Последняя почка Наполеона

– Нет, совсем не бросается.

Но скрипачка все-таки приуныла. Телефон Тани вдруг запетюкал. Вытерев руки, она взяла его и прочла сообщение. Поглядела на Верку.

– Верочка, слушай! Ко мне через полчаса придут. Ты можешь свалить?

Верка понимающе улыбнулась. Взглянув на свой телефон, она пришла в ужас.

– Ой! Почти девять! А у меня еще ученик! Потом – репетиция! Если я опоздаю, меня убьют! Ведь там без меня никак!

С этими словами она вскочила и устремилась в комнату, на бегу снимая футболку с портретом Дайаны Росс, в которой спала. Таня вновь уселась за свой планшет. Сообщений было не разгрести. Из комнаты, между тем, доносилось ойканье вперемешку с матом и быстрым топотом голых пяток. Можно было подумать – Верка не одевается там, а бегает от зверька, который ее кусает. Но вдруг она появилась совсем одетая и накрашенная вполне аккуратно. Взяв со стола телефон, спросила:

– А почему вы не приглашаете их к себе на эфир?

– На эфир? Кого?

– Ну, этих, смешных девчонок.

– С ума сошла?

Вновь покинув кухню, Верка уселась на табуретку, которая возвышалась среди рядов ее и Таниной обуви.

– Что надеть? Что же мне надеть? Танюха, там сколько градусов?

– Минус пять.

– Да что за дерьмо? Конец января, и все минус пять! Надену ботинки.

Таня уже бесилась. А ее гостья, осуществляя свое намерение, опять привязалась к ней с явной глупостью.

– Слушай, Танька! А олигарх, который несколько лет назад поднял хай на Путина, и которого посадили чуть ли не на всю жизнь – он к вам приходил?

– Хордаковский? Да. Но я еще в институте тогда училась.

– Ясно. А знаешь, я почему спросила? У нас в театре вот как раз в те самые годы работала одна девка, которая близко знала любовницу Хордаковского. Они вместе жили.

– Она жила с любовницей Хордаковского?

– Не в том смысле! А может, в том, я не знаю. Она у нас убиралась. Я с ней дружила чуть-чуть. Ее звали Света. Да что же это такое, мать твою?

Сняв ботинок, скрипачка стала расправлять стельку.

– А ту, вторую, как звали? – спросила Таня, откладывая планшет.

– Любовницу Хордаковского? Ее звали Рита.

– Дроздова?

– Да.

– И ты с ней общалась?

– Да, но не близко. А три девчонки у нас с ней крепко сдружились. Одна из них работала в ее баре, ведь у нее был бар, "Три товарища".

Таня быстро вышла в прихожую. На лице скрипачки была досада. Она по-новой засовывала шнурок в ботинок – один конец был чересчур короток.

– Как могла любовница Хордаковского жить с какой-то уборщицей? – подлила бензина в огонь ее злости Таня. – Ведь это бред!

– Да что ты орешь? Ей было на все плевать! Как этим твоим панк-рокершам! С кем хотела, с тем и жила! Ой! … в рот!

Шнурок, в одном месте почти на всю свою толщину перетертый, лопнул. Это спровоцировало истерику, поток слез, шквал мата. Во всем была обвинена Таня. Тут очень вовремя позвонил в дверь Женька – ее приятель, фотограф журнала "Деньги". Она открыла. Застав подругу в компании горбоносой, беснующейся, растрепанной психопатки, он на минуту остолбенел, а потом помог ее успокоить, найти шнурок, вдеть его, натянуть ботинок, брошенный в Таню, и выпроводить скрипачку вместе со скрипкой. Чуть отдышавшись, Танечка накормила его овсянкой и в двух словах рассказала, кое о чем, естественно, умолчав, кто такая Верка. Он пожелал узнать, как Таня с ней познакомилась.

– Да пошел ты знаешь куда? – возмутилась Таня, всегда старавшаяся, по возможности, избегать вранья. – Я – радиожурналистка! Это моя работа – искать сенсации. А уж как я их нахожу, тебя не касается. Я свои профессиональные секреты не раскрываю.

– Сенсации? – переспросил Женька, внимательно наблюдая за ней. – Да какую может вызвать она сенсацию? Или ты ведешь теперь передачу "Ваш психиатр"?

– У нее есть выходы на любовницу Хордаковского, – проронила Таня, опять берясь за планшет. Женька закурил.

– Насколько я помню, около Хордаковского одно время крутилась некая Маргарита, весьма загадочная особа. Это она?

