Страница 5 из 9
– Что осилим?
– Да баулы. Не важно. Зато Солнцево рядом. У меня там два магазина схвачены насмерть, на уровне директора, прикинь?.. Кстати, ты утром занят?
– Занят.
– Чем?
– В библиотеку еду.
– Хэх! Занят он, блин! Короче, Макс, я ближе к вечеру отъеду в Солнцево. Привезу сюда два баула австрийских сапог. Ты, главное, дома сиди. Потом ещё в одно место, тоже недалеко – там уж чего дадут. И переночую у тебя. А утром ты мне поможешь доволочь всё это хозяйство на Казанский, один сломаюсь. Ну и в поезд загрузить, гут? Подставляй ёмкость!
Мой друг стал часто появляться в общежитии. Если была возможность, оставался ночевать. Иногда «забрасывал баулы» на день-другой. Будничными сделались поездки на вокзалы, толкотня, оттянутые руки, липкий запах поездов. Приезжали загодя, туго упихивали Ванины сумки куда можно и нельзя. Я оставался в купе до последнего. Мой друг не любил слушать протестующие крики в одиночестве.
Ваня быстро передружился с моими соседями, знакомыми по этажу, бабульками на вахте, аспирантками худграфа и филфака. Неясные мне личности тепло приветствовали его в коридорах. Он мог легко вступить в беседу с кем угодно. Спустя минуту казалось, что встретились хорошие друзья. Раз принёс кусок отличной вырезки. Тут же начал готовить. И объясняет:
– Познакомился в одном гастрономе с мясниками. Теперь, когда захочу, ем самое лучшее мясо…
– С мясниками?
– Ну. Захотелось отбивную котлетку, а на витрине, сам знаешь, – рога и пиписьки. Я беру у Светки в питейном литр шнапса. И – в подсобку, где мясо рубят, типа мне по делу. Смотрю, а мясники рубят… червонец!
– Червонец?
– Червонец! Это у них прикол такой – кто на меньшие части разрубит. Ну, чтобы следующему уже никак… Я говорю: классно, ребята! Дадите попробовать? Oни: ты кто такой, вообще? Oткуда? Я всё по-честному: Иван, мол, будем знакомы. Только что от Светланы, из магазина ликёро-водочных изделий. Интересуетесь такими изделиями? И достаю. Ну, они, ясный перец, интересуются… Полюбили меня, как брата. Если нужно мясо, обращайтесь, голытьба!
Помню, заглянули как-то с ним в лужниковский ресторан «Юность». Сели, подходит официантка. Ваня:
– Девушка, нам, пожалуйста, бутылочку шампанского.
– Нет шампанского, красавец. Закончилось.
– Как это нет? А это что? – и Ваня достаёт из сумки (с ним всегда была модная спортивная сумка) бутылку шампанского, нарядную, как праздничная ёлка. – Девушка, садитесь к нам, выпейте бокальчик, а?
– Так я, мальчики, вроде как на работе, – замялась официантка. – И вообще… м-м… не положено.
– Да ладно, подумаешь, три минуты, – не отстаёт Ваня, – вы же устали. Вам нужен перерыв. Мы с вашим начальством, если что, договоримся.
Глаза у Вани синие, честные. Волосы блондинистые, кудрявые. Ещё миг – и девушка (её звали Наташа) сдалась. А после смены посидела с нами уже от души. Следом подтянулся Дима, тоже официант. За ним – Петя, какой-то менеджер. В итоге заведение стало «нашим». Заходили, как домой, в любой аншлаг.
Однажды Ваня ушёл на дискотеку на третий, «иностранный», этаж. Вернулся с начатой бутылью джина и негром, которого звали Патрик. Тот недавно прилетел из Сан-Франциско играть на скрипке в каком-то оркестре. Патрик легко влился в нашу компанию, ибо оказался забавным малым, не жмотом, любителем спиртного и блондинок. Кроме того, мы практиковали с ним английский. Ване же, наоборот, нравилось учить Патрика русскому языку. Например, он доставал мелочь и спрашивал:
– Паша, ну-ка, вспомни, что это?
– Однушка, – без запинки отвечал Патрик.
– Правильно. А это?
– Двушка.
– Гут. А это?
– Трушка.
– Не трушка, а трёшка, – исправлял Ваня, – хотя … эм-м… Ладно, проехали. А это что?
– Пятушка?.. – сомневался ученик.
– Ха! Пятушка! Это пятачок. А ты Патрик – дурачок.
