Страница 2 из 3
Стал Семен и на себя по-другому смотреть. Подойдет к зеркалу, полюбуется: вроде, ничего себе парень. И причеха нормальная, и бреется уже, и одет не чмошно: как-никак уже два года работает после школы – есть за что. Правда, вот шапки ондатровой еще нет: все никак не сподобится. Раньше, вроде, особой надобности в ней не было. И кроличья – чем не шапка. «Но теперь… теперь да, – прилетела шальная мысль, – Теперь обязательно. Девчонки на такое клюнут. Это тебе не какая-то там кроличья… ушаночка. Это шапка – всем шапкам шапка. Шапище, можно сказать. В этом году уже не куплю точно: пока туда-сюда и лето придет. А вот к следующей зиме – обязательно: в доску разобьюсь».
И потекло время в раздумьях о той – другой жизни: в ондатровой шапке, с женой, с детьми и без армии, в которую врачи-сволочи не пустили его два года назад, и в которую теперь он не хочет идти ни за что. Зачем? Затем, чтобы какие-то балбесы – его ровесники, которые уже стали старослужащими, гоняли его? Как засранца, учили премудростям армейской жизни? Да ну.
Ближе к Октябрю – к дню рождения шапка была куплена: бабушке через трех знакомых с огромной переплатой удалось-таки достать вожделенный предмет гардероба, который должен был изменить жизнь Семена до неузнаваемости. Шикарное приобретение даже в руки брать сразу оказалось боязно: не дай бог, не так как-нибудь притронешься и что-нибудь испортишь. А как Семен смотрелся в зеркале! «Ну, прынц – да и только!» – раз за разом повторяла бабушка. А мама даже прослезилась, сказала: «Какой же ты у меня красивый, сынок!» Они продолжали квохтать, пока Семен не прикрикнул на них: мол, сколько же можно болтать об одном и том же, хотя и у самого душа аж заходилась от радости. А тут еще Витюха позвонил, сказал, что «есть две биксы неслабые – с квартирой», и что он «договорился с ними о встрече назавтра в четыре часа», а еще с них – с Семеном – алкоголь.
– Как прошлый раз? – съехидничал Семен, – В тот притонище? – полушепотом заговорил он, чтобы не услышали домашние, – К тем старушкам тридцатипятилетним?
– Тебе что – плохо было? – обиделся Витюха.
– Если бы не пойло, точно было бы…
– Знаешь что… – Витюха замолчал на какое-то мгновение, но лишь на мгновение, – Да пошел ты…
– Витя, Витя, не кипеши, дружбан, я пошутил. Чем дерьмом плеваться, приходи лучше ко мне: покажу что-то офигенное.
– Что ты, чувак, можешь показать мне такое, чему бы я удивился? – все еще обиженно проговорил дружбан, но уже гораздо более спокойно.
– Ну, приходи, увидишь. Слабо на пару этажей подняться?
– Иду, – словно бы отмахнувшись, лениво откликнулся Витюха.
Когда он вошел и увидел шапку, настроение его явно ухудшилось: его мимика этого скрыть просто была не в силах. Но достаточно быстро он взял себя в руки.
– О! Анекдот в тему. Мужик купил себе ондатровую шапку, – Витюха даже не остановился, чтобы, как обычно, задать риторический вопрос – «а, может, ты его знаешь?» – Идет себе, а навстречу ему шобла пацанов: «Мужик, дай закурить?» А он говорит: «Я не курю». Ну, они его покачали и шапку забрали. Через какой-нибудь месяц мужик снова идет, и снова в шапке – еще одну купил. Опять ему навстречу шобла. Говорят «дай закурить», а он снова говорит, что не курит. И опять его отметелили, и шапку забрали. Через некоторое время та же история повторяется – опять «дай закурить». Мужик снимает шапку с головы и – на – ее оземь со словами «когда же вы, суки, уже накуритесь?»
Семен засмеялся, но как-то получилось у него это невесело. Наверное, раньше бы обхохотался. Но теперь слухи о том, что не только по ночам, но даже днем умудряются снимать с людей дорогие шапки, уже не были для него чем-то отдаленно абстрактным. Теперь это касалось его напрямую, и он вдруг очень четко ощутил неприязнь к подобного рода людям. Но постарался не зацикливаться на этом.
– А что за девчонки, о которых ты говорил? – спросил.
