Книга Белого

Спустя некоторое время, мнения наших экспертов – считалось решающим и заведомо правильным. Нашей валютой могли расплачиваться на Новой Гвинее – её стабильность была гарантирована. В экономическом плане – лишь самые крупные страны могли состязаться с нами.

За всё это время, я почти никогда не видел Артура спящим; а находился я с ним днём и ночью, всю это время проводя в тяжёлой моральной работе, не имея права на выходной. Кто занят убийством невинных – обречён заниматься этим всю жизнь. Куда бы он ни уехал, его призвание всегда будет следовать за ним. Полдня он проводил в библиотеке за чтением старинных книг. Полдня он просиживал одиночестве в своём кабинете, покидая его лишь с той целью, чтобы поручить мне отправить то или иное письмо, написанное его собственным шрифтом, в тайну которого посвящены немногие.

Много раз его пытались убить. Отравляли пищу, организовывали нападения и засады, стреляли в короля прямо на улицах – всё было напрасно. Он как-будто наперёд знал всё, что планируют его многочисленные враги. И каждый раз – выходил победителем, пока с последнего не смерившегося с жестокостью своего монархе – не была снята кожа.

Нередко, однако, он позволял себе роскошь гулять в патио, построенным специально для прогулок ЕВ. И всегда на подобный отдых от грязных дел он звал меня. Мы час другой ходили по тёмным аллеям в тени экзотических растений: рододендрона, самшита и сирени; говорили о пустяках и представляли себя простыми жителями, свободными от тех непосильных трудностей совести, с которыми нам приходилось сталкиваться ежедневно.

Многие говорят – ко всему привыкаешь. Я с точностью могу ответить – есть вещи, к которым не привыкнешь и не смиришься никогда – как никогда не будешь в силах что-либо изменить. И я не обманывал себя – я действительно не мог ничем помочь тем беднягам, бумаги о казни которых я подписывал. Если уж мне пришлось исповедоваться, то я признаюсь: были те, которых я убил лишь из-за собственного гнева. Были те, которые мне противны. Я не раз злоупотреблял своей властью. Я жалею каждого, кто страдал из-за меня. Если бы я мог принести свою грешную душу взамен на жизни этих людей, которых я так безжалостно убил – я бы сделал это не думая. Но какому сумасшедшему дьяволу нужна такая грязная душа как у меня – за одну только сотую содеянного – заслужившую вечные муки.

Приказы о массовых казнях, особенно частые в первое время, ЕВ отдавал без удовольствия, но и не через силу. Он делал это как человек, точно уверенный в необходимости этого решения и в единой его праведности. Гуманизм – занятие для монашек, философов и экзистенциалистов. Политики – должны быть в первую очередь – искусными волками, не знающими жалости.

Однажды, я застал его за тем, что он разбросал в стороны ценные бумаги, встал из-за своего стола и подошел к широко распахнутому окну, из которого открывался живописный вид на старый город; а за ним – виднелось море.

Он был печальнее человека, утратившего смысл жизни и сломав этим свою судьбу. На нём была красная шапка палача, прилипшая к лицу. А сняв её, я обнаружил, что его лицо – мокрое от слёз. Есть участь, ещё более жестокая, чем быть мучимым ни за что; намного страшнее быть палачом невинного и сохранить у себя в сердце искру человечности. Жизни мучеников – закончены – о них никто уже не вспомнит; разве что – их жестокую судьбу. А мучитель – продолжает жить и не в силах остановить свою мясорубку. Ведь стоит ему только сбавить темп, как его собственный хребет будет переломан этой машиной. Мой повелитель – красный человек…

Он долгое время упорно делал вид, что не замечает моего присутствия и я не собирался разубеждать его в этом. Он начал свою речь тихо и не удосужившись даже развернуться в мою сторону, будто говорил с тенью и не хотел ни на секунду расставаться со своим великолепным пейзажем ради такой мелочи:

– У меня редко бывает время, что бы убивать его подобным образом. Но сегодня – я не могу поступить по-другому, дружище. Я чувствую себя хуже проститутки, которой домогаются по очереди триста мужчин без остановки. Я просто… не могу этого терпеть.

