Последняя почка Наполеона

– Могут и утопить, – шепнула на ушко.

Анфиса незамедлительно изъявила готовность припасть не только к мощам, но и к паре-тройке икон, лишь бы не топили. Ей предоставили семь икон. Она лобызала их сладострастно.

В первом ряду толпы, которая с умилением созерцала чудо духовного исцеления слепой девы, стояла Маша Шалехина. У нее в руке была Библия. Когда Ася вела Анфису на свежий воздух, бунтующая малышка ее окликнула. Услыхав свое имя, Ася испуганно повернула голову, и – застыла, не веря своим глазам. Маша подошла. В платочке и юбке ниже колен она выглядела странно.

– Что ты здесь делаешь, тварь? – прошептала Ася, стиснув ее запястье. – Решила среди икон догола раздеться? Только посмей! Я тебе башку назад пришивать не стану, когда ее оторвут! А здесь оторвут мгновенно! Здесь Божий храм!

– Да я в Божьем храме читаю Библию, – объяснила Маша. – Так интереснее. Это что за девка? Она совсем не видит? Пипец!

– Анфиса ее зовут, – проронила Ася, мало смягченная предъявлением Библии. Вытащив из кармана платок, она стала протирать короткие волосы и лицо Анфисы, обильно политые водой. Маше, почему-то было смешно. Убрав книгу в сумку, она заметила:

– Асенька, это было круто! Круче Энигмы!

– Что? – с вызовом поинтересовалась Ася, притом так громко, что три старушки ей сделали замечание.

– Да конечно, не то, что ты здесь устроила! Это было хуже Киркорова. Я имела в виду церковную службу. Она всегда проходит только в одном музыкальном стиле? Никак нельзя все это разнообразить?

Ася оставила без ответа глупый и оскорбительный для нее вопрос. Растерянное лицо Анфисы на один миг оживилось слабой улыбкой. Потом она опять опустила взгляд.

– Вы сейчас пойдете к трамваю? – спросила Маша.

– К метро, – ответила Ася.

– А я – к трамваю. Нам сто шагов по пути. Идем.

У церкви стояло много старушек, просивших милостыню. На паперти задержавшись, чтоб сунуть некоторым из них монетки, снять с головы платочек и закурить, Маша догнала двух попутчиц.

– Слушайте, девки! Сейчас прикол расскажу. Там, в храме, книга лежит, которая называется "Кому за что следует молиться". Я ее пролистала. Ну, за успех в рыбной ловле надо молиться Апостолам Петру и Андрею – это понятно, они были рыболовами. За успех в налоговых сборах надо молиться Матфею – ведь он был мытарем. А теперь угадайте, кому следует молиться за избавление от головной боли?

– Ну, и кому? – без всякого интереса спросила Ася.

– Иоанну Крестителю.

Ася, что называется, фишку не усекла – она не читала Новый Завет. Анфиса же зашлась хохотом, безусловно, доказывавшим, что бес из нее не вышел. Старушки около церкви панически закрестились. Ася, также панически оглядевшись по сторонам, стремительно потащила развеселившуюся Анфису к метро. Крикнув им вдогонку "До встречи!", Маша направилась к остановке.

– В храме была нечистая сила, – произнесла Анфиса на эскалаторе.

– Это точно, – вздохнула Ася. – Была. Надеюсь, что больше она в него не войдет.

– Она там осталась.

Эти слова Анфиса промолвила очень тихо. Они никем не были услышаны.

– Что, понравилось тебе в храме? – спросила Ася, когда входили в вагон.

– Да, очень понравилось. Ничего там менять не надо. Все и так здорово.

Проводив свою подопечную до подъезда, Ася решила взглянуть на ее условия проживания и соседей. С большим трудом от нее отбившись, Анфиса оставила ей вместо своего номера телефона выдуманный. Но у Гюльчихры ее номер был.

Глава седьмая

В которой верка слушает комплименты

В воскресенье Верка дала концерт в детском доме на Вешняковской. Такого рода мероприятия она часто организовывала сама, притом безвозмездно – лишь от обедов с восторженной малышней, которая осыпала ее вопросами, не отказывалась. Порой брала и подарки в виде воздушных шариков и рисунков. Она играла ребятам все – от серьезной классики до мелодии из детских фильмов. Слушатели одаривали ее таким восхищением, что она смущалась. Но на сей раз дети за столом вели себя необычно. Они смотрели на Верку, которая ела суп, с прежним обожанием, но к нему примешивалась загадочность. Можно было подумать – скрипачка им приоткрыла некую тайну, и они дали слово ее хранить. Вопросов звучало гораздо меньше, чем в прошлый раз. Все они казались очень обдуманными. И Верка, давая на них ответы, также была серьезна, как никогда. Директор детского дома, сорокалетний балагур по имени Анатолий, вызвался подвести ее до метро. Он всегда так делал.

