Страница 5 из 7
– То есть, вы совершили эти преступления, но не считаете себя виновным?
– Можно и так сказать.
Мишо сел на скрипучей кушетке, на которую был положен тонкий матрац, и сделал приличный глоток из бутыли. Разговор с Огюстеном, казалось, ничуть его не интересовал.
– Мишо, вы понимаете, что вас могут расстрелять за это?
Капитан поставил бутыль на стол, утер рот рукавом формы и, наконец, ответил:
– Да, господин коммандан, понимаю.
«Расследование может оказаться несколько короче, чем я полагал…» – Огюстену нужно было нащупать хоть какой-то контакт с Мишо, но тот не оставлял самому себе шанса. Наконец, Лануа спросил:
– Вы хотите жить, капитан Мишо?
Капитан впервые посмотрел Огюстену прямо в глаза. Он внимательно вглядывался, будто желая увидеть в них ответ на какой-то неведомый Лануа вопрос. Коммандану было некомфортно под этим взглядом, но дерзости в темных глазах Мишо не было, а значит, не было и повода его прервать. К своей чести Лануа не отвел глаз – людского взора он не страшился. Неожиданно Мишо ответил:
– Да, хочу, господин коммандан… Вы позволите?
Огюстен даже не сразу понял, о чем его просят. Он проследил за направлением взгляда капитана и понял, что тот смотрел на кусок копченого мяса, лежавший на жестяном блюде. Лануа кивнул и Мишо принялся за еду. Возникшую паузу Огюстен использовал на создание нового плана разговора, потому что прошлый пока летел ко всем чертям.
– Простите мою невежливость, господин коммандан. Хотите?
Капитан подвинул блюдо с лежавшим на нем куском сыра в сторону Лануа.
«Может быть, это тот самый момент…» – не до конца отдавая себе отчет в своих действиях, Огюстен взял сыр и отломил себе половину. Сыр не потрясал воображение и на взгляд Лануа был изрядно пересолен. Коммандан осознал, что запил сыр вином только, когда поставил бутыль на стол.
– Господин коммандан, дело в том, что полковник Борель абсолютно прав. Все, в чем он меня обвиняет, имело место, но я считал свои действия правильными в тот момент, считаю их правильными сейчас, потому и не вижу смысла устраивать из моей неизбежной смерти фарс или, тем более, трагедию.
Капитан возобновил собственный допрос так же неожиданно, как и прервал. «Ничего я тут не сделаю…» – Огюстен понял, что разговаривает с тем, кто уже все понял и со всем смирился. Единственное, что ему оставалось в этой ситуации, это качественно сделать свою работу:
– Расскажите о том дне, капитан Мишо.
– Ну что же, если вам так хочется… Если позволите, я начну с вечера десятого ноября – именно тогда полковник Борель отдал нам приказ наступать на позиции бошей в районе Верт-Равине. Кстати, я так и не увидел там оврага, только ровное поле5…
– То есть приказ о наступлении вы получили не утром одиннадцатого?
Огюстен позволил себе прервать капитана. Слова Мишо не совпадали с тем, что было указано в рапорте Бореля, а это уже было что-то.
– Так точно, господин коммандан. Одиннадцатого полковник Борель только подтверждал свой вчерашний приказ.
Отвлеченный поведением капитана, Лануа совсем забыл вести записи и теперь ускоренно наверстывал упущенное.
– Постарайтесь вспомнить: десятого ноября в котором часу полковник Борель отдал приказ наступать?
– В одиннадцать, плюс-минус десять минут.
– Откуда такая погрешность?
– За день до этого я разбил свои часы, и поэтому пришлось обходиться без них.
– Понятно. Полковник Борель сам отдал вам приказ?
– Да, он посетил наши позиции и лично приказал мне наступать.
«Надо будет обязательно поговорить об этом с Борелем…»
– Опишите состояние своей роты к тому моменту.
Мишо протянул руку к бутылке и сделал еще один большой глоток. Когда он поставил ее на стол, вина в бутыли оставалось на донышке. Еще через полминуты капитан заговорил, и в голосе его явственно чувствовалась хрипотца, которой раньше не было:
– К тому моменту в строю оставались восемьдесят четыре человека. Треть была легко ранена, у пятерых контузии. Солдаты устали после непрерывных боев. Десятое ноября был первым относительно тихим днем за последние две недели. Моральное состояние было подавленным – вывоз раненых и доставка пайка были затруднены – нам удалось продвинуться, и мы оказались сильно восточнее основных позиций полка. Я еще восьмого ноября отправил с курьером полковнику Борелю просьбу отдать приказ о тактическом отступлении, чтобы избежать охвата нашей позиции с флангов в случае внезапной контратаки бошей – он ответил отказом. Не помогали подъему боевого духа и слухи о мирных переговорах, ходившие среди солдат – никто не хотел умирать на пороге победы.
