На другом берегу

Но Марина выдернула из рук Ильи босую пятку, больно лягнула его в плечо и со смехом вскочила на ноги. – «Ой, я больше не могу, щекотно! Семь раз! Семь раз за одни подход! – объявила Марина остолбеневшему Илье.

– О майн готт! – только и смог сказать бледный как бумага Илья, вытирая со лба крупные капли пота.

Вносила свою лепту и Марина. Как–то утром Илья с удивлением наблюдал за женой, ползающей по траве на коленях. Марина выкладывала из белых камешков правильный круг, замеряя диаметр хворостиной (мало ей серых, ей непременно белые нужны, это ж ещё найти надо!). Потом целый час таскала из леса сосновые шишки (мало ей еловых!) и складывала в круг.

– Что у нас тут будет? Песочница? Жаль, мы формочки не взяли, – улыбнулся Илья.

– Будет танцплощадка! – непонятно ответила Марина, старательно топтавшаяся по шишкам в кедах. – Обувайся и иди сюда, поможешь утрамбовывать.

Удивлённый Илья надел туристские ботинки и по требованию жены прыгал по шишкам, чувствуя себя полным идиотом. И удивился ещё больше, когда Марина сняла кеды. – «Включай музыку и будем танцевать. Объявляю белый танец!». Илья молча принялся расшнуровывать ботинки.

Стоять босиком на каменно–твёрдых ершистых шишках оказалось непросто: они перекатывались под ногами и немилосердно кололись. Илья кошкой выпрыгнул из круга, но Марина ухватила его за руку.

– Ну, куда же ты? Это неэтично– бросать партнершу, когда танец ещё не кончился. Потанцуй со мной, хоть пять минут. Пять минут, и я тебя отпущу, – упрашивала мужа Марина. – Это же сплошная польза!

Ходить босиком по шишкам Марину научил когда–то отец – в своей манере, крепко держа дочку за руки и не слушая её протестов («Знаю, что больно, зато полезно. Надо потерпеть, потом привыкнешь»). Марина не хотела терпеть и поджимала ноги, хитрый Гиоргос моментально отпускал руки, и девочка приземлялась на попу – довольно чувствительно, если учесть, что падать ей приходилось на шишки. – «Ну, пап! Больно же!» – «Прости, дочка, не удержал, ты такая тяжёлая… Много кушаешь, а папа виноват?».

Помня свои ежедневные мучения на турнике, Марина мстительно соблюдала «методику обучения»: крепко держа мужа за руки, с улыбкой наблюдала, как он топчется по шишкам, морщась от боли. В конце концов, Илья вырвался и с позором покинул «танцплощадку»…

Марина не представляла себе, что их с Ильёй медовый месяц будет таким разнообразным. Весь день они были чем–то заняты, так что свободного времени почти не оставалось. Илья ловил рыбу, которую требовалось вялить, и Марина развешивала её веревке, хитроумно зашитую в марлевые мешочки – от мух. Много времени отнимала кухня – Марина возилась там весь день: резала, чистила, варила и пекла, скребла стеклянным осколком дощатый стол, отмывала до блеска котелок…

Аппетит у Ильи был зверский. Марина, весь день крутившаяся как белка в колесе (от речки к лагерю, от лагеря к речке), вечером с трудом могла проглотить несколько ложек ухи и откладывала ложку…

Ещё они ходили за грибами. Ещё – собирали малину и, притащив из магазина сахару, варили варенье. С упоением и азартом заядлых картёжников играли в карты – на желание (желания у обоих совпадали…)

Ещё они устраивали танцы. Илья научил Марину танцевать чарльстон и степ (получалось – смешно), и даже русскую «барыню». Марина показала мужу традиционные движения греческого сиртаки. А однажды, расшалившись, станцевала для Ильи комитэке –античный «танец волос», который в Древней Греции танцевали нагими, но Марина надела купальник, распустив свою медно–рыжую гриву и укрывшись волосами до пояса.

– Эй, где ты? – шутя окликнул её Илья. – Раз, два, пять, я иду искать! – Но Марина с хохотом от него убежала.

К вечеру оба так уставали, что валились с ног. – «Ничего себе, тихий отдых. Тихий ужас!» – смеялась Марина. – «Русский экстрим!» – уточнял Илья.

