Космический учитель

Мне стало жаль их.

– Друзья, – сказал я. – Это очень медленный продукт. Он ползет со скоростью миллиметр в час.

– Беззащитный, – тихо сказал второй центаврианин. – Не борется за свою жизнь.

– Отчего же? Борется, еще как! – заверил я. – Если его оставить на несколько дней в одиночестве в теплом месте, а потом съесть, он покажет свой буйный нрав. Поэтому мы, земляне, предпочитаем не дожидаться проблем, и едим его, пока он смирный.

Центавриане оживились, разделили колбасу пополам и принялись энергично жевать.

– На вкус как маринованные почки мю-мезонов, – сказал первый.

– Больше похоже на верхнюю фалангу гастрочервя, – задумчиво откликнулся второй.

Я поежился. Пожалуй, с центаврианской кухней экспериментировать не буду. Моя жизнь только начала налаживаться, а гастрочервь мог запросто вернуть ее на прежний уровень.

Тем временем стоящие передо мной зашевелились, и я продвинулся вперед на пару шагов. По сравнению со мной колбаса была истинным бегуном. Я уже подумывал о том, чтобы вернуться в каюту несолоно хлебавши, как меня окликнула Мелани.

– Михаил, что ж вы там стоите? Идите к нам.

Почти все учителя находились в паре метров от раздатка. Расталкивая возмущенных инопланетян, я двинулся вперед.

– Раздавить мой сестра! – заверещал кто-то под ногами. – Мой любимый левый сестра! О горе!

Я посмотрел вниз. Похожий на жука неизвестный мне инопланетянин, держа на весу сломанную лапку, катался по кафельному полу. Кажется, он серьезно ранен!

– Простите, просите, – бормотал я, пытаясь загнать жука на ладонь. – Я отнесу вас в госпиталь.

– Ах, бросьте! – сказал стоящий рядом интеллигентного вида серебристый вислоног с планеты Ом. – Вы не первый, кто отдавил ему сестру. У него новые вырастают.

– Но ему же больно!

– Вовсе нет. Смотрите, он уже ест ваш ноготь.

И действительно, пока я разговаривал, жук обнял несломанными лапками мой палец и принялся за дело – обгрыз сверху ногтевую пластину.

Я сбросил его на пол и решительно зашагал прочь. Мелани с озабоченным видом листала меню. Другие учителя уже взяли обеды и разошлись по столикам.

– Чем кормят? – поинтересовался я.

– Земная кухня сегодня не очень – старший повар заболел. Поэтому только бутерброды. С сыром не бери. Он из молока псевдобыков.

– Кого?

– Это такие сороконожки с Ганимеда. Очень удойные, потому молоко дешевое. Тут на всем экономят. Я один раз взяла пюре с котлетой, а она оказалась из мяса щелезубых сосонят. Представляешь?

– Нет, – сказал я, с опаской глядя в меню. – А что тогда брать?

– Лично я худею, – заявила Мелани. – Поэтому возьму только сок. Его хотя бы делают из земных порошков.

Да уж, если травиться – так родным, отечественным. И все же я рискнул и взял бутерброд с курятиной. На вкус она была, как картон, зато характерно распадалась на волокна, никуда не пыталась сбежать и пахла весьма достоверно. То есть почти ничем не пахла, в отличие от нозеанцев, которые сидели за соседним столиком и усиленно пыхтели, по очереди пытаясь затолкать в необъятные рты колючий плод двудомной водоросли кибиццу.

Вернувшись в каюту, я увидел голосовое сообщение от секретаря профессора Виноградова.

«Прошу срочно явиться в офис 320А. Третья палуба. Код доступа – ФФФ1».

Началось, подумал я с грустью. Сейчас будут умолять остаться, рыдать, обещать повысить зарплату на целых пятьдесят кредитов в месяц. Как отбиться, что сказать? Не справился с обязанностями, прошу отпустить на вольные хлеба? Дома заболела двоюродная собачка зятя сестры мужа, и надо срочно лететь к ней в больницу? Ладно, что-нибудь придумаю по дороге.

Проходя по третьей палубе, я мельком увидел, как Снорри демонстрирует собравшимся вокруг него удивленным шарам мой бывший глобус. У меня сразу отлегло от сердца. И да, пожалуй, буду врать про собачку. Страшно больна, без меня никак не выживет.

