Я запрещаю этому быть на Земле

– Зачем? Я даже не успевал их ловить.

– Агрессивная реакция, порожденная страхом перед неизвестным, – спокойно повторил доктор.

– Да, ты уже говорил, что они меня убить хотели, – согласился Павел, хихикнул и тут же возразил, – но в этом нет логики. Камни – это же для них строительный материал, так?

– В данном случае – нет. Это орудие убийства. Это явная агрессия.

– Я не сделал им ничего плохого.

– Ты их напугал. Ты слишком неизвестное явление для них.

– Что-то я опять не понял, – едва заметно качнул головой Павел, – я для них что-то новое, и поэтому они разозлились на меня? Они меня решили убить, потому что я что-то незнакомое?

– Да, – терпеливо в который раз уже подтвердил доктор.

– А как они вообще узнают что-то новое с таким подходом? – рассмеялся Павел, ойкнул, и тихонько простонал. Но улыбка почти сразу вернулась на его помятое лицо, пересечённое пластырями, стягивающими рассеченный лоб и щёку.

– Ты для них – явление, слишком далеко выходящее за рамки их представлений о действительности.

– Так это же интересно! Ты видишь то, с чем ты никогда ещё не встречался!

– Это тебе, непоседе, интересно. А им страшно.

– И они решили меня убить? – насмешливо, так и не поверив в версию доктора, переспросил Павел. – Понятно, почему у них так мало учителей. Кто захочет сообщать другим что-то новое при таких традициях в обществе?

Доктор выключил запись.

– Как видите, с Павлом всё в порядке. Но принять мысль о том, что его хотели убить, он так и не смог. Он в принципе не готов принять факт возможности существования такой концентрации страха и агрессии. Поэтому я сам поднял вопрос о его профпригодности и возможности продолжать работу здесь. К состоянию его здоровья это никакого отношения не имеет. Мы восстановим его за месяц с небольшим.

– Так что у него с головой? Сотрясения точно нет? – задумчиво уточнила капитан. – Он действительно странно себя ведёт.

– Он контужен, – кивнул доктор. – Но это не последствия ударов камней. Это последствия обрушившейся на него эмоциональной атаки. Павел был не готов к такой концентрации агрессии и страха. Их уровень настолько превышает знакомую ему норму, что он даже не распознал их. Он был оглушён этим выбросом тяжёлых низких вибраций, дезориентирован. И этот эффект ещё не прошёл. Поэтому он и не может понять, что они пытались его убить.

– Но зачем? – капитан нагнулась вперёд, опершись локтями на стол, что бы иметь возможность заглянуть в глаза доктору.

Ройза вздохнул, поняв, что не только Павлу ему придётся объяснять всё заново и несколько раз, прежде чем это непонятное поведение умпалов уложиться в головах.

– Павел для умпалов – это совершенно неизвестное и непонятное явление. А так как уровень страха у них и так слишком высок, то им привычно бояться всего нового. Неизвестное опасно своей непредсказуемостью. Они решили убить его, пока он не убил их. Пока их собралось много и они с ним точно справятся. Да, я понимаю, как сложно это понять, но на определённых уровнях развития, это характерная реакция на неизвестное.

– То есть, поведение Павла в момент нападения на него вызвано его неспособностью принять факт агрессии против него? – уточнила Лариса.

Доктор кивнул.

– Я поняла, – кивнула Флоренс. – Не будем торопиться с выводами о Павле. Возможно, нам всем скоро придётся прекратить работать здесь.

Я с удивлением заметила, как болезненно отреагировала на её слова Заноза. Надо же, эта сухая и ничем кроме своих исследований не интересующаяся зануда, проявляет простые человеческие реакции. Должно быть, эта работа в этой миссии действительно дорога ей.

– Значит, вы изымаете приговорённых к смерти? Я не очень поняла этот момент из отчетов. У них же нет казней. Или я ошибаюсь?

Капитан посмотрела на меня и тяжело вздохнула.

– Это тебе Сашка пусть объясняет, – и Флоренс указала на Занозу. – Но я могу подтвердить, что все разрешения на этот эксперимент у нас есть. Всё официально, со всей отчетностью.

