Страница 29 из 60
Сны ваши сбудутся, станут явью, о вы, беспечные кони!
Вы вновь изведаете крутые склоны холмов, и затхлое сено в конюшнях постоялых дворов, и усеянный шипами хлыст захмелевших барышников. И бешеные скачки наперегонки по гладкому льду, такому скользкому, что вы начнете дрожать, еще не ступив на него ногой.
Теперь, когда низкорослых серых лошаденок, которых презрительно кличут «норвежцы», запрягают в высокую, похожую на страшное привидение коляску, или же длинноногих, мосластых верховых лошадей – в низкие беговые сани, все эти старые экипажи вновь принимают свой прежний, истинный облик. Старые одры скалятся и фыркают, когда в их беззубые рты вкладывают удила, старые же экипажи скрипят и трещат. Жалкие, одряхлевшие одры, которым нужно было бы коротать свои дни во сне и в покое до скончания века, выставляются на всеобщее обозрение. Окостеневшие поджилки на задних ногах, хромающие передние ноги, лошадиные болезни – шпат и сап, – все извлекается на свет божий. Конюхи все же умудряются впрячь этих лошадей в экипажи. А потом подходят к майорше и спрашивают, на чем поедет Йёста Берлинг, ведь каждому известно, что он явился в Экебю вместе с майоршей, в санях с плетеными корзинками для возки угля.
– Запрягите Дон Жуана в наши лучшие беговые сани, – велит майорша, – и постелите ему медвежью шкуру с серебряными когтями!
Когда же один из конюхов начинает роптать, она продолжает:
– Запомни: в моей конюшне нет ни единой самой лучшей лошади, которую я не отдала бы за то, чтобы избавиться от этого малого!
Теперь уже все экипажи разбужены, точно так же как и лошади, однако кавалеры по-прежнему спят.
Теперь настает и их черед; но вытащить кавалеров из постелей и вывести в зимнюю ночь куда труднее, чем вывести из конюшни лошадей с одеревенелыми ногами, а из каретного сарая – расшатанные старые экипажи.
Кавалеры – отважные, сильные, наводящие страх мужи, закаленные в сотнях опасных приключений. Они готовы защищаться не на жизнь, а на смерть. И нелегко будет, вопреки их воле, выгнать их из постелей и усадить в экипажи, которые увезут их отсюда!
Тогда майорша велит поджечь сноп соломы, который стоит так близко от флигеля, что зарево пожара непременно должно осветить горницу, где спят кавалеры.
– Солома моя, и все Экебю – мое! – говорит она.
И когда сноп соломы ярко вспыхивает, она кричит:
– Теперь будите их!
Но кавалеры продолжают спать за крепко запертыми дверями. Тогда толпа под их окнами начинает выкрикивать страшное, внушающее ужас слово:
– Пожар! Пожар!
Тяжелый молот самого знатного из кузнецов обрушивается на входную дверь, но кавалеры продолжают спать.
Твердый снежок разбивает стекло и, влетев в горницу, ударяется о полог кровати, но кавалеры продолжают спать.
Им снится, будто прекрасная девушка бросает им носовой платок, им снятся аплодисменты в зале за опускающимся занавесом, радостный смех и оглушающий шум полуночного праздника.
Чтобы разбудить их, потребовался бы, должно быть, пушечный выстрел в самые их уши или целое море холодной воды.
С утра до поздней ночи они кланялись, танцевали, музицировали, разыгрывали роли и пели. Отяжелевшие от вина, обессилевшие, они спят глубоким, можно сказать мертвым, сном.
В этом благословенном сне – их спасение.
Люди начинают думать, что за этим молчаливым спокойствием таится угроза. А что, если кавалеры уже успели послать за помощью? А что, если они уже пробудились и, стоя у окна или за дверью, держат палец на спусковом крючке, готовые уничтожить первого же, кто к ним войдет?
Эти люди хитры и воинственны; что-то же должна означать эта молчаливая тишина! Кто поверит, что они дадут застать себя врасплох, подобно медведю в берлоге?!
Люди снова и снова вопят: «Пожар!» – но ничего не помогает.
И вот, когда уже все трепещут от страха, майорша сама берет в руки топор и взламывает входную дверь.
Ринувшись вверх по лестнице, она, рванув дверь кавалерского флигеля, кричит:
– Пожар!
