Страница 2 из 10
– Вы не виноваты…Дети не всегда вырастают такими, как хотят родители.
– Виноват. Родитель всегда виноват. Мы взрослые. Мы должны быть умней. И ум этот не в гордыне, не в том, чтобы победить, отвернуться спиной, а в том, чтобы уметь протянуть руку своему ребенку, даже когда он держит дуло пистолета у твоего виска. Кто знает…может быть, если мы протянем руку, это окажется не пистолет, а букет цветов. Кто знает, что могло бы быть, если бы мы всегда протягивали руку первыми своим детям, а не ждали, пока они придут перед нами извиняться или удовлетворят наши амбиции и исполнят наши мечты, закроют наши гештальты. Гордыня – грех…
Я ничего ему не ответила. Да он и не говорил со мной. Он говорил с самим собой и не нуждался в моем утешении или поддержке. И ведь именно сейчас, именно со мной он и закрывал свой гештальт. Делал то, что когда-то не сделал для своей дочери.
Мы остановились возле заправки, и Гройсман вручил мне пакет с вещами.
– Иди в туалет, обмойся и переоденься. Я буду ждать тебя здесь.
Когда я вернулась в чистой одежде, он уже сидел с двумя чашками дымящегося чая в руках и бутербродами. Один протянул мне.
– Перекусим и поедем. Билеты бери и езжай как можно дальше. Чтобы не нашел, если даже захочет. Пользуйся наличными. Карты легко отследить. В сумке документы на другую фамилию. Сможешь поступить и доучиться. Не светись. Никуда не суйся. Лет через пять, может, и забудет о тебе. Наверное…
Сказал и сигарету достал из кармана, потом положил обратно.
– Черт. Забыл, что при тебе нельзя.
Мы не прощались. Гройсман просто высадил меня возле вокзала, отдал мою сумочку и сорвался с места. Я даже не успела сказать ему спасибо. Но он, видно, в моем спасибо и не нуждался.
Я сняла с карты все деньги, которые там были, карту разломала и выкинула в мусорку. Когда покупала билет, даже город не спросила. Сказала, чтоб дали на ближайший и как можно дальше отсюда. Кассир не удивилась, ее лицо оставалось бесстрастно холодным. Протянула мне билет и снова принялась разгадывать кроссворд.
Я посмотрела на название города и сжала билет в ладони. Теперь меня действительно ждала другая жизнь. И полная неизвестность.
А ночью у меня украли сумочку с деньгами и документами.
Я даже не могла теперь уехать с вокзала. Сидела на скамейке и смотрела впереди себя. Совершенно не зная, что теперь делать и куда идти. Это был ступор. У меня не осталось сил даже нервничать или плакать. Я в чужом городе. И у меня в руках…совершенно пусто. Я сошла с поезда, в котором и не думали искать мою сумку, а проводница матом послала меня куда подальше и захлопнула дверь своего купе у меня перед носом.
– Покажите ваши документы!
Подняла голову и увидела двух полицейских. Они смотрели на меня с явным презрением. Один засмотрелся на мои ноги в разрезе юбки, потом на декольте свитера и отвратительно ухмыльнулся.
– У меня их украли. В поезде.
Тихо ответила и отвернулась.
– Кто украл?
– Откуда я знаю. Это вы должны искать воров.
– Кто тебя крышует, стерва? – цыкнул на меня второй и, схватив за локоть, содрал со скамейки.
– Что?
Я не понимала, что он от меня хочет. О чем вообще говорит.
– Спрашиваю, крышует кто? Сутенер твой кто? Микки? Или Анка?
– Какой сутенер? Боже! Вы о чем? У меня украли сумочку! Украли деньги и документы! Мне никто не помог в поезде!
– Уймись, Паш. Она явно не из этих. Посмотри на нее. Вся ухоженная, аристократичная.
– Ухоженная. А почему к нам не пришла, чтоб документы твои нашли или деньги?
– А вы бы нашли?
– Пройдемте с нами!
***
– Что делаете в городе?
– Учиться приехала.
Отвечаю, а сама тереблю край юбки. Она дорогая, стильная, как и туфли на невысоком каблуке, как и мой маникюр, на который посматривает следователь. И мне почему-то за него стыдно. Как и за одежду, как и за то, что вообще сижу здесь.
– А где чемодан? Вещи? И почему плацкарт, если у вас явно были возможности поехать в купе?
