В сундуке

Chapter-1

От автора

Посвящается людям, которые пострадали от загадочного и ужасного психического заболевания– биполярного расстройства психики. Это новая, невидимая чума, которую очень сложно вовремя вычислить, и которая привела к решению прервать свою жизнь многих потрясающих людей, которых мы с вами не знаем. Однако, среди них есть и известные люди. В частности, моя любимая певица– лидер одной из лучших, на мой взгляд, рок групп, the Cranberries, Долорес Ориордан. Эта внезапная смерть глубоко потрясла меня. Ее песни не раз спасали меня от тяжелой депрессии, а вот ее, к сожалению, не спас никто.

Я надеюсь, прочитав эту книгу, люди, склонные к депрессии и суициду, а так же те, у кого официально диагностировали это психическое расстройство или какое-либо другое, изменят своё решение об уходе из жизни. Иногда действительность отличается от того, что у нас в голове. Иногда все не так ужасно, как нам кажется.

Также хочу посвятить эту книгу всем одиноким детям и детям из неблагополучных семей.

Так не должно быть.

Спасибо.

Сколько он существовал на свете, неизвестно. Счёт столетий был давно им потерян. Его железное нутро ещё помнило длинные, с шуршащими рюшами, дамские платья и накрахмаленные воротнички с тонким ароматом пудры.

Но платья, жакеты, камзолы, кепи и чулки его не интересовали.

Ему нужны были души. Души, которые больше никому не нужны.

Он знал, что для них важно.

Он приберег им Царство покоя.

Больше никакой боли.

Он всегда будет рядом…

Акт I

Сцена 1. Миша

Воскресенье Миша любил больше всего. Папа будил его, надевал смешную маску зайца без одного уха и выглядывал из-за кровати. Страшно. А потом смешно, когда снимал. И из кухни вкусно пахло блинами, которые пекла мама.

Кухня была на втором этаже, но этот тёплый запах легко добирался до Миши, ванильными лошадками проносился по комнате, заглядывал и в шкаф, и под кровать, тонкой струйкой залетал в нос, тянул за собой.

Сегодня папа не пришел утром в маске. Он вообще не пришел и Миша подумал, что сегодня не воскресенье. Но потом услышал папин голос. Он разговаривал там, в глубине большого дома.

Миша быстро вскочил, откинув одеяльце на большого серого мишку, как бы сдавая ему пост на кровати, и, пнув мельтешащие под ногами тапочки, побежал по холодному каменному полу, подгибая пальцы, и от этого неудобного способа бежал, как ни странно, еще быстрее. За комнатой было темно и страшно, но Миша знал, что где-то там папа, он слышал его голос, поэтому бежал дальше.

Главное не смотреть под лестницу, там …

Главное не смотреть…

Миша зажмурился, казалось, на секунду и, вдруг, с размаху, врезался во что -то большое и шерстяное. Это шерстяное тут же подхватило его высоко– высоко, у Миши захватило дух как на тех, самых страшных каруселях, на которых они катались в другой, жаркой стране, и сейчас ему все это хорошо вспомнилось, и от своих ощущений и воспоминаний Миша не мог произнести ни звука. Миша вообще был молчаливым мальчиком, а когда ему было до смерти страшно, становился просто немым бледным кукленком с выпученными глазами.

Сцена 2. Мила

Воскресенье?

Ну да, как же! Святой день. С утра, по обыкновению, нападает такая тягучая ленность, пристает как жвачка к ногтям, совершенно невозможно отодрать. А еще гостей развлекать..

Мила поморщилась при этой «радостной» мысли. И тут же устыдилась. Ну как же…Дружили много лет.

–Дружили…дружили…– раздалось эхом глубоко внутри.– Тоже мне, дружба! Ни одного звонка за …за сколько? – ехидный голос продолжал скрипеть внутри головы, словно плохо смазанная форточка.

