Воля дракона

– Видишь? Я могу натянуть и даже зашить эту рану.

Он показал, как примерно это делается, а потом кинул мне фигу. Я поймал ее и съел. А что еще можно было сделать? Попытаться вновь нафаршировать колбасу? Ее я, кстати, тоже съел.

Как только я вспомнил об этой демонстрации, у меня сразу же забурчало в успокоившемся было желудке.

– Фу, свинья, – бросила Уберия, вытирая рот верхом ладони. – В такой момент думать о жратве.

У меня возникло большое желание ее немного подразнить, однако, я передумал. В конце концов, я являюсь правой рукой Падира Брегона, а значит когда-нибудь отделюсь, наберу собственную ватагу и… и никогда не забуду о разбухшей колбасе и сухой фиге…

Дорога на время стала шире, и Падир Брегон использовал это, для того, чтобы пришпорив своего валаха, пристроиться рядом с Уберией. Он оглянулся, и хотя мы в тот момент глазели на тянувшийся слева от дороги овраг, решил как-то оправдать свое присутствие возле арбалетчицы

– Ты помнишь, для чего необходимо заставить дракона вытянуть шею? – спросил он.

– Конечно, – для того чтобы дать отдых телу, Уберия выгнула бедра и ненадолго выпрямилась в седле. – В основании шеи находится мягкое незащищенное место, более светлое пятно, чем все остальное, блестящее тело. Туда необходимо всадить стрелу, лучше всего отравленную, – ожидая одобрения, она повернула голову к мастеру и слегка ее наклонила.

– Ну, вообще-то верно, – выдохнул падир. – Такого тебе еще делать не приходилось…

– Я уже слышала об этом… – кажется Уберия поняла, что он просто хотел с ней поговорить и, вспомнив о моем присутствии, добавила, – …мастер.

Услышав слово “мастер” я про себя усмехнулся. Два дня назад, проснувшись среди ночи, я решил попотчевать себя ломтем вполне заслуженно знаменитой затехерханьской копченой грудинки и, набив рот ароматным мясом, проходя мимо комнаты мастера, услышал какой-то голос. Не знаю почему, я открыл дверь и вошел внутрь. Да только падир Брегон, если и звал кого-то, то уж точно не меня. Уберия сидела на его ложе и была обнажена до пояса. Мастер же, навалившись на ее живот, словно сосунок, то ли целовал, то ли сосал пышную грудь арбалетчицы. Я замер, словно громом пораженный, и стоял так некоторое время, чувствуя, как слюна из наполненного мясом рта капает мне на грудь. Тут Уберия мне слегка усмехнулась, и я, вновь овладев своим телом, на цыпочках вышел из комнаты и вернулся к себе. Немного погодя ко мне пришла девка из свиты хозяйки замка, и мы с ней уминали кровать до самого утра. Однако еще долго перед моими глаза стояло как мой мастер и наставник, победитель одиннадцати драконов, лежит с лицом спрятанным под грудь пышнотелой женщины, пойманный во время целования ее больших, твердых сисек.

У Раньшиды, той самой девушки из свиты хозяйки замка, они были гораздо меньше. Однако, какие сладкие и твердые. Ох, какие..!

– А помнишь для чего необходимо из тела убитого дракона…– тянул падир Брегон. (Ах, мастер, мастер… зачем все это, если я знаю, что ты всего лишь хочешь посмотреть в глаза Уберии?) – необходимо убрать выделения?

– Ну да, – отвечала арбалетчица. – По той же самой причине, по которой необходимо сразу после убийства дракона забрать как можно больше перьев и вырвать когти – поскольку, когда все заполыхает, то выделения могут сгореть, – она пожала плечами, – а в помете могут находиться камни сейхеррон, они же – драконьи жемчужины.

Я уже было открыл рот, но все таки смолчал. Когда я первый и единственный раз назвал драконьи выделения “пометом”, мастер встал и врезал мне в ухо, да так, что мне пришлось следующие два дня, для того чтобы услышать обращенные ко мне слова, поворачиваться к говорившему другим.

“Помет, – поведал мне тогда Брегон, – бывает у свиней. Дракон же существо благородное. Не стоит пачкать его лишь потому, что мы на него охотимся и его убиваем”.

Впрочем, с того момента утекло много времени, и я не был женщиной.

