Страница 37 из 38
…Лично у меня все началось в знойный летний день 1929 г. вблизи городка Триполье на Украине. Счастливо усталый от многоверстной прогулки по открытым полям и кручам с ветряными мельницами, откуда распахивался широчайший вид на ярко-голубые рукава Днепра и на песчаные острова между ними, я поднялся на гребень очередного холма и внезапно был буквально ослеплен: передо мной, не шевелясь под низвергающимся водопадом солнечного света, простиралось необозримое море подсолнечников. В ту же секунду я ощутил, что над этим великолепием как бы трепещет невидимое море какого-то ликующего, живого счастия. Я ступил на самую кромку поля и, с колотящимся сердцем, прижал два шершавых подсолнечника к обеим щекам. Я смотрел перед собой, на эти тысячи земных солнц, почти задыхаясь от любви к ним, и к тем, чье ликование чувствовал над этим полем. Я чувствовал странное: я чувствовал, что эти невидимые существа с радостью и с гордостью вводят меня, как дорогого гостя, как бы на свой удивительный праздник, похожий и на мистерию, и на пир. Я осторожно ступил шага два в гущу растений и, закрыв глаза, слушал их прикосновения, их еле слышно прозванивающий шорох и пылающий повсюду божественный зной. С этого началось…
…Однажды я предпринял одинокую экскурсию, в течение недели странствуя по Брянским лесам. Стояла засуха. Волокнами синеватой мглы тянулась гарь лесных пожаров, а иногда над массивами соснового бора поднимались беловатые, медленно менявшиеся дымные клубы. В продолжение многих часов довелось мне брести по горячей песчаной дороге, не встречая ни источников, ни ручья. Зной, душный как в оранжерее, вызывал томительную жажду. Со мной была подробная карта этого района, и я знал, что вскоре мне должна попасться маленькая речушка, такая маленькая, что даже на этой карте над нею не обозначалось никакого имени. И в самом деле: характер леса начал меняться, сосны уступили место кленам и ольхе. Вдруг раскаленная, обжигавшая ноги дорога заскользила вниз, впереди зазеленела поемная луговина и, обогнув купу деревьев, я увидал в десятке метров перед собой излучину долгожданной речки — дорога пересекала ее вброд. Что за жемчужина мироздания, что за прелестное Божье дитя смеялось мне навстречу! Шириной в несколько шагов, вся перекрытая низко нависавшими ветвями старых ракит и ольшаника, она струилась точно по зеленым пещерам, играя мириадами солнечных бликов и еле слышно журча.
Швырнув на траву тяжелый рюкзак и сбрасывая на ходу немудрящую одежду, я вошел в воду по грудь. И когда горячее тело погрузилось в эту прохладную влагу, а зыбь теней и солнечного света задрожала на моих плечах и лице, я почувствовал, что какое-то невидимое существо, не знаю из чего сотканное, охватывает мою душу с такой безгрешной радостью, с такой смеющейся веселостью, как будто она давно меня любила и давно ждала. Она вся была как бы тончайшей душой. этой реки — вся струящаяся, вся трепещущая, вся ласкающая, вся состоящая из прохлады и света, беззаботного смеха и нежности, из радости и любви. И когда, после долгого пребывания моего тела в ее теле, а моей души — в ее душе, я лег, закрыв паза, на берегу под тенью развесистых деревьев, я чувствовал, что сердце мое так освежено, так омыто, так чисто, так блаженно, как могло бы оно быть когда-то в первые дни творения, на заре времен. И я понял, что происшедшее со мной было на этот раз не обыкновенным купанием, а настоящим омовением в самом высшем смысле этого слова…
…Из-за дубов выплыла низкая июльская луна, совершенно полная. Мало-помалу умолкли разговоры и рассказы, товарищи один за другим уснули вокруг потрескивавшего костра, а я остался бодрствовать у огня, тихонько помахивая, для защиты от комаров, широкой веткой.
