заломов говорил это и вспоминал заседание Учёного совета, на котором недавно побывал. Он не мог поверить, чтобы титулованных особ, сидевших в президиуме, серьёзно интересовала абстрактная материя. «Чем же они были так заняты? – спросил себя Заломов. – Едва ли сплетнями. Может быть, политикой? Но какой?»

– Влад, а вы знакомы хотя бы с одним гармоничным, как вы изволили выразиться, мудрецом?

Он открыл было рот и осёкся, внезапно осознав, что не знает ни одного такого. Анна ждала ответа, но Заломов молчал. В голове его бушевал шторм. «Почему же я верю в то, чего сам никогда не видел?» – спрашивал он себя, но безотказный внутренний голос молчал.

– Я не видел ни одного гармоничного мудреца, – наконец признался слегка обескураженный Заломов.

– Вот это да! Согласитесь, получилось презабавно! – с удовольствием рассмеялась Анна. – Послушайте, Влад, а с чего вы взяли, что ваши гармоничные мудрецы вообще существуют на белом свете?

– Но они просто обязаны существовать.

– И это всё, что вы можете привести мне в качестве аргумента?

Анна ласково улыбалась, но этот странный допрос почему-то стал доставлять Заломову душевную боль.

– Пожалуй, да, – выдавил он из себя, и ему стало печально. Его мозг почему-то не справлялся с такой простенькой с виду проблемой.

– Но, Влад, вы так и не объяснили мне, почему же вашему брату (и особенно нашей сестре) так нравится копаться в межличностных отношениях? Едва ли дело тут в отсутствии воображения.

Заломов смотрел в горящие умом глаза девушки, но их чары на миг прекратили воздействие на его слабую мужскую душу. Глядя сквозь собеседницу, он тихо и бесцветно промямлил:

– Миледи, мне очень жаль, но я не могу ответить на ваш вопрос. Я никогда об этом не думал. Вы просто загнали меня в угол.