Мила дернула рукой, ткнув себя кончиком ножа в подушечку мизинца. В ту же секунду там налилась маленькая, ярко– красная бусинка. Ее охватил приступ яростной злости, так было всегда, когда ее хрупкое тело встречалось с болью. Но злости этой она никогда не показывала. Никто, ни одна душа не догадывалась о том, какая война происходит внутри неё.

Маленькая бомба взорвалась в голове, вспышка…и тишина.

–Да замолчи ты! – прошипела, морщась от ноющей боли в висках, Мила.

Приложив мизинец ко рту, она нырнула в воспоминания, а салат остановился в своем развитии на первом огурце. С Коровиной они дружили с детства. В школе были забияками, но без конкуренции между собой. Потом вместе бездумно поступили на юрфак. Родители тогда их не поняли– одна училась в спортивной школе, вторая в математическом классе. Решение было принято летней ночью, имело вкус дешёвого пива, подгорелых подсолнечных семечек, купленных у бабушки на остановке, и диких каких-то сигарет с ментолом, от которых так кружилась голова, словно они вдруг вырвались в открытый космос. Но решение все же было твёрдым. В отличие от походки своих прародительниц в тот вечер. Это был обычный спальный район обычного российского городка. И казалось, было это не в этой жизни и даже не в этой Вселенной.

Она не любила вспоминать это время. Оно лежало на ее плечах, как тяжелый, старый, дурно пахнущий шерстяной платок, чужой и неуместный. Сейчас все совсем не так…

Мила посмотрела на недорезанный огурец. Зачем она вообще его режет? Зачем она отпустила домработницу? Нина Викторовна уже бы четыре таких салата накромсала. Правда, ее нужно было чутко контролировать. Ибо, Нина Викторовна, четко усвоив с младых ногтей, что еды всегда мало и она должна быть питательная, имела самую глубокую приязнь к самому жирному майонезу, какой только существует в природе. Но в остальном была старательна, интеллигентна и трогательно порядочна. Такой обостренной порядочностью обладают люди старой закалки, особенно те, кому пришлось родиться сразу после Блокады, и которые еще помнят ее запах на улицах. Такие, практически не встречающиеся в этой сегодняшней нашей жизни качества, сразу бросились в глаза Миле. В следующую минуту она уже знала, что на этой улыбчивой старушке с выбившейся седой прядкой из аккуратной причёски поиски домработницы завершены.

Где-то внизу раздался громкий хлопок. Дверь?

Мила вздрогнула и поежилась больше от раздражения, чем от других эмоций, и снова ей стало стыдно. Подстегнутая этим липким чувством, она, словно нагадивший на подушку котенок, виновато вернулась к огурцу, и лицо при этом ее было полно важности и воистину президентской занятости.

Сцена 3.Миша

Миша был рад, да что там рад – счастлив, и ледяной ужас сразу отхлынул, когда выяснилось, что это шерстяное не то, страшное, а папин свитер. А внутри свитера– сам папа.

–Сынок, а ты что тут делаешь без тапок?

Миша так и не мог говорить еще от пережитого приступа парализующего страха, и просто обнял вкусно пахнущее, теплое и крепкое тело отца. Через плечо был виден черный острый угол сундука в выемке под лестницей. Торчал только треугольный краешек с железной резной окантовкой, а все остальное скрывала черная мгла подлестничного царства. Казалось бы, угол и угол. В каждом доме есть такие места, которые хочется пройти ускорив шаг, особенно если оказаться там ночью, босым, сонным и беззащитным. Но для Миши это был особенно страшный угол, не такой как, например, чернота под кроватью, куда Миша боялся заглядывать или опускать с кровати руку или ногу. На этот сундук хотелось смотреть, он завораживал, гипнотизировал Мишу. От него исходило таинственное, холодное притяжение. Миша знал, что это не просто сундук.

Он живой. Опасный.

Хочется рассказать сейчас же все папе, но не хватает слов, и вместо этого, он просто прижался к нему со всей силой.

–Ты почему так дрожишь? Пошли одеваться. И поехали со мной. К нам гости придут, купим что– нибудь вкусненького и тебе тоже.