Страница 2 из 4
Все обращается в иное –
И возвращается собою.
Боги светлеют бесконечно –
Время ветшает быстротечно.
Любит копье богов дырявить!
Миром оно бессменно правит –
Неколебимая ось земная,
Неотменимая жертва рая.
Вечер
Что ж, собаки, лайте –
Вот уже и звезды.
Улицы, петляйте
Меж стихом и прозой,
Меж лицом и мордой,
Что опасно схожи,
Позвонком и хордой,
Мимо тихих кошек.
Улицы, серейте
Блекло и условно.
Из окна вдруг – флейта.
Голос – из другого,
Говорящий трудно
О любви и смерти,
Как ребенок нудный –
О своей конфете.
Предатель
Чертова ерунда портит нам план.
Чертова западня, подлый капкан.
Я бы хотел угодить – только – тебе.
Ты бы хотел отсудить – что-то – себе.
Я бы хотел повидать мертвых друзей.
Ты бы ходил навещать свой мавзолей.
Это ирония, друг. Это конец.
Я отрекусь и в сундук сложу свой венец.
Мантию вместе, иной какой атрибут…
Я никогда не хотел властвовать тут.
Ты ошибался всегда на свой и мой счет.
Рыбы, тараща глаза, уходят под лед.
Рыбы, осталась без вас мертвая гладь,
Прямо под серым окном – снега кровать.
Я не вернусь. Этот пласт стоило жечь.
К черту твой мир. Достаю – из озера – меч.
Дева, Артура во мне ты признаешь?
Слева я – вылитый он. Здравствуй за ложь.
Черному незачем дну Эскалибур.
Я начинаю – войну, кончив – борьбу.
Грозен дар горьких разлук. Он – от тебя.
Я не откликнусь на стук, даже любя.
Хоть колоти, хоть еще как барабань,
Кто-то подскажет, куда – тебе – в эту рань,
Друг мой, идти. Я – уже. Это конец.
Пал твой король – и кому вести, гонец?
Ну а пускай и не пал – не за горой
Тот одинокий, как смерть, преданный бой.
Рыцари, бездна близка. Дайте же шпор
Бедным коням – чтоб узнать, есть ли позор
В мире сильней, чем списать мертвых в запас.
Знайте же: тот, кто предаст – он среди вас.
Снежная королева
Герда у окна сидит, штопает чепчик.
Тихо у крыльца вдруг прозвенит бубенчик.
Бьет олень копытом снег искристый,
Светит на дорогу месяц чистый.
Кай бросает игры, к двери – шмыг:
Ведь за ней румяный шебуршит старик!
Сколько же подарков у него в мешке,
Серебристых песенок – в его рожке!
Братец эльф, входи! Мы так вам рады!
Мало бедным детям здесь, в мире, услады.
Горстка волшебства, да вот – любви немного…
Узелок вяжи, сестра, Каю в дорогу.
И на миг мерещится Герде жуть:
Нет оленей, эльфов, и мешка – ничуть,
А за дверью – мрак, и холод, и она:
Насмехается над ними льдов княжна.
Герда! Режет глаз тебе осколок страха,
Свет волшебных стран застят клубы праха…
Отпускай же Кая к добрым эльфам смело –
Нет в помине, знай, над ними королевы.
Владыка безумия
Тут лучше не смотреть в глаза,
Тут лучше не вставать ночами,
Не щекотать мечом узла,
Не красоваться величаво,
Когда проносится кортеж –
Дождем хлопков, оваций солнцем –
И если только невтерпеж,
Отпрашиваться в общий сортир.
Но лучше, если стерпишь. Все.
Что невдомек, то очень плохо.
По улицам тут ходит слон,
И славит люд царя Гороха.
Не видно, впрочем, ни царя,
Ни сколько внятного правленья –
Но не болтай об этом зря:
Тут не слабеют с солнцем тени.
Тут лучше не любить того,
Чего никто не понимает,
Тут лучше не любить того,
Кто всем тебя напоминает.
Удобно поспешать во тьму
Со всеми сообща и в ногу,
Угодно ставить здесь тому,
Кто всех убил, свечу, как богу.
Когда-то думал я: сам мрак
Облюбовал себе столицей
Страну, где я живу, дурак,
С надеждой: вдруг все прояснится.
Не прояснится. Но найти
Здесь повелителя кошмара –
Пустое дело, хоть верти
Всю жизнь свою гадальный шарик.
Где он? Где дьявол? Покажись!
Тут только толпы месят глину.
И лучше не спускаться вниз –
Обратных нет греху тропинок.
Как и новинок, как и роз,
Не унесенных от могилы,
Не перепроданных за грош
Влюбленным – глупеньким, но милым.
Тут лучше не прощать врагов,
И долго жить, и много помнить,
И втайне чтить своих богов,
И брезговать всем безосновным.
А может быть, уйти навек,
Найти себе страну подальше,
Где жив иначе человек:
Вчера – старик, а завтра – мальчик.
Легенда
Мне жалко Пушкина. Ты видишь,
Как он идет в свою пустыню,
И ни следа нет серафима –
Все сплошь скотина на скотине.
Молчанье мертвых переплетов
И маятник, что бьет все мерней…
А ведь он знал про Аполлона –
Единственный из нашей черни!
Но все – тоска, и нет надежды,
Которая б сбылась как надо.
Кровит патриотизм невежды,
И от оскомин до услады
Не совершится путь обратный,
И колесо нейдет на площадь,
И главный бес – ямщик брадатый,
Впрягает бледную повозку
В полуживых коней кошмара:
Глаза навыкате, как пули,
И все не так, и все непарно,
Как будто тяжко все уснули,
Как будто полмира украли –
Но незаметно, непонятно,
Как будто белую задрали
Рубашку над раненьем ратным.
Наполеон идет – не лекарь!
Он отомстит, кровавый призрак,
За жалость продолженья века,
За недопониманье сдвига.
Ведь многие над ним смеялись
И тешились своею ложью.
Иных уж нет. А те – те пали,
И русский бог давно низложен.
Последним – старец, повторивший
Все, что придумали поэты:
Однажды тихо с дому вышел –
И умер далеко и в бреде.
Как ни кидались к вере, к мере,
К иконе, к самодержца шпаге –
Разили благовесты серой,
Причастья – порохом и брагой.
А Крит, а Эльба, а Елена –
Одно в веках. И бык грозящий
Вперил рога, как очи, в стену
В плену своем ненастоящем.
Война проиграна. Отдайте
Ему, как Миносу, вселучших –
И парус черный подымайте
На мачту-столп державной стужи.
Все бесконечно повторилось,
И наказание жестоко:
Не понимать, что нет здесь силы
Превыше древней воли рока.
За нами ненависть катилась
Волной, сметающей бесстрастье,
И может, в крике «победили»