– Верочка, Вы сегодня были божественны, – сказал он, заняв левый ряд и подбросив стрелку до сотни. Он так всегда говорил. И Верка ответила, как обычно:

– Благодарю. Я старалась.

– Вы не старались, – последовало внезапное продолжение, – Я внимательно наблюдал за Вами и понял, что по-другому играть Вы бы не смогли. И дети поняли это. Поэтому они были потрясены. Что с Вами случилось?

Верка не знала, что отвечать. Она поглядела на Анатолия с удивлением.

– К нам на днях наведывался один проповедник, – продолжал тот, выполнив обгон, – не помню, какой конфессии. Он высказывался в том духе, что, мол, у каждого из нас есть много вопросов к Богу, но не на все из них надо добиваться ответа. Один из этих вопросов: почему некоторые дети рождаются тяжело и неизлечимо больными? Да, можно, конечно, порассуждать о грехах родителей, но… Ведь Вы понимаете?

– Не совсем, – тряхнула головой Верка. – К чему Вы это все говорите?

– К тому, что слушая вашу игру сегодня, я полностью согласился с идеей проповеди, – сказал Анатолий, проскакивая на желтый свет. Верка продолжала не понимать.

– Вам, Верочка, сколько лет?

– Двадцать девять.

– Вы в школе были отличницей?

– Нет. Скорее, наоборот.

– Из-за двоек плакали?

– Еще как! Я маму очень боялась.

Возле автобусной остановки женщина продавала цветы. Внезапно затормозив напротив нее, директор опять обратился к Верке:

– А что Вы думаете об этом теперь, спустя двадцать лет?

– Ничего не думаю.

– Почему?

– Да как – почему? Двадцать лет прошло.

Директор кивнул, открывая дверь.

– Верочка! Повзрослев всего лишь на двадцать лет, Вы пересмотрели свой взгляд на многое. А все те, кто слушал сегодня вашу игру, сразу повзрослели на вечность. Спасибо вам.

Верка непонимающе замахала ресничками. Анатолий, тем временем, подошел к цветочнице и, купив букет белых роз, вручил его Верке. Он сделал это безмолвно, но с таким взглядом, что Верка вспыхнула. Весь остаток пути она упивалась запахом роз и своей растерянностью. Высаживая ее у метро, директор детского дома поцеловал ей руки.

Ехать домой, на Фрунзенскую, скрипачка пока что не собиралась. У Тани ей жилось замечательно. Вечер был у нее свободным. Она решила смотаться в ЦУМ, чтоб приобрести туфли от «Кристиан Диор», на которые уж давно положила глаз. Накануне в театре дали зарплату, так что препятствия к мечте рухнули.

Розы благоухали на весь вагон. Можно было сесть, но Верка стояла, зная, что во весь рост со скрипкой и с розами она смотрится куда лучше. Действительно, молодые люди не отрывали от нее глаз. Тем временем, поезд достиг Таганской. Двери разъехались, и со станции донеслось «Прекрасное далеко», вяло сползавшее со скрипичных струн. Верка оглянулась. Играла рослая девочка лет четырнадцати, стоявшая у колонны. Она стояла очень красиво: левая нога чуть вперед, осанка – как у Венгерова, но игра до венгеровской не дотягивала. Скрипачке стало очень досадно, что не сыграла она сегодня детишкам это произведение, потому что просто о нем забыла. Она его не играла с самого детства. Поезд двинулся дальше. Грустная песенка привязалась к Верке, как муха.

Купив снившееся ей целую неделю туфли за двадцать тысяч, Верка спросила у продавщицы, есть ли в ЦУМе кафе. Девушка сказала, что есть. Объяснила, где. Все столики были заняты, но один клиент просил счет, и Верка подождала. Сложив на два стула скрипку, коробку с туфлями и букет, она попросила официантку подать ей кофе и круассан. За соседним столиком сидел очень симпатичный молодой человек. Верка улыбнулась ему. Он сфоткал ее на сотовый телефон, а потом спросил, может ли она ему попозировать с инструментом. Верка решительно отказалась, но изъявила готовность сфотографироваться с цветами.