Ее голос сразу же находит более действенный отклик в ушах кавалеров, чем шум и крики толпы. Привыкнув повиноваться звукам этого голоса, все двенадцать кавалеров, как один, мигом вскакивают, видят пламя пожара и, схватив одежду, стремглав мчатся вниз по лестнице, во двор.
Но в дверях стоят огромный детина – самый знатный из кузнецов – и два дюжих подручных мельника, и тогда страшное бесчестье обрушивается на кавалеров. По мере того как они спускаются вниз, их хватают, валят на землю и, связав по рукам и ногам, уносят без всяких церемоний в предназначенный для каждого из них экипаж.
Никто не избежал этой участи, все до одного были схвачены. Связали и унесли Бееренкройца, этого сурового полковника, точно так же как могучего капитана Кристиана Берга и дядюшку Эберхарда – философа.
Схвачен также самый неодолимый и грозный Йёста Берлинг. Замысел майорши удался. Она оказалась все же сильнее, чем все кавалеры, вместе взятые.
Они являют собой жалкое зрелище, сидя, связанные по рукам и ногам, в старых расшатанных экипажах и санях. Опущенные головы, злобные взгляды, а двор сотрясают проклятия и бешеные взрывы бессильной злобы.
Однако майорша обходит их всех, одного за другим.
– Поклянись, – говорит она, – что никогда больше не вернешься обратно в Экебю.
– Стыдись, ведьма!
– Ты должен поклясться в этом, – настаивает она, – а не то я собственными руками брошу тебя, связанного, обратно в кавалерский флигель и ты сгоришь там. Потому что нынче ночью я сожгу этот флигель дотла. Знай это!
– Ты не посмеешь, майорша!
– Не посмею? Разве Экебю не мое? Ах ты, каналья! Думаешь, я не помню, как ты плевал мне вслед на проселочной дороге? Думаешь, у меня не чесались руки поджечь этот флигель, чтобы вы все сгорели с ним заодно? Разве ты поднял руку в мою защиту, когда меня выгоняли из собственного дома? Нет! Так клянись же!
Майорша стоит такая грозная, хотя, быть может, притворяясь более гневной, чем была на самом деле. И ее окружает целая толпа вооруженных топорами людей! Кавалерам поневоле приходится дать клятву, чтобы предотвратить еще большую беду.
Затем майорша отдает распоряжение вынести из флигеля всю одежду кавалеров, сундуки и велит развязать их. Затем им в руки вкладывают вожжи.
Но на все это потребовалось немало времени, и Марианна уже успела добраться в Шё.
Майор был не из тех, кто поздно встает по утрам. Когда она явилась к нему, он был уже одет. Она встретила его во дворе, куда он как раз вышел кормить завтраком своих медведей.
Немногое произнес он в ответ на ее речи и тут же направился в клетки к медведям. Надев на них намордники, он вывел их во двор и поспешил в Экебю.
Марианна следовала за ним на некотором расстоянии. Спотыкаясь от усталости, она вдруг увидела яркое зарево пожара, охватившее весь окоем, и испугалась чуть ли не до смерти.
– Что за ужасная ночь! Мужчина избивает жену и оставляет свою дочь замерзать в сугробе у самых дверей родного дома! Неужели теперь эта женщина вместе с домом сожжет своих врагов? Неужели старый майор спустит медведей на своих собственных домочадцев?
Преодолев усталость и поспешно обогнав майора, она помчалась в Экебю.
Намного опередив майора, она благополучно добралась до поместья и проложила себе путь сквозь толпу. Оказавшись лицом к лицу с майоршей, окруженной множеством людей, она закричала изо всех сил:
– Майор! Сюда идет майор с медведями!
Толпа пришла в замешательство, все взгляды искали взгляда майорши.
– Это ты привела его, – сказала она Марианне.
– Бегите! – все отчаяннее кричала девушка. – Ради бога, бегите! Не знаю, что задумал майор, но с ним медведи.
Никто не шевельнулся, все по-прежнему стояли, не сводя глаз с майорши.
– Благодарю вас за помощь, дети мои! – спокойно сказала людям майорша. – Все, что случилось нынче ночью, было устроено так, чтобы никого из вас не притянули к ответу или чтоб вас не постигла иная беда. А теперь расходитесь по домам! Не хочу видеть, как моих людей начнут убивать или же как они сами станут убийцами. А теперь идите!