Бывшие

До сих пор уверена, что те фотографии, которым мне в лицо тыкал Сергей, были сделаны по заказу папочки. Я не взяла предложенные отступные, Троянов-старший решил поступить иначе. Цель была достигнута – я исчезла из жизни Сергея.

И никогда в ней снова не появилась, если бы Трояновы не купили компанию, в которой я работаю на данный момент.

Нас рвёт на части друг от друга. Сергей прав: там, внутри, всё по-прежнему живое, откликается на него, тянется, желает повторения. Сегодня повторили. Всё на грани. Эмоционально и разрывающе. Опасно и смертоносно. И он хочет ещё. Видела в его глазах. Видимо, в моих он прочёл тоже самое. Мы, подобны двух больным, не способным излечиться друг от друга. Притяжение происходит автоматически, невозможно контролировать этот процесс, потому что, когда касаемся друг друга ни одной рациональной мысли уже не остаётся. И если на работе я могу его усмирить, пригрозив своим уходом, то после сдержать уже не в силах. Будет ещё и ещё. Срывы станут методичными и постоянными, пока мы оба не рухнем на пол от бессилия и невозможности разрешения данной ситуации.

Уверена, даже свадьба Троянова не остановит, не оторвёт от меня, и ему будет совершенно плевать, кто и что думает по этому поводу.

Самое главное для меня – скрыть Соню. Несколько раз мы говорили с Сергеем о детях, он высказывал своё мнение без особого энтузиазма, ровно соглашаясь. Я же, до появления дочери, даже не предполагала, что могу любить кого-то сильнее, чем Серёжу.

Оказалось, могу. Его маленькую копию. С серыми глазами, вьющимися тёмными волосами и непростым характером. Папина дочка до мозга костей. Иногда мне кажется, я вообще в процессе зачатия не участвовала – оно там без меня как-то само получилось.

Соня моя радость и моя боль. Ежедневное напоминание о том, что мы с Трояновым так и не смогли построить, довести начатое до конца.

Факт его женитьбы, который изначально подстегнул, теперь совершенно ровно отзывается во мне. Складывается ощущение, что Троянова собственная свадьба тоже мало волнует. Если это договорной брак, как я предположила, то реакция вполне понятна, и он просто исполняет требование отца, для которого состояние невесты, значит куда больше, чем счастье и жизнь единственного сына. В этом весь папаша – выгода превыше всего.

Интересно, что бы сказал Троянов-старший, если бы узнал, что тогда, три года назад, я не выполнила его требование, отказавшись от аборта? Он-то был уверен, униженная и оскорблённая девочка, сразу ринется в клинику исполнять требование жёсткого бизнесмена.

Хрен тебе, старый козёл. Соня только моя дочь, и дедушке с ней встретиться не суждено, да и отцу тоже. А им обоим не дано познать счастья, когда маленькая принцесса заливисто смеётся и тянет ручки в просьбе забраться на колени. Наша семья состоит из двух человек, и никто нам больше не нужен.

‒ Мам, телефон! – Крик Сони вырывает из воспоминаний, в которых я плаваю последнюю неделю.

‒ Привет, Арин. ‒ Совсем забыла позвонить сестре.

‒ Вы завтра будете?

‒ Конечно, моему племяннику семь, как же мы не приедем! Я так поняла, будет детский праздник?

‒ Да. Аниматоры, клоун и много шариков. Даже Соне понравится. ‒ А ей понравится, потому что клоуны ей нравятся. – Что на работе? Кто у вас там новый владелец?

‒ Завтра всё расскажу. ‒ Съезжаю с темы, немного откладывая информации о Троянове. Арина меня на куски порвёт, если узнает, что всё вновь закрутилось. Слишком долго я приходила в себя. – Информации много.

‒ Хорошо. ‒ И это её «хорошо» мне не нравится. Сестра знает – не сказала сразу, значит, есть подвох.

‒ До завтра.

Сергей

Ушла. Опустила юбочку, поправила волосы и ушла, оставив меня одного.

Мало. Три года против десяти минут близости с Лизой неравноценно. Хочу ночь и её – всю. Так, как три года назад, когда мы по несколько часов могли заниматься сексом, а затем, измотанные и обессиленные, просто отключались.

