Дорогая пропажа

Он никому не говорил об этом. Да и как можно? Это же тайна. Казалось – если кто-то узнает о его любви, она может разрушиться, стать чем-то обыденным, потеряться в словах. Совсем другое дело, когда мальчишки просто гуляли с девчонками. Это нормально. К тому же – достойно уважения. Когда такой-то и такая-то где-то засвечивались, негласный рейтинг парня повышался. Это как бы игра во взрослость. Есть у тебя девушка – значит, ты уже на ступеньку выше. Ты уже не сосунок там какой-то. Ты – мужчина. Вселенские законы никто, конечно, не отменял. Статус статусом, но без притяжения природного нужен ли он был бы вообще. У Паши – все по-другому. Здесь не просто притяжение полов, а большое и светлое чувство, о котором он так много читал. Не так, как раньше – с другими девчонками, когда, находясь рядом, просто хотелось проникнуть в святая святых их юных тел, обещавших непонятные, но такие притягательные чудеса.

В конце мая на летней танцплощадке Паша, наконец, решился – пригласил Наташу на медленный танец. Соло-гитара выплакивала битловское «Yesterday». Танцевали молча. Ему казалось, что, если он заговорит, вся прелесть улетучится. А ей на смену придет его косноязычие. А что оно придет, не было никаких сомнений. Слишком хорошо знал себя. Когда появлялось волнение, исчезали слова. Он их просто забывал. Начинал мямлить, и от этого становился смешным. Этого и боялся. Но говорить сегодня было необходимо, потому что именно сегодня он должен проводить любимую домой. Не должен – обязан. И никаких отговорок.

– Наташа… – он боялся, как бы голос не выдал волнения, не подвел, сорвавшись на фальцет. Но в голосе – в его тембре зазвучал мужчина. И Паша почувствовал – сможет, – Позволь я провожу тебя после танцев?

Она подняла голову, посмотрела на него и улыбнулась.

– Позволяю, – усмехнулась.

И Паша почувствовал, что смеются не над ним. В ответе не было ни высокомерия, ни пренебрежения, когда сказала «позволяю». Скорее, шутливое удовольствие. «А я, дурак, боялся», – с неимоверным облегчением вздохнул он.

– А меня Пашкой зовут, – сказал как-то даже залихватски.

– А я знаю, – подхватила она его тон, как бы передразнивая. И они, теперь уже оба, рассмеялись.

Когда закончилась музыка, Паша отвел ее туда, «где брал» и где уже стояли ее подруги. Посмотрел на часы: до конца – около сорока минут. Можно еще раз пригласить Наташу. А, может, и не один. Знал, что вряд ли притронется к ней наедине. И потому воспользоваться этой возможностью здесь было очень даже резонно.

Следующий танец – шейк – танцевали своей группой. А следующий – он прозевал. Какой-то парень постарше, которого Паша ни разу до этого не видел, «увел» его Наташу в круг. Потом снова махали руками. И только после этого удалось пригласить любимую. Он заранее, сразу после шейка, пошел в ее направлении. И хорошо сделал: краем глаза увидел, как опоздавший – тот же парень – развернулся и пригласил другую девушку. Вроде бы он шел к ней, а не к Наташе. Паша мысленно показал ему фигу: «Вот тебе». От удовольствия, что получилось опередить конкурента, на душе стало неимоверно хорошо.

– А что это за парень с тобой танцевал? – после некоторого молчания не удержался он, – Ты его знаешь?

– Ух, ты! А это что – ревность? – лукаво вопросом на вопрос ответила Наташа.

У него перехватило дыхание. Почувствовал, как загорелись уши и щеки.

– Да нет же… Просто спросил… Просто я его раньше ни разу не видел.

– Знаешь, Пашечка, так и я его впервые вижу, – в ее голосе проскочили покровительственные нотки.

И Пашечка вконец стушевался. Он бессовестно промолчал, оставив ситуацию без дальнейшего развития. Но это только вовне. Внутри же он себя уже обругал последними словами, где самое мягкое было, наверное, «идиот». Наконец, после непростительной, как ему показалось, паузы он вновь обрел голос.

– Наташа, если я тебя обидел, прости, пожалуйста.