Он резко замолчал, выпрямив спину и приняв безупречную, львиную постать царя всего, что окружает его. Левую руку он завёл за спину и сжал её в кулак. Я же просто молча смотрел на него, не осмеливаясь нарушить священное молчание. За секунду – он превратился из жестокого тирана в нечто иное. Я смотрел в спину своему двадцатилетнему королю и видел семидесятилетнего старика. Он не жалел себя и постарел за два года как за пятьдесят; и был теперь больным, нервным человеком, от которого осталась лишь память собственного величия.

– Не трудно догадаться, – нарушил молчание ЕВ, – о чём думают они. Как они ко мне относятся. Дети мои, которым я причинил столько страданий. Они живут в страхе и дрожат от одного упоминания моего имени – так им и надо. Они забыли ту крысиную жизнь, которую вели до меня. Они должны целовать мне задницу; и день, и ночь восхвалять меня. Но нет – с каким удовольствием эта челядь содрала бы с меня шкуру. Они так и не поняли, для кого я всё это делаю.

Я позволил себе возразить:

– ВВ, ты просто поторопился с изменениями. Социальные трансформации должны происходить постепенно, путём принятия новых реформ по мере понимания их необходимости народом. Ты просто не оставил им выбора и заставил их двигаться, не дав им времени понять, для чего, собственно, это нужно. ВВ, в нашем обществе традиционные тенденции перемешались с на скорую руку сварганенными модерными идеологиями, которые наше общество ещё не готово принять. Человек не может гнать со скоростью лошади, как сильно его не бей кнутом. Он никогда не сможет бежать так быстро. Но он может изменить себя. Нет – быстрее бегать он не станет. Но он может гуманным, мирным путём сам прийти к тому, что ты хотел построить здесь. Наша нация ещё не готова. Нужно немного подождать. Обождать пару поколений – а там…

– Это слишком долго. Никакой страны уже не останется к тому моменту. Да, я знаю, что социологи трещат во все глотки в Париже и Берлине: «Пример, который предоставил нам ЕВ Артур Готтендаль – является доказательством того, что человек не может прыгнуть выше головы – сколько не бей его кнутом». Любая социальная трансформация должна происходить постепенно – я понимаю это сейчас очень хорошо; но и тогда – я знал об этом. И всё равно – я не могу ждать. Ведь если не остановить этих самоубийц – будет уже слишком поздно. Я заковал их в цепи страха. Но рано или поздно – он превратится в ненависть и у меня уже не хватит сил укротить обезумевшую толпу. Восстание масс неизбежно – ты сам понимаешь эту простую, как вода, истину. Я становлюсь философом. Что ты думаешь об этом, дружище?

– Если ты хочешь узнать моё истинное мнение, ВВ, то знай – мне кажется, что ты сошел с ума и каждый день – сходишь всё больше и больше.

– Спасибо за откровенность, Даниэль. Только ты – во всём королевстве можешь сказать мне правду. Потому что только с тебя – я не сниму за неё шкуру. Правда – слишком большая роскошь в наши времена.

Он развернулся и пристально посмотрел мне в глаза. Всякое желание издавать хоть малейшие звуки – хоть писк дыхания – полностью отпали под тяжестью этого взгляда.

– Людей нужно объединить. Без этого – всё, что я создал – будет разрушено засчитанные дни; а то и часы. Не молчи – говори, дружище, говори!

– Сам знаешь – ненависть кого-либо к тебе может покрыть только ещё большая ненависть к другому. И что может ненавидеть народ больше, чем своего безумного короля?

Мой вопрос заставил его задуматься. Это состояние продлилось не долго. За несколько секунд – на его лице возникла улыбка полного понимая – что делать и как.

– Ты, как всегда, абсолютно прав, дружище. Есть один способ. И я немедленно приступлю за его осуществление. Я могу положиться на тебя?

– Всегда, ВВ.

– Спасибо. Без тебя – у меня никогда не получилось бы. Только тебе я и могу доверять. Мне кажется, что все, так или иначе, замешаны в заговоре против меня. Думаю, если я не потороплюсь, то переворот не заставит себя долго ждать. А теперь, если не возражаешь, я хотел бы остаться один.