Кипит всё внутри. Душа кипит и сердце грохочет стальной наковальней, отбивая в такт с дрожащими ладонями. Меня трясёт от неё. Прикасаюсь к бархатной коже, будто кипятком ошпаривает и вздувается болезненными волдырями. Мне говорят не трогать, бьют по рукам, а я намеренно причиняю самому себе боль.

А иначе не получается. Не хочу я иначе.

Когда нашёл Лизу, когда намеренно уговаривал отца выкупить именно эту компанию, рассчитывал вступить в сражение и непременно выиграть войну, но на самом деле капитулировал после первого же боя, сдавшись ей с высоко поднятыми руками.

И Лиза это знает. Видит меня насквозь, но своим положением не пользуется. Что это значит? Жалость? Сострадание? Или хитрая игра? Нет. Просто мы в одинаковом положении проигравших своим же чувствам. Ничто не остыло. Тлело едва заметно, так, что, казалось, пепелище без движения, но на самом деле мы просто пребывали в ожидании друг друга.

Если бы прошло не три года, а пять, десять? Временные рамки ничего не меняют, потому мы сами остаёмся неизменны. Каждый из нас забил свою любовь поглубже, заткнул в самый укромный уголок, скрыл ото всех, но как только мы оказались рядом, она нагло открыла с ноги дверь и выпорхнула наружу.

Теперь только так. Я не смогу стоять в стороне и смиренно наблюдать, как моя женщина живёт без меня. Мой брак ничего не решает. Это всё пустое и ненужное. Главное – Лиза. Тогда. Сейчас. Всегда.

Но и с этим вопросом я постараюсь разобраться. Пока не понимаю, как именно, но выход всегда есть, главное, понять в какую сторону двигаться.

Осадила меня на близость в офисе, и я подыграл, потому что знаю: нарушу обещание, и она исчезнет снова в неизвестном направлении. Нужно сдерживаться, хотя бы первое время. Не получается спокойно поговорить, не выходит. Каждый наш диалог заканчивается взаимными претензиями и препирательствами. Всё потому, что тогда мы высказались не донца, нас жрёт оставленное «на потом», разрушая до основания. Нужно поговорить. Просто и открыто. Высказать всё, что осталось немым вопросом в глазах, предъявить обдуманное и уже новое, накопленное за эту неделю. Вот тогда что-то изменится и, возможно, придёт понимание между нами.

А вот говорить у нас получается только после бурного секса. Нет, не такого, как произошёл в этом кабинете полчаса назад, а настоящего, со всеми вытекающими адскими порывами и разрывающими стонами. Вот тогда у Лизы уже нет сил язвить, и она способна меня выслушать, или выговориться сама. Нужно затащить её к себе на всю ночь, или заявиться к ней. Нет адреса, даже в личном деле, она не скажет. Однозначно, придётся утащить в свою нору после работы и не выпускать, пока не проорётся, или не швырнёт в меня чем-то очень тяжёлым.

Я даже готов к физическим увечьям, если каждая моя царапина поможет стать к ней ближе. Пару пощёчин я тоже переживу, главное, чтобы помогло.

Лизе тридцать два. Она и тогда уже была не двадцатилетней девочкой, но сейчас заматерела. Научилась кусаться. Сильно. И давать отпор словесно так, что скулы сводит. Не боится называть вещи своими именами и меня, как вздумается, тем более. Заслужил. Бесспорно. То, что произошло между нами сегодня, было аперитивом, а я хочу насладиться главным блюдом – с оттяжкой. Смаковать мою Лизу, пробовать, вспоминая вкус любимой женщины. Лишь раздразнила вкусовые рецепторы, заставляя истекать слюной и желать большего.

Пора домой, точнее, в квартиру, которая является моей на время пребывания в столице. Вполне уютна, понравится Лизе, главное, заманить мою непробиваемую женщину.

Лиана звонит. Что нужно на этот раз?

‒ Привет, Серёженька, ‒ мурлычет в трубку, слишком сладко.

‒ Ты рядом со своим отцом, что ли? – Сразу понимаю, в чём причина столько милого голосочка.

‒ И не только. И твоим тоже.

‒ Ясно. Что хотела? – Перехожу к делу. Она может растекаться сколько угодно, меня не слышно.

‒ Ты в Москве. Твой отец сказал до самой нашей свадьбы, а я так скучаю, ‒ искажает голос, подобно девочке лет пяти, которая только-только начала выговаривать букву «р», да и все остальные труднопроизносимые буквы, видимо, тоже. – Можно я к тебе прилечу, чтобы быть ближе?