Биарриц-сюита

Что это на него нашло? Егор отдал стюардессе поднос с недоеденным завтраком, оставив себе только кофе. От давнего видения замутило. Через пару месяцев ему исполнится 50 лет, как в Москве говорят "полтос". Он, что через 45 лет, не может забыть разъяренную маму с кружкой горячего молока? Надо просто взять себя в руки. Уже нет ни мамы, ни того дрожащего мальчишки. Или что-то от несчастного забитого пацана в нем осталось? Мать сделала его недоверчивым, хитрым, изворотливым, а главное совсем никогда не умеющим расслабиться, всегда ждущим от других подвоха.

Французы сзади продолжали оживленно болтать и Егор стал думать, как к ним подойти познакомиться. Так захотелось поговорить по-французски. Мысли его переключились, нужен был предлог для знакомства. Егор встал, и наклонившись над крайним креслом, где сидела средних лет француженка, вежливо сказал: «Bonjour, madame. N"avez-vous pas quelque livre, que je puisse lire?». Он так собой был горд, даже на автомате употребил давно забытый Subjonctif. Дама лучезарно улыбнулась и протянула ему какой-то роман в яркой обложке карманного издания. Егор взял книгу в руки, хотя читать ее он ее вовсе не собирался. Их диалог продолжался, непринужденный, легкий, светский, как раз такой, на который Егор и рассчитывал. Французы были в Москве, навещали сына, который работает шеф-поваром в одном из московских ресторанов. Егор, естественно, поинтересовался в каком и обещал сходить "передать привет от родителей". Французы летели домой, приглашали к ним зайти, муж обещал покатать москвича на маленькой яхте. Егор записал их телефон. Мысли о прошлом его полностью оставили.

Задерганный, нервный, закомплексованный, настороженный мужчина средних лет за одну минуту превратился в обаятельного, свободно говорящего по-французски, уверенного в себе плейбоя, едущего на пару дней в Биарриц, просто, чтобы погулять на взморье и разведать новый курорт, да и едет он туда уже второй раз, просто потому что ему понравился городок. Хотя… где он только не был! Егор быстренько перечислял французам названия экзотических городов. Французы улыбались, от скуки с радостью болтая с помолодевшим на глазах Егором. Интересное знакомство, приятный молодой человек, а еще говорят, что русские невоспитанные нувориши. Неправда! Они даже наивно высказали общее суждение соотечественников о русских. «Et bien… vous comprenez …» В глазах Егора зажглась горькая ирония, он, как бы, ассоциировал себя с милыми европейцами, отмежевываясь от русского богатого лоховья, наводнившему старушку– Европу.

Зажглась надпись о ремнях, начались небольшие "турбуленции" и Егору пришлось вернуться на свое место. Да, ему уже и расхотелось болтать по-французски ни о чем. Вот надо же: десять минут назад им овладело императивное желание познакомиться и "блистать", и вот желание полностью пропало. Ему всегда все быстро надоедало. Егор себя знал, хотя и не рассматривал это как недостаток, он, вообще, привык себе все прощать.

Лора

Лора посмотрела очередную серию про роддом, и закрыла компьютер. Каждая серия повествовала о медицинском казусе, который случался с пациенткой. Казус накладывался на ее судьбу. Да и с самими врачами тоже все было непросто. Словом, это был банальный сериал. Лора, думала о себе, как о гуманитарии, но, странным образом, не умела критически взглянуть на произведения литературы или фильмы. У нее был примитивный критерий "нравится, не нравится", если ей приходилось объяснять "почему", она сразу терялась, априорно считая любого собеседника умнее и образованнее себя. Странным образом, Лора боялась показаться глупой. Но, вот, именно – показаться другим… Сама Лора глупой себя не считала, просто наивной, доверчивой и немного неловкой. Это были милые интеллигентские, совершенно простительные недостатки. Она-то их себе прощала, а вот "другие" – нет: ни родители, ни брат, ни сестра, ни дети. Брат был "дивным светочем", Лора и сама его так воспринимала. Младшая сестра вела себя как старшая, умела генерировать бизнес-идеи и ее не считали размазней. Да и дочери все-таки не принимали маму всерьез: она не училась в Америке, совершенно не разбиралась в практических вопросах и слушать ее советы никто не хотел. Дочери называли Лору "Додиком". Лора знала, что в их устах "Додик" было обидным пренебрежительным синонимом "неудачника, чудака, недоумка". Вот какой она была в глазах детей: доброй, но не от мира сего, почти "чокнутой". Егор тоже считал ее такой, но ему нельзя было над ней потешаться. А нельзя потому что, "принц на коне" обязан быть выше ее мелких недостатков, ему было так легко ей их простить. А Егор ничего не прощал. Нет у него к ней любви. Он не умеет любить женщину. Тут Лора сама себя останавливала: что она вообще о нем знает? Кого он любил? Какие они были? Ухоженные красотки в кружевном белье, которое она видела только в кино. А главное, они все были молодыми, а она – старая, и по-этому нежеланная. Кружевное белье – это был символ всего того, чем Лора быть не умела.