Уберия выжидающе посмотрела на Брегона, словно спрашивая, есть ли еще вопросы, а я подумал, что учитель уже в годах и не будет до конца своей жизни гоняться за драконами, когда-нибудь он осядет на одном месте и начнет пользоваться плодами своей работы. Может, вместе с арбалетчицей Уберией?

А Олтц? Тот, кто привел ее в нашу ватагу? Что связывает их, кроме любви к тяжелым, острым стрелам и пению тетивы?

Я оглянулся на Олтца. А он ехал на своей кляче, мерно покачивая головой и, разумеется, протирал арбалет куском мягкой, груссованой кожи. Похоже, происходящее рядом его совершенно не интересовало. Остальные члены ватаги со вчерашнего дня наблюдали за входом в пещеру дракона. Сетевые Санса и Муел должны были еще ночью развернуть приготовленные ранее сети, так чтобы разбуженный дракон, едва высунувшись из логова, оказался если не опутанным, то хотя бы сбитым с толка. Кроме этих двоих там еще находился мечник Греда, самый молодой и наиболее сумасбродный член нашей ватаги. Для того чтобы привлечь к себе внимание дракона, необходимо быть настоящим безумцем. Кстати, старым он тоже быть не мог, поскольку в ватагах старых мечников не бывает.

Дорога некоторое время тянулась возле склона и, наконец, сбежала по нему вниз. Мой конь споткнулся о камень, и копыто, хоть и обернутое куском шкуры, слегка стукнуло. Впрочем, в полной тишине этот звук был слышен далеко. Падир Брегон обернулся и смерил меня яростным взглядом. Интересно, как он узнал, что это споткнулся мой, а не Олтца конь? Я состроил физиономию, которая должна была уверить мастера, что подобное не повторится. Сразу же вслед за этим у меня сильно забурчало в животе, а потом во рту появился тяжелый, кислый привкус. Я не решился открыть рот, однако бурчанье продолжалось. Мастер оглянулся снова, и в глазах его на этот раз читался вопрос. Я покачал головой и усмехнулся.

Мы проехали еще два стагги. Брегон дернул узду, и небрежно перекинув ногу над головой мерина, спрыгнул на землю.

С правой стороны склона, в сплошной скале пролегала жила мягкого известняка, который вымыло водой. В результате возле дороги, получилась глубокая выемка. В ней стояли пони, на которых вчера привезли сети, а также кони Сансы и Муела. Мы спешились и привязали своих лошадей к выступам скалы. Разговоры закончились. Уберия подошла к Олцу, и они, обменявшись арбалетами, занялись их осмотром. Я двинулся к падиру Брегону с обитой изнутри и снаружи несколькими слоями кожи шкатулкой в руках. Мы присели на камни, я открыл хитроумный замок и откинул тайную стенку. Шкатулка могла пролежать в воде несколько дней, а потом еще несколько следующих ловкий вор мог искать потайной ящичек и все равно бы его не обнаружил. Шкатулочники из Хорого знали свое ремесло великолепно. Я вынул три стеклянных ампулы с завинченными крышечками, также чудо хорогской работы. Брегон взял у меня шкатулку и вынул с ее дна обожженную изнутри чашечку. Потом он вылил в чашечку шесть капель густой, похожей на слизь жидкости из одной ампулы, четыре – из другой и уже менее осторожно плеснул из третьей. Тотчас зашипело, на поверхности смеси появилось несколько пузырьков. Мы отвернулись от чашечки, чтобы едкое зловоние не попало в ноздри. Подошел Олтц с пучком стрел, вынул одну и осторожно окунул ее кончик в чашку, потом то же самое проделал с остальными. За ним окунула свои стрелы и Уберия. Я вынул четыре ножа и, набирая на кончики их лезвий едкой смеси, покрыл ею острия. Ножи были скверные, поскольку предназначались для разовой службы. Очень скоро их металл сожрет ржавчина, и значит, лучшие покупать не имело смысла. Я осторожно помахивал ножами до тех пор, пока могильница не высохла, и лишь после этого сунул их в специальные ножны с металлическими кончиками. На несколько часов их хватит, а потом, если ножи не использовать, то все равно придется их выкинуть, а лучше всего – закопать в тайном месте. Дня через два от них не останется ничего, кроме кучки ржавчины… Я взял чашечку из рук мастера и теперь он смазал могильницей свои два ножа. Я еще не разу в жизни не использовал такого ножа, а мастер признался, что он – только раз. Правда, тогда он этим спас себе жизнь…