Мишо замолчал, очевидно, считая, что достаточно описал положение дел в роте.
– Несмотря на это полковник Борель отдал вам приказ наступать.
– Наше состояние ничем не выделялось в сравнении с другими ротами, господин коммандан. Мы понесли тяжелые потери, находились в ужасных условиях и наши силы были истощены долгим наступлением, но это справедливо для всего полка, а возможно, что и для всей нашей армии.
– Вы имели средства для проведения штурма?
– Да. Полковник Борель привез с собой продовольственный паек, немного теплых вещей, несколько ящиков патронов, гранаты, немного медикаментов, один исправный станковый Гочкисс, в дополнение к нашим двум ручным и несколько пулеметов Шоша, от которых, ясное дело, толку было немного.
При упоминании о пулеметах Шоша6 Лануа не сдержал грустного смешка – эти пулеметы, как и алые штаны, в которых Французская армия начала Войну, стали причиной множества совершенно ненужных жертв. Огюстен отвлекся от печальных мыслей и вернулся к реальности:
– Вы можете хотя бы примерно оценить силы бошей противостоявшие вам?
Капитан положил руку на подбородок и задумался. Наконец Мишо начал говорить:
– Наверное, человек пятьдесят, может больше. Сначала их было тридцать-сорок, но ночью к ним подошли подкрепления из Штурмовых групп.
– Откуда вам это известно?
– Они провели неожиданную контратаку, едва не опрокинули нас. Без подкрепления это было бы невозможно.
– Как вы оцените укрепленность их позиций?
– Обычные позиции бошей. Надежные, сделаны с запасом, весь набор начиная от проволоки, заканчивая укрепленными пулеметными точками. Командир у них был толковый, уж не знаю, кто он по званию, но силы перебрасывал здорово. Жаль, что бош…
– А их снаряжение?
– Обычное, насколько я видел. Пулемет один, может два, винтовки, гранаты, пара этих чертовых маленьких ручных пулеметов у штурмовиков, ну и, ясное дело, штыки, дубинки, ножи, лопаты…
Капитан замолчал и уставился на опустевшую тарелку немигающим взглядом.
– Вы все еще голодны, капитан Мишо?
– Нет, просто не знал, куда деть взгляд, господин коммандан.
– То есть, на ваш взгляд позиция противника имела стандартную укрепленность?
– Да.
«Жаль, можно было бы просить о снисхождении ввиду принципиальной невыполнимости приказа…»
– У вас или у них была поддержка артиллерии, может минометы?
Капитан отрицательно помотал головой. Вскрывать «обычные позиции бошей» без поддержки артиллерии, одной только пехотой было занятием крайне малоприятным. «Вряд ли один к одному по потерям вышло…» Мишо отвечал все менее многословно и явно потерял интерес к разговору, но Огюстен еще не закончил:
– Капитан Мишо, опишите, пожалуйста, ход боя.
Капитан улыбнулся, взял бутылку, посмотрел ее на просвет и одним глотком допил то, что в ней оставалось.
– А вы скрупулезны, господин коммандан.
«Да, я скрупулезен! А еще я – хороший офицер! Именно поэтому я сейчас сижу здесь, вместо того чтобы ехать домой! Поэтому я первым делом решил допросить тебя, а не сделать укол! Поэтому я опрошу каждого солдата из твоей роты и все это ради того, чтобы тебя не расстреляли завтра на рассвете!» – равнодушие капитана к собственной судьбе начинало раздражать Лануа, но он не сказал тех слов, которые крутились у него в голове. Вместо этого коммандан абсолютно спокойным голосом произнес:
5
«Верт-Равине» с французского переводится, как «зеленый овраг».
6
Пулемет Шоша состоял на вооружении Франции и некоторых других стран Антанты в течение всей Первой мировой войны. Это оружие было призвано объединить в себе мобильность винтовки и скорострельность пулемета. Однако очень ненадежная система подачи патронов и чувствительность к загрязнению сделали пулемет фактически негодным к войне в условиях Западного фронта.