Страница 12 из 29
Лиза порывисто обняла подругу, прижала её голову к своему плечу и глазами показала на бутылку с водой. Инна кивнула и быстро наполнила стакан.
— Ты сейчас такую дурость сказала. — Лиза аккуратно поила подругу водой, лихорадочно соображая, как можно выйти из тупикового положения, когда всегда неунывающая Тийю Берг вдруг серьёзно заговорила о своей никчемности. — Мы пока, слава богу, не знаем, что такое несчастье, девчонки, а всё нами пережитое это просто невезение, вот! Так что не надо путать невезение и несчастье. Даже наоборот: самое ужасное невезение происходит перед самым большим счастьем. Недаром люди наступят в коровью лепёшку или птица им накакает на голову, а они и радуются — это к счастью! — Инна невольно заулыбалась, а Тийю подняла заплаканные глаза и с недоумением посмотрела на подруг. — Так что не отчаивайтесь, если не везёт. Это не страшно. Грязь отмоется, неприятность забудется, а счастье не за горами. Может, совсем рядом стоит и курит. Хотя нет, курить вредно. Просто стоит за углом и ждёт своего часа; когда надо будет подбежать и вытащить вас из грязи. Понятно? Мне вон тоже отец очередного женишка подыскал, но я ж молчу!
Инна фыркнула, Тийю мельком глянула на старающуюся скрыть свою улыбку подругу и вдруг рассмеялась.
— Это ты-то молчишь? Да ты так орёшь, что тебя в обеих столицах слышно!
— А чего он мне их подсовывает? Я взрослый человек, сама могу разобраться!
— Ты уже разобралась. — Инна посмотрела на Лизу. — Вот скажи мне, какого ты с тем мудаком связалась в прошлом году?
— Хотелось узнать, что такого люди в постели находят. — Лиза резко отвернулась и вздёрнула подбородок. Потом посмотрела на молчащих подруг и развела руки в стороны: — Фигня всё, честно скажу. Правда не так уж это и противно, но большого прям счастья я не испытала. А ты? Так и будешь в девках сидеть?
Инна искоса глянула на Лизу и спокойно спросила:
— А что ты мне предлагаешь? К первому встречному-поперечному в койку прыгнуть? Ох, как меня раздражают все эти советы — не упусти, смотри какая у него машина; подумай, какая у него квартира! А я что, — вдруг закричала Инна, — с машиной в постель ложиться буду? Или от квартиры детей рожать? Блевать по углам от мерзости в душе, но зато при мужике!
Лиза примирительно подняла ладони вверх и прошептала:
— Ну всё, всё, тихо, успокойся. Никто тебя никуда насильно тянуть не будет. Прости, погорячилась немного.
Инна на миг закрыла глаза и устало проговорила:
— Как-то слишком просто всё стало. До отвращения просто. Захотели — переспали, забыли, пропали, поженились, развелись… Бездумно и безответственно всё как-то… Быстро и просто. И никто ни в ком не нуждается, и никто никому не должен. Делаем глупости, а потом давимся слезами. Пытаемся успокоить себя нелепой фразой: «Значит, так и надо». И ненавидим своё одиночество средь толп людей. Время внешней красоты и внутренней пустоты. — Она глубоко вздохнула и задумчиво закончила: — А потом вдруг вспомнишь что-то и понимаешь, что посторонний, совершенно незнакомый человек одним вздохом, одним словом может сделать тебя счастливой. Стоит только услышать «рыжуля» и всё… Ладно, девчонки, вечер признаний и воспоминаний объявляю закрытым. Кстати, Лиз, ты вот говоришь, что папа тебе всё женихов подыскивает, но ведь он никогда тебя ничего решать-то не заставлял, ведь так?
Лиза посмотрела на Инну, перевела взгляд на Тийю и неуверенно кивнула. Тийю улыбнулась и тихо сказала:
— Просто он тебя очень любит, Лиса, поэтому и волнуется, и звонит чуть ли не каждый день. Ты у него одна-единственная живая душа осталась. Девочка его родненькая, любимая, за которую он горло перегрызёт. — Она говорила всё тише и тише, прислонившись головой к подушке, и вскоре уже крепко спала.
Инна и Лиза неслышно двигались по комнате, собирая книги, выключая яркий свет, стараясь не потревожить сон исстрадавшейся души. Тяжёлый вечер канул в небытие, завтра всё будет видеться по-другому. Тогда и подумаем обо всём…
Часть 9
Два года назад. Дочери и матери
Игорь Шанин вышел из операционной, стянул шапочку с седых волос и услышал тихое:
— Игорь Александрович, как она?
Шанин качнул головой и шагнул к испуганной Тийю. Девушка смотрела ему в глаза, нервно комкая белоснежный платок.
— Ти, девочка, ну зачем ты осталась в больнице? Тебе же завтра на службу, а ты тут полночи просидела.
— Игорь Александрович, всё плохо, да? — Губы Тийю искривились, а глаза за секунду наполнились слезами.
— Господи, ну о чём ты, глупенькая? Ничего катастрофического пока не случилось, отросток удалили, выпота немного, задренировали и ушли. Ты же врач, Ти, и хороший врач, как я посмотрю, если уговорила свою упрямую бабулю в больницу поехать. Умница, и диагноз правильно поставила, и привезла пациентку куда надо. Вера Григорьевна ночь проведёт в реанимации, а утром, я думаю, переведём её в палату. А теперь пошли — я такси вызову, к нам поедешь, нечего тебе одной в огромном доме делать.