Я развернулась к Саше. Так на капитана обычно не смотрят. С такой вот снисходительной улыбочкой. Ещё один штрих, про их отношения надо позже выяснить. А сейчас про изъятых.

– Саша?

– Смертных казней нет. Но погибает их и так много. По разным причинам. Пошли ко мне в лабораторию. У Флоренс и техников сейчас будет сеанс связи.

Отравленная еда – кто в это поверит?

Заноза начала объяснять уже по пути сухим тоном официальных отчетов.

– Нам разрешено для исследований изымать строго регламентированное число особей из тех, кто выпадает из роя и согласен добровольно уйти.

– Выпадает?

– Рой – это биомеханизм. Со своим размеренным ритмом жизни. Каждый член роя – это деталь этого механизма. Он выполняет свои функции и вся система работает. Каждый знает своё место, что ему делать и зачем. Но иногда случается так, что кто-то перестает чувствовать этот ритм и выпадает. Все продолжают жить как жили, а этот не понимает, что ему теперь делать. Теряет цель и смысл жизни, перестает выполнять свою работу. Такие особи сначала медленно слоняются по городу, потом забиваются в какой-нибудь угол и медленно умирают. Им никто не помогает. Их никто не трогает. Никто не обращает на них внимания. Вот таких обречённых мы с их согласия и изымаем. Они всё равно умрут.

– И если они добровольно идут в портал – это не оспаривается как согласие?

– К счастью нет. Но каждое слово трансляции, расстояние до портала, время вещания – всё строго регламентировано. Мы обязаны дождаться почти полной остановки работы сознания, фактически момента смирения со смертью, что бы успеть потом быстро установить рядом портал транспортера. И начать транслировать им картинку.

– А что вы транслируете? Их не пугает неведомое?

– Они видят портал как открытые ворота, за которыми природный ландшафт. Собственно, это картинка того места, куда их транспортер перенесёт. Никакого обмана. И параллельно транслируется текст: «Если тебе плохо здесь, ты можешь уйти из города. Попробуй жить иначе». Одиннадцать из двенадцати встают и уходят из городов через наши ворота.

– И попадают в дикую природу?

– Да, – кивнула она. – Мы выбираем места недалеко от поселений свободных, что бы они могли найти новеньких и помочь. Нам не разрешили подавать им какие-либо сигналы о помощи. Это было бы прямым вмешательством – приучать их действовать по нашим сигналам. Нам остаётся только присматривать за перемещёнными. Подкидывать им пропитание в первое время. Они приучены к городской еде и сначала не знают, что вокруг них теперь практически всё можно употреблять в пищу.

– А они этого не знают? Не знают, что можно есть, а что нельзя?

– Нет. В городе их держат на обработанной пище. И, очевидно, они испытывают трудности, с тем как опознать пищу в живом растении и минералах. Но зато они довольно быстро приходят в себя, возвращается интерес к жизни. Они оживают прямо на глазах. – Заноза увлеклась, и её сухой голос наполнился красками. – А значит, это никакая не болезнь. Больных, кстати, рой лечит, а этих просто игнорирует. Рой словно чувствует, что такие больше не являются его частью.

– Отдельные особи способны выживать вне роя?

– Поэтому я и заподозрила, что никакой это не рой. Будь они роем, они не могли бы жить самостоятельно. Они как ампутированная часть тела, без поддержки всего организма начинают умирать. А здесь всё наоборот.

– А остальные продолжают считать себя роем?

– Мы не знаем наверняка кем они сами себя считают, – Саша открыла двери, пропуская Дару в свою лабораторию. – Возможно, до определённого времени, большинство не задумывается об этом.

– Не задумываются рой они или нет?

– Я уверена, что такое происходит с теми, кто начинает задумываться о своей жизни, о том, что и зачем он делает. Возможно, он осознаёт, что жизнь его общества устроена неправильно, что ему плохо здесь. Но не знает, как это поправить. Всех это устраивает, кроме него. Он теряет смысл жизни, чувствует себя лишним. Но выхода нет. Именно поэтому, когда мы предлагаем выход, они соглашаются. И это доказывает, что они осознают, что можно жить иначе. Они просто не знают как.