Страница 8 из 10
В этой связи необходимо разрушить одну все еще распространенную легенду: германское нападение на Советский Союз в 1941 году (как об этом свидетельствуют результаты изучения документальных источников) не являлось превентивной войной. Решение Гитлера осуществить его было порождено отнюдь не глубокой тревогой перед грозящим Германии предстоящим советским нападением, а явилось конечным выражением той его агрессивной политики, которая с 1938 года становилась все более неприкрытой.
Как можно судить, Советы не считали нападение на Германию в 1940–1941 годах средством своей политики; до тех пор они осуществлял и свои намерения гораздо более безопасным «холодным путем» – их излюбленным методом. При внезапном нападении летом 1941 года не было захвачено никаких документов, которые бы, несмотря на сосредоточение советских войску границы, давали основание для выводов о вражеских наступательных намерениях. К тому же Красная Армия еще только собиралась модернизировать свои танковые войска и авиацию. И наконец, Хрущев на XX съезде КПСС выдвигал против Сталина тяжкие обвинения именно в том, что тот, несмотря на британские предупреждения, не придавал достаточного значения возможности германского нападения и верил, что все еще имеющиеся разногласия между обоими государствами можно устранить дипломатическим путем. Другой вопрос: что сделал бы Советский Союз, если бы положение Германии, скажем, после высадки в Англии, стало менее благоприятным? Но такой способ рассмотрения лежит за пределами стремления к историческому познанию.
Однако не имели ли место в эти драматические месяцы 1940 года предложения и усилия с германской стороны закончить войну политическим путем? Разве Гитлер не достиг при помощи оружия своей великой цели? «Честь Германии» была восстановлена. «Позор Версаля» смыт. Чего проще было предложить разбитому врагу великодушный мир? К сожалению, ответить на этот вопрос с полной уверенностью мы сегодня еще не можем; хотя документы германской внешней политики и дают на этот счет некоторые
важные разъяснения, они все же оставляют многие вопросы открытыми. Что же касается цитируемой сотрудником имперского министерства иностранных дел Хессе в его «Воспоминаниях» программы, на основе которой Гитлер якобы был готов заключить выгодный мир с Англией, то она до сих пор не имеет документального подтверждения. Поэтому некоторые выводы, позволяющие ответить на поставленный выше вопрос, мы можем сделать лишь из поведения самого Гитлера в то время.
Возможно, непосредственно после победы на Западе он некоторое время предавался иллюзии, что сможет установить мир, но окончание войны политическим путем уже зависело не только от его волевого решения, а во многих отношениях определялось его роковой внешней политикой по отношению к своим союзникам. 23 августа 1939 года он предоставил восточную часть Польши Советскому Союзу; без сомнительных по своему результату переговоров статус-кво здесь было не восстановить. Кроме того, зловещая немецкая оккупационная политика в Польше, с ее первыми «мерами по уничтожению чуждых расовых элементов», затрудняла любой разговор о восстановлении этого государства. А Италия выдвинула в качестве цены за свое участие в войне высокие территориальные требования (Ницца, Корсика, Тунис, часть Алжира, владение Средиземным морем, базы в Сирии, Трансиордании, Палестине, Ливии и Египте).
Решающим было, однако, то, что Гитлер вовсе и не думал закончить войну, отказавшись от своих последних политических и военных завоеваний. Он уже носился с мыслью предположительно превратить Бельгию в «гау Фландрия», а Голландию в еще одну гау. Поскольку в результате своей довоенной политики он потерял за границей всякий кредит доверия (так что Черчилль провозгласил ожесточенную, с «кровью и слезами», борьбу до победного конца), Гитлер видел перед собой только одну возможность: принудить противника принять его условия. Но обладала ли национал-социалистская Германия на длительный срок такими средствами?