Тийю благодарно кивнула, устало улыбнувшись, и уже через час крепко спала в доме Шаниных. Анна обзвонила подруг и объявила общий сбор. Недолгий брак, развод, неприятность с бабушкой и новости о родителях Тийю нуждались в осмыслении и срочном обсуждении. И Ира, и Катя согласились встретиться сразу, тем более что увидеться и поболтать от души с девочками после их приезда из академии так и не удалось.
Но жизнь внесла свои коррективы в планы старшего поколения. Утром Игорь позвонил жене и тихо произнёс:
— Анюта, постарайтесь задержать Тийю дома, Вера Григорьевна умерла сегодня утром. Обширный инфаркт. Я уже известил её дочь Марию Валентиновну, но на звонок ответила какая-то странная женщина. Думаю, что я, наверное, позвоню заранее в ритуальное агентство, как считаешь?
— Господи, Игорь, ты только не вини себя, хорошо? Поверь, мне очень жаль, но она ровесница моим родителям, а это уже восемьдесят три года.
— Восемьдесят пять, Аня. Вере Григорьевне недавно исполнилось восемьдесят пять. Но это никак не снимает с нас ответственности. Позаботьтесь о девочке. А я позвоню, когда всё станет ясно.
Последующие дни Тийю жила будто в каком-то коконе, выполняя всё, что говорили окружившие её заботой и любовью родители подруг и их друзья. Она подписывала какие-то документы, разговаривала с какими-то людьми, но ни на минуту не оставалась в одиночестве. И только когда увидела несколько десятков незнакомых ей людей, что пришли проводить в последний путь одного из лучших педиатров города, услышала добрые слова в адрес своей бабушки, признания в том, что именно её бабушка спасла столько маленьких деток, Тийю заплакала. Тихо, прикрыв ладошкой губы и стараясь сдержать слёзы. Её обнимали, говорили что-то, а она бездумно смотрела на холм земли, не понимая, как ей жить дальше. Она вдруг осознала, что осталась совсем одна. Но в этот момент она почувствовала, как её обняли крепкие и добрые руки.
— Тийю, девочка, пойдём, тебе надо отдохнуть и прийти в себя. — Тийю подняла глаза и увидела Екатерину Александровну Воскобойникову, маму Катю, что обнимала её и мягко гладила по плечу. — Идём, моя хорошая. Уже холодно, бабушке бы не понравилось, что ты так легко одета. Пошли, пошли.
И она увела растерянную Тийю Берг, чтобы спустя некоторое время уложить её спать. Впервые за последние три дня.
— Если ты не можешь сейчас об этом говорить, не надо. — Екатерина Александровна аккуратно вложила в протянутые ладони чашку с чаем и села рядом. Ирина Николаевна Воскобойникова сидела на соседнем диване, обнимая Лизу, Анна Викторовна в обнимку с дочерью устроились в глубоком кресле. — Пей, он сладкий, тебе глюкоза сейчас нужна как никогда.
Тийю улыбнулась, сделала маленький глоток и зажмурилась от удовольствия — всё как она любит: горячий, в меру сладкий с нотками лимонной кислинки.
— Нет, я в порядке, мама Катя. Я не знаю, была ли какая-то любовь, да и вообще какие-то чувства с его стороны. С первых дней нашего брака он контролировал всё в моей жизни. Он постоянно указывал мне, как я должна быть одета и причёсана, как себя вести, как разговаривать, как себя держать, как я должна выглядеть — от макияжа и до высоких каблуков, что говорить и когда. Иногда мне позволялось говорить, только когда он разрешал, чтобы я своей глупостью не разрушила его имидж. Сначала я относилась к этому спокойно. Всё-таки он старше, опытнее, да и потом я выросла в простых условиях, бабушка никогда особо не заморачивалась, сколько и каких вилок лежит на столе. Но потом он стал придираться к тому, что и как я готовлю, как содержу дом, как блестят оконные стёкла, как стоят баночки в кухонных шкафчиках! — воскликнула Тийю и прикрыла глаза ладонями. — При этом именно я после учёбы и нарядов должна была ходить по магазинам, готовить, убирать, стирать, помогать ему в подготовке семинаров и лекций, но мне тоже нужна была помощь! Мне не надо было разжёвывать материал, мне необходимо было время! Время, которого катастрофически не хватало. При этом он часто повторял, что для человека с почти законченным академическим образованием я довольно тупая. Я стала в себе сомневаться, терять уверенность, я изо всех сил стремилась к идеалу, но не к моему, как оказалось, а к тому идеалу, что нарисовал и придумал себе он! К тому же, — Тийю опустила голову и чуть покраснела, — стыдно об этом говорить, но… Как-то вечером он просматривал какую-то статью и зачитал мне некоторое отрывки, в которых говорилось об отношении мужчин к женщинам. Хм, оказывается великий Аристотель высказал мнение, что у женщины нет ума: совершенно бессознательное существо, которое не ведает, что творит. Другой автор настоятельно рекомендовал наказывать женщин за проступки и бить. Тогда-то он мне и сказал, что главное достоинство женщины — это наглухо закрытый рот и повиновение своему господину. А однажды я случайно подслушала разговор… Оказывается, женщина существо по своей природе грязное и ненасытное, а потому женщине не пристало… — Тийю закрыла лицо руками и прошептала: — не пристало испытывать удовольствие от секса. Я терпела, всё терпела, успокаивая себя мыслью, что он такой умный и красивый выбрал меня, хотя вокруг столько прекрасных женщин, что он преподаватель, кандидат наук, а я простой слушатель, студентка. Но когда мне запретили звонить бабушке и общаться с Инной и Лизой, я решила, что мне надо срочно бежать. Потому что я поняла, что насилие — это не всегда кулаком в лицо, это ещё когда тебя игнорируют, контролируют, пренебрегают твоими желаниями. Я ушла, а теперь я боюсь.