Страница 7 из 15
– Дед, а тебе лини когда-нибудь попадались? – спросила Рита во время завтрака на терраске. Завтрак был сытным, хоть не изысканным – манка, яйца, вареная колбаса, чай с бубликами. Иван Яковлевич наморщил лоб, вспоминая.
– Да, я линей ловил. Не очень, правда, больших. До двух килограммов.
– А это было давно?
– Лет десять назад. Здесь, под Вязовной.
– А ты специально шёл на линя?
– Да что ты? Я специально ни на кого не нацеливаюсь. Что клюнуло, то и клюнуло. Рыбалка – это приятный отдых, не больше.
Рита задумчиво отхлебнула чаю.
– Ты не усматриваешь здесь мистики?
– Мистики? – удивленно переспросил Иван Яковлевич, – О чём ты?
– О том, что линь не клюет у тех, кто пришёл ловить именно линя – какие бы тонкие снасти он не наладил, какую бы вкусненькую наживку не приготовил, как бы не прикормил. Линь умнее хитрых.
– Чистые сердцем Бога узрят, – изрёк отставной военный и, отодвинув свою тарелку, также начал пить чай. Теперь удивилась Рита.
– Это откуда?
– Новый Завет.
– Ты что, веришь в Бога?
– Нет. И ты это знаешь. Ни в Бога, ни в сатану, ни в мистику. Я всю жизнь посвятил науке и верю в то, что она может дать ответ на любой вопрос. А Библию прочитал затем, чтобы убедиться в правильности своей позиции.
– И тебе это удалось?
Иван Яковлевич не успел дать ответа, поскольку в дверь постучали, после чего она распахнулась, и на терраску вошла приятная женщина средних лет, с тарелкой блинов. То была тётя Маша, соседка. Очень приветливо поздоровавшись и с Иваном Яковлевичем, и с Ритой, она сказала:
– Андрюшке моему год сегодня исполнился. Пожалуйста, помяните его, мои дорогие.
Муж тёти Маши в прошлом году разбился на мотоцикле. Его оплакивало не только село, но и весь район, поскольку он был хороший автомеханик, и очень многим помог, кому – за стакан, кому – за копейки.
– Спасибо, Машенька, – произнес Иван Яковлевич, поднявшись принять тарелку, – как там компрессор? Работает?
– Ещё как! Уж прямо не знаю, чем отблагодарить мне вас, Иван Яковлевич. Так вы его наладили, как Андрюшка не смог бы, царство ему небесное!
На глазах тёти Маши блеснули слезы. Она утёрла их рукавом.
– Спасибо вам преогромное! И тебе, Риточка, спасибо. Вы приходите. Вишню пособираете.
– Непременно зайдем, – заверил старик, – только не за вишней, а просто так. Ещё что-нибудь наладим.
Рита спросила:
– А как там Сфинкс, тетя Маша?
– Сфинкс без тебя, Риточка, худеет. Ты бы почаще его проведывала! Назвать назвала, а не навещаешь.
Рита пообещала нынче зайти. На том и простились. Сразу после ухода доброй соседки пришел сосед с другой стороны – дядя Вася, плотник. Комкая в руках кепку, он пробасил:
– Иван Яковлевич, простите за беспокойство! Вы мне пилу не посмотрите?
– Что, опять не работает?
– Да работать работает, но ведь вы мне тогда, два года назад, сказали, что, мол, мотор может зазвенеть. Вот он зазвенел. Я уж прям боюсь: не сгорел бы вовсе мотор-то!
– А ну, пойдем поглядим.
Риту раздражала эта готовность деда незамедлительно, по любому зову срываться что-то налаживать, ремонтировать, проверять. Старый человек, уважаемый, а ведёт себя как мальчишка. Свистнули – мчится! Вон, даже чай не допил.
Допив свой, Рита пошла спать. Спала она в нижней комнате. Её к дому пристроил дед. Также он пристроил и мастерскую. Эти два помещения разделял узкий коридор, который заканчивался тяжелой дубовой дверью. За ней был сад. Рита обожала нижнюю комнату. Столько было в ней интересного! Самодельный шкаф хранил три комплекта дедовой офицерской формы времён войны, три пары сапог, подсачеки, удочки, плащ-палатку и надувную лодку, дубовый письменный стол с двумя тумбами – инструменты и рыболовные снасти, комод – журналы сорокалетней давности. В непогоду у Риты не было более интересного дела, чем их листать, зачитывая до дыр. Был в комнате подпол – очень глубокий, страшный. Рита одна опасалась в него соваться. Сейчас он был приоткрыт, чтоб шла из него прохлада.