И когда луна вступила в круг моего зрения, бесшумно передвигаясь за узорно-узкой листвой развесистых ветвей ракиты, начались те часы, которые остаются едва ли не прекраснейшими в моей жизни. Тихо дыша, откинувшись навзничь на охапку сена, я слышал, как Нерусса струится не позади, в нескольких шагах за мною, но как бы сквозь мою собственную душу. Это было первым необычайным. Торжественно и бесшумно в поток, струившийся сквозь меня, влилось все, что было на земле, и все, что могло быть на небе. В блаженстве, едва переносимом для человеческого сердца, я чувствовал так, будто стройные сферы, медленно вращаясь, плыли во всемирном хороводе, но сквозь меня; ч все, что я мог помыслить или вообразить, охватывалось ликующим единством. Эти древние леса и прозрачные реки, люди, спящие у костров, и другие люди — народы близких и. дальних стран, утренние города и шумные улицы, храмы со священными изображениями, моря, неустанно покачивающиеся, и степи с колышущейся травой — действительно все было во мне тою ночью, и я был во всем. Я лежал с закрытыми глазами. И прекрасные, совсем не такие, какие мы видим всегда, белые звезды, большие и цветущие, тоже плыли со всей мировой рекой, как белые водяные лилии.
Хотя солнца не виделось, было так, словно и оно тоже текло где-то вблизи от моего кругозора. Но не его сиянием, а светом иным, никогда мною невиданным, пронизано было все это — все, плывшее сквозь меня и в то же время баюкавшее меня, как дитя в колыбели…
…Позднее я старался всеми силами вызвать это переживание опять. Я создавал все те внешние условия, при которых оно совершилось в 1931 году. Много раз в последующие годы я ночевал на том же точно месте, в такие же ночи. Все было напрасно. Оно пришло ко мне опять столь же внезапно лишь 20 лет спустя, и не в лунную ночь на лесной реке, а в тюремной камере…
(Д. Андреев. Роза мира)
№ 4 Сон и бодрствование — пограничные медитативные состояния организма
Все люди видят сны, и у всех эти сны различны. Сон одной ночи отличается от сна другой ночи. В своих сновидениях мы видим Небо и Землю, видим различных людей и разные мысли — и все это создано мыслью… Откуда же знать, что и это Небо и Земля не созданы мыслью?!
Во сне, в зеркале, в воде есть представленный нами отраженный образ Неба и Земли. Тот, кто хочет произвольными усилиями воли уйти от образа Неба и Земли, явившихся в сновидении, — бодрствует и не спит. Тот, кто, бодрствуя, хочет произвольными усилиями уйти от Неба и Земли, отраженными в воде, не наполняет водой блюдо. Наличие или отсутствие объекта внутри нашего сознания зависит, в первую очередь, от нас, а не от реально существующего Неба и Земли. Таким образом, человек не уходит от Неба и Земли, а уходит от зрительных образов своего сознания, то есть мир опыта уподобляется сну. Диалектика учит, что истинная реальность не знает противопоставления «субъект — объект». Обратная сторона Луны существует с давних пор, а увидели мы ее совсем недавно. Не последнюю роль в разложении Мира нашего сознания на мир видимый и мир невидимый играет язык. Так, в языке каждая вещь имеет свое название, и именно отсюда рождается ложная мысль о том, что разным именам в действительности соответствуют разные сущности. Например, «Пушкин — поэт» и «Человек, убитый на Черной речке». Но истинная реальность абсолютно конечна, проста и целостна. Словарь, которым мы пользуемся в обиходе, немногословен и конечен. И эту целостность и единство как раз и передает метафора сновидения с его ассоциативными, подвижными, перетекающими друг в друга зрительными образами.
Древние китайские философы говорили, что основой медитации является особое состояние сознания, — «не сон и не явь, а бодрствование во сне», то есть сон наяву, или даже точнее, — пробуждение ко сну во сне. Медитация — это Сон священный, это Сон великий именно потому, что он имеет против себя и в себя включает великое Пробуждение. Концепция образа сна медитативного является одной из констант Дзен-буддизма, и именноиз него выводится психотехника древних народов Индии, Китая и Японии. Метафора сна в древности связывалась с размышлением о том, что человеческая жизнь похожа на сон. И затем метафора сна восходит к весьма архаическим представлениям человека о сводимости сна и бодрствования, и относительности этих состояний: для спящего сон — это реальность, а для бодрствующего реальность — это лишь воспринимаемый сейчас окружающий мир (и наоборот). Доктрина относительности «равновесия» сна и бодрствования дошла до нас в афоризме — «жизнь есть сон». Непрерывно изменяющиеся психические состояния и управляемые сознанием как траектория Пути к Цели — вот знание, которое мы берем для себя сегодня у древних народов Мира.