Окинул меня снова внимательным взглядом.
– Мне пришлось уехать срочно. Так сложились обстоятельства.
– Ясно. А кто мог украсть вашу сумочку? Видели кого-то?
– Нет… я задремала, а когда открыла глаза, вместо сумочки в руках было свернутое вчетверо полотенце. Я даже не почувствовала, как сумку сняли.
Он записывал что-то и посматривал на меня исподлобья. Молодой, довольно симпатичный. Темноволосый с аккуратными усами, совершенно не модными сейчас, в бежевой рубашке с расстегнутым воротником и короткими рукавами.
– Учиться на кого приехали?
– Не знаю.
Поднял снова голову и посмотрел мне в глаза.
– Как не знаете?
– Я еще не решила.
– Понятно. И куда теперь…
Пожала плечами и почувствовала, как сейчас снова разревусь, потому что сил никаких нет, потому что я сломана и мне ужасно страшно. Вот он сейчас позвонит куда надо, и за мной приедут.
– Марина Геннадьевна…
– Просто Марина.
– Просто Марина. Вставайте. Идемте со мной.
– Куда?
– Идемте. Меньше вопросов – больше толку.
Не знаю, почему я за ним пошла. Наверное, потому что больше некуда было, наверное, потому что я устала бояться. У него скромная машина отечественной марки. Открыл передо мной дверцу, предлагая сесть. Я села, сложив руки на коленях.
– Голодная?
– Нет.
Соврала я и отодвинулась от него подальше. Мало ли, что у него на уме. Я даже не знаю, куда мы едем, и спросить боюсь и попроситься выйти. Потому что на улице тоже страшно, и уже вечер. Где я ночевать буду?
– Голодная. Я в этом уверен.
– Куда мы едем?
– Туда, где вы сможете переночевать, поесть и решить, что делать дальше.
Ответил, глядя впереди себя и включая радио на старом приемнике. После шикарных машин Айсберга мне все казалось маленьким и убогим, но почему-то уютным, и страх постепенно начал отступать.
– Зачем…вы это делаете?
– Верите? Сам не знаю. Сумку вашу искать будем и, думаю, найдем. А пока…пока вам надо где-то остановиться, иначе…в неприятности попадете. Город у нас…не совсем благополучный в плане преступности. А вы явно не с улицы.
Быстро посмотрел на меня своими карими глазами и снова отвернулся.
– Он вас выгнал?
– Кто?
– Или вы от него сбежали?
Молчу, отвернувшись к окну. Судорожно глотая слюну и не зная, что ответить.
– Понятно. Значит сбежали. И правильно сделали…Домашнее насилие часто заканчивается убийством. Статистика такая.
А я как будто кино смотрю с дурацким сюжетом, и в этом кино не я, а кто-то другой. Ведь со мной все это не может происходить. Как я оказалась здесь, в машине следователя этого захолустья и еду с ним неизвестно куда. Машина остановилась во дворе частного дома. Синий деревянный забор, аккуратная калитка.
– Приехали.
Вышел из автомобиля. Он не очень высокий, но крепкий, ширококостный. Походка быстрая, отрывистая. Отворил дверцу с моей стороны, выпуская из машины.
– Идемте.
– Я не могу. Это неудобно…
– Неудобно сидеть на вокзале без документов и денег.
Позвонил в звонок возле калитки, и издалека послышался старческий женский голос:
– Иду-иду. Я сейчас.
Залаяла собака, и я вся внутренне сжалась. Да, не страшно. Но очень стыдно и как-то ужасно неловко. Калитку открыла пожилая женщина с гулькой на макушке. Посмотрела на следователя, потом на меня.
– Добрый вечер, Михаил Родионович.
– Добрый, Лариса Николаевна. Я тут вам постоялицу привел. У нее, правда, пока денег нет за комнату платить, но она устроится на работу и оплатит. Возьмете?
Посмотрели друг на друга. Она очки поправила, шаль на груди.
– Отчего ж не взять, если ее привел ты, Миша. Здравствуйте!
Посмотрела на меня, и я немного поежилась. Взгляд у нее пронзительный, изучающий, но доброжелательный.
– Добрый вечер.
– Как звать?
– Марина.
– Заходите, Марина.
Пропустила меня за калитку, а сама на Михаила взгляд перевела.