Да, после ранней рыбалки, да ещё перед ночной гулянкой, конечно, необходимо было поспать. Раздевшись, Рита легла в постель, и долго смотрела на потолок из досок, и слушала птиц, щебечущих за окном, в саду, и думала об Алёшке. Никак не мог он её оставить – такой смешной, белобрысый, глупый. С этими мыслями, погрузилась Рита в счастливый сон.
Глава шестая
Неподалеку от церкви была когда-то сельская школа – бревенчатое двухэтажное здание. С четверть века пропустовав, она развалилась. Её руины в виде полуистлевших бревен так и лежали на пустыре близ околицы. Остальное было растащено, когда школа ещё стояла. На этих бревнах расположилась вечером молодёжь праздновать восемнадцатилетие Долгуновой Таньки. Сперва народу собралось много – подняли шум на весь край села. Но ближе к полуночи большинство разошлось, хоть водка была действительно дорогая, да и закуска сладкая – яблочки. Просто стал накрапывать дождь. Кроме именинницы, не ушли лишь Рита, Алёшка, Витька – ещё один деревенский парень, Дашка Колесникова и Димка. Димка был из Москвы, приезжал к родне на каникулы. Он оканчивал музыкальную школу по классу скрипки, но мог играть также на гитаре. Этим как раз он и занимался, сидя на бревнах. Широкие листья клёна, который вырос среди развалин, не позволяли гитаре мокнуть. Играл будущий скрипач мастерски, но репертуар не вписывался ни в место, ни в настроение слушателей.
– Сыграй что-нибудь из Цоя, – просила Дашка, Бах для которой был всего-навсего смешным словом, – ну или из Бутусова. Я спою.
– Пусть лучше играет он что угодно, чем я услышу, как ты поешь! – заорала Танька, не найдя яблоко, чтоб заесть пол-стакана водки, – Дайте мне что-нибудь! Быстро дайте!
Ей дали сливу, которая обнаружилась в чьём-то заднем кармане, так что была раздавлена.
– Надо яблок ещё добыть, – продолжала Танька, чуть отдышавшись, – или воды! Пусть кто-нибудь наберёт воды из колонки. Ведь у нас много пустых бутылок!
– Сыграй "Металику", – предложила Рита, взяв три бутылки с подмигивающими этикетками и исполнив желание именинницы. Димка дважды просить себя не заставил. Самая знаменитая композиция легендарной группы всем пришлась по душе. Мажорная хулиганка Танька, всегда ходившая в драных джинсах и босиком, дёргала башкой, как заправский рокер. Дашка – дочь агронома, благоговейно курила "Кент", следя, чтобы пепел не сыпался на подаренные отцом английские туфли. При этом она, конечно, не забывала красиво выгибать кисть, поднося к губам сигарету, и томно щуриться на фонарь, белевший у церкви. Алёшка, сидя бок о бок с Ритой, лапал её с предельной степенью романтичности, и не менее романтичным было сопротивление: ахи, охи, мат – только шёпотом. Один Витька бездействовал. Впрочем, он зеленел. Ему нездоровилось – старший брат накануне праздновал свадьбу. С верхних полей, которые окружали кладбище, дул пронизывающий ветер. Финал мелодии слился с мощным его порывом. Когда последний флажолет смолк, Алёшка, словивший от Риты по лбу, проговорил:
– Так и не поймала Ритка линя! Поэтому злая.
– Зачем ей линь? – удивилась Танька, – её что, дома не кормят?
– Линь нужен Ритке вовсе не для того, чтоб его сожрать, – объяснила Дашка, – он нужен ей для того, для чего Раскольникову нужна была бабка – процентщица. Она хочет Наполеоном стать.
Все расхохотались, включая Ритку с Алёшкой, которые половину произнесенных Дашкою слов слышали впервые. Длинные пальцы Димки стали выдёргивать из гитарных струн "Марсельезу".
– Ритка? Наполеоном?– переспросила Танька, сделав глоток воды, – С помощью линя? А как это будет выглядеть? И сказала Ритка золотой рыбке:
"Не хочу я быть проституткой, хочу быть Наполеоном!" Так что ли, Ритка?
Хохот усилился. Димка ловко изобразил на первой струне сирену – дескать, всё хорошо, психиатр едет.
– Вы – идиоты, – заговорила Рита, дождавшись относительной тишины, – да, линь – золотая рыбка. Но я не буду его ни о чём просить. Просто я – охотница по природе. Мне интересно поймать линя.