Приятная неожиданность

Хозяина судна аж перекосило.

– Я заплачу за лечение, сколько надо, он мой племянник. Сестра за него без соли съест. Мне он – единственный наследник.

– А мне он жизнь спас, – закончил я.

– Бились вместе, и пойдем вместе! – гаркнул Фрол.

– И я, – влился в коллектив Петька.

И мы пошли в село. Пока брели, я обозначил задачи. Нужно купить ткани и порезать ее на полосы для перевязок. По ходу приобрести крепкое вино или самогон.

– Я пить не буду, – заявил Петруха.

Кузьмич смотрел недоуменно. Видно было, что он то выпил бы охотно, но сомневается во времени.

– Надо чем-то облить рану, – объяснил я. – Постоялого двора вроде нет, поэтому расходимся по дворам. Самогоночки русский человек всегда нагонит!

И мы пошли. Через час все было найдено. Ткань порезана, самогон прозрачный и крепкий. Что ж, пора обрабатывать рану. Вернулись на судно. Ладья отошла от берега. Я объяснил капитану суть дела.

– Никто мешать глупыми советами не должен!

– Пусть гребут, – решил хозяин.

Верное решение! Иначе их не отгонишь. И я стал делать привычную работу. Разбавил самогон до водки, снял повязку, оторвав ее от раны. Парнишка даже не охнул – молодец, терпеливый. Рана, конечно, отнюдь не царапина. Полил рану полученной водкой, наложил повязку. Все, можно на перекур, хоть сроду и не курил. Уложил раненого.

Подошел Фрол. Присел рядом, заговорил.

– Вот ведь гадина! Видел я, к конюшне жмется. Но чтобы все трое были чужие, не ожидал…

Мой-то сын, подумал я, слишком похож, чтобы можно было от него отпереться. Да и люблю его сильно – чувствуется голос крови!

Кузьмич продолжил:

– Ревности у меня нет, на дом и лавку наплевать, но убивать мужа… – снова пауза.

Тут я вспомнил, как по юности был заманен одной вертлявой брюнеткой к ней домой, с какой-то неведомой мне целью. Внезапно пришел муж. Не доводя его до греха, ушел в спальню. Закрыл замочек и сел на диван – любоваться процессом. Длилось это минут пятнадцать. Супруг, озлившись, бился в дверь как раненный носорог. Я ждал. Терпения мне не занимать. Он ослаб. Пришло мое время.

– Мешаешь отдыхать шумом! – крикнул я.

Муж опять озверился, снова начал крушить дверь. После третьего раза, он решил вступить в контакт.

– Выйди, поговорим, – прорычал ревнивец.

Знаем мы ваши беседы, подумал я, открывая дверь и уходя в сторону. С ревом обозленного буйвола, муж кинулся меня убивать. Я не мастер рукоприкладства, но обладаю очень быстрой реакцией – подставил ему ногу и сел противнику на спину. Пара попыток подняться, не принесли успеха. Мужик был здоровущ и грозен. Сдавленным голосом проговорил, что с него лучше слезть. Я молча поднялся и ушел.

Бабенка на следующий день со мной не здоровалась и дулась. Она ждала сочувствия и подарков за подбитый глаз. Но я рассудил, что не несу ответственность за чужую дурость – она могла бы и убежать, пока он дверь-то пытался вышибить. Общение с чернявой на этом и оборвалось.

Мы плыли, и я делал перевязки. Рана стремительно заживала. Парнишка уже рвался к веслам, но шкипер гнал его прочь. Ладью перетащили через переволоки, поплыли дальше. И вот появился господин Великий Новгород, засиял церковными куполами. Мы распрощались на берегу. Деньги, взятые за боевую добычу, поделены. Петро с капитаном степенно пошли по домам. Парень, пересчитав деньги, крякнул: дом можно купить. Ну, Варвара, будь счастлива!

Глава 3

Мы отправились в сторонку от порта – как объяснил тертый Фрол, кормят получше, берут подешевле. После пятиминутной ходьбы, подошли к харчевне. Тут и поесть, и поспать, разъяснил многоопытный Фрол. Мы и поели, и пошли поваляться на мягких кроватях – обсудить виды на урожай. С Кузьмичом было все ясно: купец он и здесь купец. Деньги на товар и лавку у него есть. Не хватает на судно, но это дело решаемое: взять кусок трюма в аренду или купить в складчину с кем-то из купцов. Мысль, конечно, добрая. Я подумал и решил уточнить наша финансовые дела.