– Обыкновенные. Не боись: лет по восемнадцать-девятнадцать. Подружки моей Тоньки по училищу. Как сестра смеется – девчонки суперкласс: не красавицы, зато все, что полагается, все при них по высшему разряду. Потискать будет что. Не дрейфь, старик, – Витюху растащило в улыбке, – может, судьбу свою завтра встретишь?
На следующий день, в субботу Семен полдня готовился: намывался, брился, наглаживался, по ткани пальто даже зачем-то прошелся щеткой, обувь привел в порядок, хотя и так все смотрелось великолепно. Шапку только не трогал. Зачем? Новая же.
Наконец, к двум все готово. Вот-вот раздастся звонок телефона, и Витюха скажет – пора выходить. Ехать-то – аж на другой конец города. Волнение от ожидания того, что подспудно подразумевало подсознание, начинало зашкаливать, выливаясь в нетерпение и в спазмы в животе. «Ну, когда уже этот хрен позвонит? Сколько ж можно…?» – его мысль оборвал звонок.
– Да? Слушаю?
Через три минуты они встретились у подъезда. А минут через сорок подъезжали к привокзальной площади. Там предстояло пересесть на другой троллейбус.
И тут Семену стало невмоготу: живот свело. По всей видимости, перенервничал. А потому миновать вокзал с его отхожим местом не представлялось никакой возможности.
Все случилось быстро и нелепо. Семен забежал в кабинку. Понял, что закрыться не сможет – оторван шпингалет. Понял, что перейти в другую уже не позволит живот, успевший почувствовать конец затянувшегося ожидания. Он быстро расстегнул и стянул штаны, глубоко вдохнул и…
Дверца со скрипом распахнулась, громко, словно кто-то выстрелил, ударившись о стенку перегородки. В проем кабинки шагнул здоровенный мужик. Одной своей огромной ручищей он схватил новую ондатровую шапку Семена, другой – свою старую кроличью, и, сопровождая свое деяние сиплой одышкой и таким же сиплым обращением – «малец, ты и в этой пос…шь», поменял шапки местами и вышел задом вперед, хлопнув дверью.
Семен было попытался подняться, но ощутил ватность в обессиливших ногах и понял всю бесполезность, а потому нелепость это намерения. А через секунду он уже ничего не видел – глаза заволокло слезами.
Первое время все, что было потом, происходило, словно во сне: и то, как приводил себя в порядок, как пошел в железнодорожный отдел милиции, как его отговаривали подавать заявление, еле сдерживаясь от смеха.
– Что – так и сказал: «Ты и в этом пос…шь»? Так прямо и сказал?
– Да! – зло, сквозь зубы процедил Семен, – Так и сказал. Что здесь смешного?
– Да ничего. Я и не смеюсь. С чего вы это взяли? – давился смехом и едва сдерживал улыбку, оттягивая подбородок вниз, а глаза закатывая вверх, дежурный офицер, – Просто я пытаюсь вам объяснить, потерпевший, что шапку вашу мы все равно не найдем. Знаете, сколько у нас подобных случаев? – почему-то спросил он, – Хоть бы свой какой был, а то по вашему описанию точно гастролер какой-то. У нас таких громил…
– Нет! – категорически отрезал потерпевший, – Я хочу подать заявление. Вы его должны найти и посадить.
– Ну, хорошо, хорошо, – вроде бы, согласился дежурный, – но даже если мы его поймаем и посадим, вы думаете – к вам вернется ваша шапка?
– Ну не шапка, так деньги за шапку, – настаивал Семен.
– Наивный вы человек, потерпевший, – произнес со вздохом, явно сожалея о сложившейся ситуации, дежурный. В его спонтанном эмоциональном всплеске и виделась, и слышалась такая вселенская усталость, такая безысходность от того, что процедуру эту приходится повторять снова и снова: с Ивановыми, Петровыми, Сидоровыми. А вот теперь еще и с Барановым. И все потому, что за каждое заявление подобного рода с него спросится. И, может быть, даже не просто спроситься, а еще и вычтется, – Вы поймите, молодой человек, – вернулся он к разговору после напряженной паузы, – ну, даже если его посадят и назначат выплачивать вам н-ную сумму, то вы свои деньги будете получать копеечными переводами долгие годы. Поверьте мне.
– Ну и пусть, – вконец заупрямился Семен, – зато и маме, и бабушке будет что сказать.
Они еще долго препирались, пока дежурный, которому давно уже было не до смеха, наконец, не сдался. Он, уже почти молча, задавая лишь кое-какие конкретные вопросы, оформил протокол и дал его подписать Семену.