– Да не обидел ты меня ничем, Паша. Я просто не предполагала, что ты такой серьезный и не поймешь, что я шучу… Я пошутила, – надавила она как-то особенно на последнее слово и посмотрела на него внимательно. И он не отвел по обыкновению взгляд. И душу обожгло прикосновением чего-то такого, что невозможно увидеть, нельзя понять или почувствовать. Да и слов-то, наверное, нет таких, чтобы описать, что произошло. Он вдруг осознал, что не любил Наташу до сих пор. Что только с этого момента началось это настоящее всепоглощающее нечто, которое называют любовью. Сердце на мгновение замерло. Но это мгновение показалось чуть ли не равным всей его жизни – таким емким и всепоглощающим оно было.

– Наташа, – прошептал он восхищенно, не думая в этот момент – как выглядит в ее глазах – смешно ли, глупо ли. Великое открытие, подаренное божественной Вселенной, не было и не могло быть поражением, потому что шло не от него. Это высшие силы распоряжались его сознанием и не давали времени на раздумья, имевшие слишком расточительную цену для короткой человеческой жизни. Паша этого, конечно, не знал, но опыт предков предопределил его неопытность. Свершилось одно из чудес. Мужчина шел к обладанию женщиной через ошеломляющий интерес, прежде всего, к ее душе, а не к ее телу. И Наташа почувствовала это, испытав благодарность к восторженному подростку. По физиологическому развитию она уже была сформировавшейся женщиной, чью более раннюю природу, более быстрое созревание определила природа выживания живых организмов. Он же еще по-настоящему не был мужчиной. И это проявлялось во всем великолепии его наивности. Его поглупевшего от влюбленности и соприкосновения с ней сознания, что делало его ребенком рядом с ней. Она так чувствовала. И это, наряду с благодарностью и нежностью за его возвышенную восторженную любовь, вызывало чувство досады. Хотелось ощутить крепкое плечо, на которое можно опереться, почувствовать мужчину – фундамент будущего дома. Но видела перед собой только мальчика – восторженного и напуганного первыми серьезными чувствами. Она, как могла, пыталась не смутить его, оградить его неустойчивую психику от собственной язвительности, которая поднималась откуда-то из глубин бессознательности. И пусть делала все это спонтанно, полагаясь на спящий в ней, тысячелетиями формировавшийся материнский инстинкт. Пусть не понимала еще по-настоящему своих действий. Но все же вела себя так, как подсказывала совесть, а не стервозность, вдруг ставшая пробуждаться в ней из-за наготы его души.

Танцы закончились, и они пошли темными улочками, кое-где освещенными редкими фонарями. Теплая майская ночь окутывала их тела густыми запахами проснувшейся земли. Еще не распустившейся до конца листвы. Первых цветов в палисадниках. Они чаще молчали, лишь иногда перебрасываясь короткими фразами. Паша испытывал блаженство. Никак не мог насладиться близостью с любимой. Наташа же – непреодолимую тоску от несоответствия того, о чем мечтала, и того, что было на самом деле.

На следующее свидание, которое было как-то совсем нечетко оговорено, она не пришла. Пашина одноклассница сообщила ему по секрету, что Наташе с ним было не интересно. И горделивый юношеский максимализм не позволил больше набиваться на свидание с избранницей. Судьба предлагала лишь одно – страдать в одиночестве, не показывая вида. И Паша решил, что такова его участь – прожить всю жизнь в неразделенной любви. А что это на всю жизнь, у него не было никаких сомнений.

9.

Сколько лет прошло, но стоило только прозвучать голосу Наташи, как фонтан чувств его души, взметнувшись ввысь, вспыхнул радугой, пронзенный ярчайшим светом ее присутствия. В нем смешалось все. Знойная истома горячего лета и освежающая влага водного потока. Раскаленные пески Сахары и пустынные снега Антарктиды. Павел ждал ее выхода, как его предок – язычник – ждал когда-то восхода солнца, чтобы поклониться ему – выказать свой восторг его божественному великолепию. «Неужели такое еще может быть? После стольких лет…» – подумал. И эта мысль почему-то сразу отрезвила. Заблуждение чувств, отбросившее его только что в прошлое, сошло на нет, передав сознанию лишь маленькую частичку себя – несуетливое ощущение надежды. Прекрасное и великодушное, в котором уже не было места безудержности юношеского «хочу».