Его «Призыв к разуму» от 19 июля 1940 года был в целом не чем иным, как попыткой нового алиби перед мировой историей. Ведь на самом деле он не содержал никаких реальных предложений, ибо его принятие означало бы капитуляцию Англии! Но Гитлер, хороший психолог (по крайней мере в обращении со своим народом), знал, сколь эффективной была его попытка переложить моральную ответственность за продолжение борьбы на противника. В беседе с итальянским послом Алфиери 1 июля 1940 года он дал понять, что в данный момент активно готовится к осуществлению новых крупных задач; поэтому важно сделать Англию в глазах всей мировой и германской общественности ответственной за дальнейший ход событий. Тем самым он усиливает собственную позицию и ослабляет позицию врага; уже в «Мирном призыве» от 6 октября 1939 года он руководствовался такими мыслями.
Все говорит за то, что Гитлер после Западной кампании не предпринимал серьезных усилий к тому, чтобы закончить войну политическим путем, то есть посредством переговоров в духе подлинного компромисса, или же использовать искусство достижения возможного с допущением уступок. Напротив, доминировало его империалистическое стремление к применению силы, та все более безудержная политика насилия, которую он считал возможным проводить сейчас, когда германский вермахт явно не имел на континенте сколько-нибудь значительного, равноценного себе противника. Одновременно Муссолини 26 июня, в чрезмерно восторженных выражениях поздравляя Гитлера с «колоссальным успехом», потребовал своего участия в захвате Англии. Им тоже владело не столько искреннее желание установить мир, сколько тревога, как бы не оказаться обойденным при предстоящей вскоре «дележке добычи».
В выборе средств для окончания войны летом 1940 года Гитлер полностью просчитался. Его принятые в то судьбоносное время решения, которые можно охарактеризовать как первую крупную цезуру во Второй мировой войне, показывают: после триумфа на Западе он был преисполнен веры в то, что теперь сможет реализовать все свои далеко идущие властно-политические цели при помощи остро отточенного испытанного меча своего вермахта. Отныне планы его больше не знали никаких пределов: в начале 1941 года он даже приказал штабу оперативного руководства вермахта разработать проект германского продвижения в Афганистан против Индии (Англии). Поистине трагическим обстоятельством было то, что его меры и наметки уже не наталкивались на ту сильную волей военную оппозицию, как это было еще зимой 1939/40 г. Но ведь его прогнозы в конечном счете всегда оправдывались! Отказавшись от высадки в Англии (не в последнюю очередь из-за провала воздушной войны) и решившись напасть на Советский Союз, Гитлер тем самым вызвал катастрофу Восточной Европы.
Цепь германских ошибок в командовании войсками и стратегических ошибочных решений началась еще в 1940 году с Дюнкерка.
По оперативному плану наступления на Западе предусматривалось уничтожить войска западных союзников в широкомасштабном сражении на прорыв и окружение. Для этого группа армий «Б» («Север»), которой предназначалась роль наковальни, должна была принять на себя удары противника в центральной части Бельгии, между тем как группе армий «А» («Юг») следовало сильными моторизованными и танковыми соединениями пробиваться на Сомме, а затем, повернув на север и действуя подобно молоту, заставить врага вести бой с «перевернутым фронтом» и разбить его. Но в кульминационный момент операции, 24 мая 1940 года, Гитлер и командующий группой армий «А» Рундштедт остановили неудержимо пробивающиеся вперед танковые дивизии на линии канала Ла-Манш (от Ланса до Гравелина), чтобы сохранить эти войска для второй фазы наступления, а ликвидацию котла предоставить в первую очередь авиации. Тщетно протестовали главнокомандующий сухопутных войск и его начальник Генерального штаба против этого приказа, имевшего весьма серьезные последствия. Гитлер предоставил командованию группы армий «А», то есть нижестоящей инстанции, самому принять решение, когда именно ввести в бой подвижные соединения. Командование же этой группы войск только 25 мая пришло к иной оценке обстановки, дав разрешение на наступление моторизованных и танковых соединений.