– Кажется, она.

– Лет восемь назад ее поместили в "Кащенко" за двойное убийство. Подельницу оправдали, отец у нее крутой оказался. Так эта самая Рита – что, уже на свободе?

– Да. Года полтора как вышла из дурки. Ты что, не слышал?

– Кажется, слышал. Но мне на это плевать. Если бы она могла что-то знать, ее бы не выпустили.

– Дурак, – улыбнулась Таня, не отрывая глаз от планшета, – смотри, что пишет мне шеф! Он пишет: "Ого!"

Женька призадумался так, как будто услышал всесокрушающий аргумент. Раздавливая окурок, он произнес:

– Разве на нее такая проблема выйти? Если ты думаешь, что с ней есть о чем говорить?

– Да в том-то и дело! Мы много раз пытались с ней законтачить. Стена! Железобетон! Посылает матом и все. А Верочка дружит с теми, кто дружит с нею. Ну, или, по крайней мере, дружил.

– Восемь лет назад?

– Лица из тех лет вызовут у нее приятные чувства. Да почему не попробовать? Чем рискую? Ведь шеф мне ясно сказал: "Ого!"

Женька согласился. Ему было трудно не соглашаться с Таней, когда она излагала ему последовательные доводы, сидя перед ним с голыми ногами. Ноги у нее были изумительные – от самых ногтей, блестевших прозрачным лаком, до бедер, с внутренней стороны покрытых таким щекотным пушком, что стоило прикоснуться к нему любой частью тела, и в голове начинался звон – либо от затрещины, либо от чего-то другого. Глаза у Тани были зеленые. Когда Женька впивался в них глупым взглядом, они смеялись над ним безжалостно, когда умным – в них было удивление, так же обидное для него. Оно появилось в них и теперь, когда он сказал, соглашаясь с нею – да, ты ничем не рискуешь. Зато рискует твой шеф. Эту Маргариту могут использовать, чтоб поднять вас на смех. Если не ошибаюсь, такое происходило с вами не раз.

– Да, происходило. Люди, дававшие интервью, потом под давлением заявляли, что пошутили. Есть такое понятие – профессиональный риск. Если ты хочешь быть застрахованным от него, рассказывай о собачках Путина. Только это – не журналистика.

Так ответив, Таня взяла мобильник и набрала следующее сообщение: "Верка! Выясни у своих подруг, где Света и чем она занимается. Не тяни. Дело очень срочное."

Отложив телефон, она закурила, щурясь на солнышко, без любви обнявшее город розовыми руками. Оно с обманчивой теплотой отсвечивало от окон домов, от трамвайных рельсов и от машин. В розовой дали кружился снежок. Тане захотелось на улицу.

– Очень странное у вас радио, – сказал Женька, с иронией наблюдая, как она курит. – Вот уже больше двадцати лет вы всем недовольны. По-моему, это очень похоже на паранойю.

– Урод! – разозлилась Танечка. – Неужели я должна тебе объяснять , что задача СМИ – не язык совать власти в задницу, а совсем другой орган! Власть, которая оказывается вне критики, моментально становится упырем! По-моему, это ясно.

– Дать бы тебе по заднице, чтоб не умничала!

Услышав такой ответ, Таня возмутилась и хорошенько стукнула Женьку по лбу. Он промолчал и не шевельнулся. Тогда она, погасив сигарету, встала, насмешливо повернулась к нему спиной, низко наклонилась, и – задрала халатик, оголив попу. Нагло взглянула из-за плеча.

– Ну, что ты застыл? Бей по голой заднице! Посмотрю как ты это сделаешь.

Он внимательно посмотрел на ее округлые, белые ягодицы, чуть содрогавшиеся от сдерживаемого смеха их обладательницы, и – врезал по ним ладонью от всей души. Шлепок прозвучал как выстрел. Танечка, завизжав, пружинисто выпрямилась, подпрыгнула и набросилась на обидчика с твердой целью порвать его на куски. Но он уже убегал. Она догнала его в коридоре. Они сцепились, остервенело пытаясь раздеть друг друга. Так как на Тане был лишь халат, она проиграла. Он снова начал хлопать ее по заднице, невзирая на вопли и оборону зубами. Потом притиснул спиной к стене. Она обхватила его ногами. Его лицо было бледным, как будто он боролся с приступом малярии, а не с девчонкой. Девчонка, впрочем, была несносней холеры. Ею владело бешенство. Она выла, закатывая глаза, ногтями царапая ему плечи.