– Если добавить мою долю, хватит?

– А сколько будет процент?

– 50% от прибыли.

– Это ерунда, – буркнул будущий купчина. – Я за долг толкую.

Сначала не поняв, решил, что Кузьмич где-то здесь задолжал. Но, поразмыслив, понял. Да, давненько у меня не было в жизни веселья. Глянул, хорошо ли браток держит удар. Он весь напрягся, плотно сжал губы. Поехали!

– Ну, процент будет немалый. – Глянул – видно, что разбирает. – Это будет стоить, будет стоить…

Полюбовался клиентом. Стоит, как сеттер на охоте, ждет выстрела. Ладно, хватит его нервировать. Я присел.

– Будет стоить аж… пять копеек!

Полюбовался его ошарашенным видом. Не поверил.

– Всего пять копеек?

– Ну извини, меньше не могу.

Он дышал, как рыба на берегу. Доходил. Дошел. И с диким криком кинулся ко мне. Увернуться я просто не успел. Сгреб лапищами, начал мять, пытаясь поцеловать в губы. Я был активно против такой ласки брежневской поры. Пора отрезвлять друга.

– Фрол Кузьмич! Хватит!

Торгаш потихоньку пришел в себя. Перестал целовать и сжимать меня в смертельных объятиях. Ну, слава Богу!

А теперь пора бы и выпить что-нибудь покрепче. Мы спустились вниз. Сели за свободный столик. Тут же подскочил половой. Чего изволите? А изволили мы зелена вина. Дали нам водки и закуски. Хряпнули по первой. Закусили. Второпях дернули по второй. Расслабились, потекла неспешная беседа. Через пол часика меня повело, потянуло на подвиги. Я решил спеть.

Голосишко-то у меня жиденький, но слух хороший, в школе пятерка была. Причем получил ее неожиданно. Было это классе в четвертом. Петь по детству я терпеть не мог. А тут пение по два раза в неделю. Молоденькая учительница билась со мной, как с ишаком и ставила двойки. К концу четверти я понял, что мое упрямство может огорчить маму. Значит, будем петь.

И на очередном уроке решил, что пора голосить. Вызванный к доске, что-то спел. Учителка, мужественно и пока безрезультатно, боровшаяся со сном, страшно оживилась.

– А еще так сможешь? Голос, как у Робертино Лоретти!

– Конечно могу!

Ну, песен я знал массу, в том числе арий из опер и оперетт. И слышал их отнюдь не по радио. У отца был великолепный баритон и отличный слух. После песен мне поставили пятерку, в четверти и в году тоже. А через два года, как и у знаменитого итальянского мальчика-певца, голосок сломался. Мы оба выросли. И, отнюдь, не кастратами, как раньше певцы в Ватикане!

Я выпил еще чуть-чуть и пропел замечательную песню брежневской поры. Фрол заинтересовался.

– Голос-то не блещет, но какова песня! Где ж такие поют?

– Главное – кто пишет.

– А кто пишет?

Тут я и сболтнул:

– Мы пишем!

– Ты пишешь, – обалдел Кузьмич.

– Именно я.

Тут, притихший было народ, загалдел. Решил закрепить успех и спел еще пару песен. В конце концов, Утесов не сильным голосом брал. Мы засобирались было уходить. Тут народ стал роптать.

– Пой еще, пой еще!

– Вы нам платите что ли? На свои пьем, – озлился Фрол.

И слушатели понесли деньги. Правда, далеко не все. Многие норовили урвать даром. Но с Кузьмичом этот трюк не прошел. Он подошел к группе из трех мужиков.

– Платить будем?

Те повели себя нагло.

– Мы в корчме, у хозяина сидим.

– Вот он вам пусть и поет.

– Да ты нам не указ, где хотим, там и сидим!

Возле Фрола встали плательщики. Наглецы поняли, что их сейчас будут бить. Они с гнусом встали, ухватили самого бойкого своего и отчалили. А я им вслед рванул отходную. Оставшиеся клали деньги безропотно. Если кто-то пытался сэкономить, Фрол жестко говорил, что эта сумма устроит нищих, они тебе и споют. После этого, все доплачивали, понимая, что второго раза может и не быть. Певец может уехать, пойти петь в другое место, сорвать голос, да мало ли что. А я пел и пел. Исполнял русские песни, мешая с иностранными, у которых знал переводы. Решил заканчивать исполнением шлягера 21 века. Посмотрел на Кузьмича – он понятливо махнул рукой, встал и объявил.