– Сам ти, Ванья, дурачок.
Вскоре «Паша» совсем отказался говорить с нами по-английски. «Глупи весч, – объяснял он, – иметь руски друсья и не виучить руски язык…» Он стал бывать у нас почти каждый вечер. Раз похвалился, что знает художественный свист, якобы выиграл конкурс дома. И тут же засвистел четырнадцатую Моцарта – насилу остановили. В другой раз, опять навеселе, исполнил «Кампанеллу» Паганини-Листа. Инструмент держал за спиной. Затем Патрик совершил ошибку – он покусился, и не совсем безуспешно, на мою девушку. Вообразите сюрреализм положения. Какой-то лиловый негр-свистун, из притонов Сан-Франциско, уводит девушку у меня! Без двух минут кандидата наук! Эх, дать бы ему в глаз, но мешали два обстоятельства. Патрик был не слабак и мог адекватно ответить. Или – ещё хуже – пожаловаться куда следует, и вышел бы скандал. Всё-таки иностранный подданный. Пришлось ограничиться воспитательной беседой. И Патрик осознал свою неправоту. А девушку у меня всё равно увели. Кто б вы думали? Строитель-турок. Тянуло её на горячих парней.
Только я отвлёкся. Ведь рассказ не про девушку или Патрика. И уж тем более не про турка. Рассказ про моего друга Ваню. С которым нам так часто мечталось, как уедем из совка – далеко. Навсегда. Вместе это казалось почти нестрашным. Про Ваню, с которым, нетвёрдо шагая из ресторана «Юность» к метро «Спортивная», мы кричали в ночь: «Гуд-бай, Америка, а-а-а…» Особенно нам удавалось вот это: «На-на-на-на-на-на-на-най-най!!!» А у метро Ваня сказал:
– Макс, если кто-то из нас свалит первый… Это, скорее всего, будешь ты. Ты же вытащишь меня отсюда?
– Само собой, – ответил я, – какой вопрос.
И вот я свалил. Через два года получил новое гражданство. Через пять прилетел навестить родню и друзей. Время сократило их количество, но увеличило объёмы. Все по-прежнему уместились на кухне. Ваня явился последним, на белой «Ауди». Запарковался строго в неположенном месте, рядом с подъездом.
– Не боишься? – спросил я.
– В смысле?.. А-a. Не. Я с ментами дружу.
– А с бандитами?
– Полная любовь и согласие. Вообще, ты отстал, – добавил он, – мыслишь боевиками девяностых. Бандитов давно нет, сейчас всё по-другому.
– Это как?
– Ровно.
Ваня здорово поправился и стал похож на экономиста Гайдара.
– Раз чуть в харизму не дали на улице, – шутил он, – паспортом отмахался.
Когда мы остались вдвоём, я сказал:
– Ну что, поедем? Гостевую визу сделаю. А дальше можно продлять, есть варианты.
– Да нет, – махнул рукой Ваня, – ну что я там буду делать?
– То же, что и здесь.
– Да? А бизнес, магазины… Их куда?
Он встал. Закурил у окна, посмотрел вниз. На «Ауди», догадался я и сказал безо всякой надежды:
– Здесь продал, там купил.
– Э-э, блин, продал-купил! Сколько раз тебе говорил… А ты не понимаешь. Считаешь, это легко. Это очень нелегко… Они меня во как задолбали, эти магазины! Ладно, у тебя там более-менее срослось. Когда тебя вспоминаем, каждый раз думаю: молодчище. Хоть кто-то из наших смог… Всё, проехали. Подставляй стеклотару!
Педагог. Жена. Студентка. Врач…
Профессор филологии Антон Николаевич. Зарплата до восьмидесяти тысяч плюс северные надбавки. В последнее время – меньше. Полную ставку уже не тянет: давление, возраст… Много лет бросает курить и сладкое. Ещё давнее начинает бегать по утрам. Эрудит, симпатяга, плюшевый мишка в очках. Любимец студенток и кафедральных дам.
– Антон Николаевич! Вы здесь?
Мельком постучали. Показалась голова замдеканши.
– Пойдёмте, ну где вы?! Всё готово, ждём!
– Иду, иду.
Филолог затушил сигарету. Глянул виновато на пустые стеллажи, заклеенные коробки. Почти чужой кабинет. В деканате накрыли стол. Речи начальства звучали с обыденной фальшью. Будто на поминках, – думалось. Затем слово дали ему. Он поднял бокал.