Набрав код доступа, я вошел в приемную. Секретарша, грузная женщина с перманентом и в роговых очках, властно указала мне на стул. Я сел. Я насторожился. Образ умирающей собачки медленно гас в моем сознании.

– Михаил Евгеньевич? – спросила секретарша строгим голосом. Таким обычно зачитывают права перед арестом.

– Он… То есть я. Да, это я.

– Мы получили ваше заявление об увольнении. Что вы можете на это сказать?

– Что я увольняюсь, – пролепетал я. – Чрезвычайные обстоятельства. Мне жаль.

– Вам жаль? Чего?

– Ну… увольняться.

– Так не увольняйтесь! – грозно сказала она. – Вы понимаете, в какое положение нас ставите? В школе сорок ставок людьми не охвачено. Работаем в три смены! Вы подставляете коллег!

Я молча изучал ковер под ногами. Интересный все-таки узор. Цветы, птицы. И ворс хороший, добротный, еще не притоптан.

– Почему молчите? – прогремела секретарша.

– Давайте вы меня просто уволите, и я пойду, – сказал я. – Мне правда очень надо домой.

– Вот так, да? Хорошо же! Зайдем с другой стороны. Вы читали наш контракт?

И тут у меня засвербело под ложечкой. Не читал! Подписал не глядя. И как его прочитать, он же огромный, как собрание сочинений первого президента Домининона. Двадцать семь томов, плюс дополнительный, с комментариями редактора, письмами читателей и справочным аппаратом.

– Читал, – проглотив комок, соврал я. – Местами.

– Так вот, там в некоторых местах, – последнее слово она выделила особо – написано, что вы обязаны отработать два месяца, прежде чем увольняться.

– Сколько? Почему так много?

– Я бы этот срок только увеличила, – сказала секретарша, скрещивая мощные руки на груди. – Извольте выполнять условия контракта.

– Это же рабство какое-то! – закричал я. – А если меня дела зовут на Землю, что тогда?

– Тогда платите штраф в размере десяти месячных зарплат.

Денег на штраф у меня не было. Конечно, если всерьез взяться за глобусы, я быстро себя выкуплю, но их сначала надо где-то добыть, потом привезти на Бетельгейзе. И я в отчаянии застонал.

Секретарша равнодушно смотрела на мои страдания. Вот ведь вредная! Может, заплакать, вдруг ее проймет? Нет, она целиком и полностью сделана из армированного шлакобетона. Такая отдавит жуку всех его левых и правых сестер, и ухом не поведет.

Я встал, выпрямил спину и твердо сказал:

– Заявление забирать не буду. Отработаю два месяца и улечу.

Я хотел красиво, гордо выйти из приемной, но споткнулся о складку ковра, влетел в открывающуюся дверь и отшвырнул к стене Снорри, который пытался вкатиться внутрь. Будь там ворота, получился бы неплохой гол.

– Батюшки! – вопил Снорри, беспорядочно вращая бинокулярами. – Болезня! Тела нестерпимый поверхность рана! Снорри ой-ой-ой!

Видно, сегодня на календаре день покалеченных инопланетян. Я встал, отряхнул штаны, потом схватил шар, впихнул его в приемную и направился в каюту. Проиграна битва, но не война. Ничего, потерплю пару месяцев, а там – рвану на свободу, к деньгам, славе и благополучию.

И опять меня ждало письмо! Это уже становится традицией: чуть я за порог – мне в ящик валится корреспонденция. Наверное, Аркаша прислал ответ. Закупил глобусы и ждет от меня предоплаты. Взволнованный, я развернул окно и увидел, что письмо от Кати. Ага, соскучилась! Не зря я морил ее молчанием. Как говорил один древний поэт, чем меньше женщине мы пишем, тем больше пишет нам она. Или что-то в этом духе.

«Мишка, привет! Ты почему уехал, ничего не сказав? Почему не отвечаешь на звонки?»

Хорошее начало, многообещающее. А перезванивать я все равно не буду. Межпланетная связь стоит таких денег, что дешевле голубей друг другу посылать. Я невольно представил себе голубя в скафандре: вот он с запиской в турборанце упорно летит к Земле, обгоняя кометы. Неплохая идея! И романтично, и на пике технологий. Поразмыслив об этом немного, я нехотя вернулся к письму:

«Я тут поговорила с Аркашей, кстати, мы теперь встречаемся, и он утверждает, что ты решил торговать глобусами. Ты что, идиот?»