Когда медовый месяц закончился и они вернулись в Москву, Марина бросила на пол рюкзак (опять неподъёмный, потому что они привезли варенье из лесных ягод, сушеные грибы, орехи, вяленую рыбу – и всё это пришлось тащить на себе) и с наслаждением погрузилась в горячую ванну. И лежала, пока не остыла вода.

Глава

IV

. Семейная жизнь. Продолжение

Последствия экстремального медового месяца были ужасны: вторая беременность у Марины закончилась выкидышем, как и первая. Тогда она молчала, а Илья сидел на стуле у её кровати и плакал. Слёзы текли по небритым щекам, и Марина была благодарна ему за эти слёзы, и за молчание. В палату заглянула медсестра, хотела что–то сказать, но увидев эту сцену, тихо вышла и прикрыла за собой дверь.

Марина тогда не сказала мужу ни слова, проплакав после его ухода весь день. И вот – всё повторилось. Марине категорически запретили рожать. «Какой тебе ребёнок, ты на себя посмотри! Сама ещё школьница» – сказал Марине врач.

– Я не школьница, я в институте учусь, – оправдывалась Марина.

– А весишь сколько? Как ты вообще забеременеть умудрилась? Я тебе, девочка, плохой диагноз поставил. Истощение – и физическое, и нервное! И рожать тебе нельзя. Пока нельзя, во всяком случае.

– Да какое у меня истощение! – возмутилась Марина. – Я в походы хожу, с рюкзаком! А нервы знаете какие? Что хотите выдержу, и никто не догадается, чего мне это стоило! – сказала Марина врачу.

– Вот потому и истощение… – непонятно ответил врач.

Из женской консультации Марина вернулась с каменным лицом. На мамины вопросы отвечала нехотя: «Да всё нормально, мама». А когда вернулся с работы Илья, в слезах повисла у него на шее. Илья осторожно расцепил её судорожно сведенные пальцы и посадил Марину к себе на колени, баюкая как ребёнка и нашёптывая ласковые слова.

Марина, изнемогшая от слёз, уже не плакала, только всхлипывала, по детской привычке утирая кулаком нос. Укачивая Марину, уютно устроившуюся в его руках, Илья повторял как заклинание: «Всё у нас с тобой будет, и детки будут, у всех детки есть – и у нас с тобой будут… Как у всех: у собак щенята, у овец ягнята, у мышей мышата…

– А у крыс крысята! – в сердцах сказала Маринина мама и, хлопнув дверью, ушла к себе. Она обиделась. На дочь – за то, что ничего ей не сказала, молчала весь день, отцовская кровь, Харалампия! На Илью – это он виноват, что девочка родить не может! Довёл! Сам здоровый как шкаф, а Марочка истаяла совсем. На себя – за то, что молчит и всё это терпит.

За захлопнутой дверью рассмеялись…

Через год Марина родила девочку – такую крошечную и слабенькую, что Марину выписали из роддома без неё. – «Ребёнка мы Вам пока не отдадим, у себя подержим. У неё даже сосательный рефлекс отсутствует!» – сказали Марине с возмущением, словно она была виновата.

Но главная беда ждала впереди: девочке поставили страшный диагноз – олигофрения. Кроме этого, у маленькой Анечки обнаружили аневризму межсердечной аорты, которая ни в чём пока не проявлялась, и Марина не поверила врачам. Но они оказались правы. Девочка подрастала, и страшные симптомы подтверждались с каждым днём: недоразвитие речи, неустойчивость внимания, замедленность восприятия, малый объём памяти, отсутствие познавательных интересов…

Анечка казалась абсолютно необучаемой, но Марина терпеливо учила дочь – пить из чашки, есть ложкой, застёгивать пуговицы – и у неё получалось! Марина читала ей стихи и рассказывала сказки. Потом наступала очередь восьмилетней Ани, и девочка забавно морщила лобик, вспоминая любимую сказку… Какая же это олигофрения, если она столько запоминает?! А девочка действительно запоминала. – Марина сделала невозможное…

Илья выдержал удар стойко и не предлагал отказаться от дочери, за что Марина была благодарна мужу. Она сидела с ребёнком, а Илья работал за двоих, допоздна задерживаясь по вечерам.

– Надо же, какой заботливый, – удивлялась Маринина мама, – другой бы давно сбежал…