Егор в последнее время вообще перестал к ней прикасаться, разве это семья? Лора вспомнила их последнюю ссору с ее рыданиями, из-за принципиального нежелания Егора быть с ней близким. Как он ей кричал, что он "не может, вот, хоть режь его… не может! Это болезнь! Инвалидность! У него, дескать, проблемы со щитовидкой, он принимает лекарства, это их побочный эффект". Он возбуждался, начинал сильно повышать голос, его напряженные, агрессивные интонации переходили в крик. Егор обзывал ее озабоченной, нимфоманкой, истеричкой, обвинял в том, что ей "только этого и надо", что он не машина… Что он только ей не кричал. А ей-то каково? Да, ей… надо! Что в этом ненормального? Как всегда, Егор сумел довести ее до истерики и дойдя до ручки от его хамских упреков, Лора выкрикнула ему, что "хорошо, тогда она пойдет и найдет себе любовника". Не надо было этого говорить, само выскочило. Лора не умела себя контролировать: что думала – то и сказала. Он ее обижал, да в глубине души, она и не верила в импотенцию. « Это он меня не хочет… я – старая.» – думала Лора, не сознавая, что в отношениях между мужчиной и женщиной есть множество нюансов, секс – это один из них, может даже поначалу и главный, но не единственный. Они оба загнали себя в угол, и неделями молчали, каждый в своем углу.

А тут Егору отказали в грин-карте, начались дорогостоящие демарши, ожидание, продолжавшиеся месяцами без малейшей надежды повлиять на процесс. В гости приехала подруга из Москвы, куда-то они все вместе ездили… Егор ужасно себя вел: молчал, хамил, каждый день пил, выказывая ухватки завзятого запойного алкоголика, который прячет пустые бутылки. Но самое главное было даже не в этом: каждый день в спальне, Егор говорил Лоре, что с него хватит, что он уедет, и не нужна ему никакая грин-карта. Подруга в ужасе вернулась в Москву. Лоре было стыдно и за Егора с его необоснованными истериками, и за себя, которая по непонятным причинам все это терпит. Так хотелось рассказать кому-нибудь о своих страданиях, но… кому? Это было стыдно и навлекло бы на нее очередные обидные комментарии семьи и детей. Получилось бы, что "она, как всегда, облажалась…, но от нее ничего другого и не ждали". В промежутках между ссорами и недельными молчаниями, Егор пытался рассказывать Лоре о себе: Москва, бизнес, мама, отчим, несчастливое детство, комплексы, злость, неудовлетворенность, и опять… мама! Он говорил и говорил, не давая себя прервать, пытаясь Лоре что-то объяснить про свою жизнь, но не надеясь, что она сможет его понять, или даже хотя бы внимательно выслушать. И да, она не хотела слушать: слишком много желчи, злобы, недоверчивости, недоброжелательности он на нее выливал. Злой, жесткий, нетерпимый человек. Она не сможет с ним.

Между рассказами о себе и московской "жести" Егор принялся высмеивать Лорины новоприобретенные философские взгляды: индийские верования, йогу, специальные диеты и витамины. Все это он пренебрежительно называл "брахмапутрой", которая затуманила ей мозги, сделала вегетарианкой, для Егора это был синоним "идиотки". Его бесило все: бобы, которые она ела, комплексы упражнений, ради которых она ходила в спорт клуб, передачи и фильмы по-английски, иглоукалывание, подруги, семья, ее одежда, обувь. В ней все было для него не так.