Страница 6 из 10
– Затем и пришли к тебе, друг. По правде говоря, она давно немножко такая, потому что очень мохнатку любит, возится с ней больше других цветов. Мы думаем, что может, в этом нет беды, а просто не время еще взрослеть, но Малафет вчера сказал, что это непорядок. Сказал идти к тебе и вот – сказал это передать.
И Гайи протянул Ацтарсу клочок бумаги, на котором Малафет вчера делал свои зарисовки и записи. Садовод взял бумагу, посмотрел немного.
– И что же? – спросил он.
– Это ты нам, пожалуйста, скажи. Отчего такой Акея стала и не опасно ли это?
Ацтарс повернулся к Акее, приблизил свое лицо к лицу девочки, медленно оглядел его, оттянул и посмотрел пару секунд на нижние веки, попросил показать зубы, что она немного неохотно сделала, и снова повернулся к Гайи.
– С чего он взял, что девочка больна? Она здорова, как и положено быть юной крепкой девчонке. Сам ведь говоришь, она мохнатку любит… ты мохнатку любишь? – уточнил он словно на всякий случай, повернувшись к девочке, и после того, как она слегка кивнула, снова обратился к Гайи. – Вот тебе и ответ. Если бы она опунтр в букеты собирала, так и фиолетовой бы была, что ж тут удивительного. Просто она ребенок ветра.
– Ребенок ветра? – переспросил Гайи.
– Ребенок ветра. Но вы в этом можете никому не объясняться, не любит наш народ такие верования. Лишь немногие прежде изучали такие способности, верили, что есть среди нас такие вот, как внучка твоя, особы, у которых другая природа – природа ветра. Это значит, что она одарена природой чуть больше, чем мы с тобой, чем другие. Это знак, что ее способности превосходят способности ее поколения. И бояться этого не надо. Она сможет делать то, что делают другие лучше, быстрее, она сможет приносить блага своей земле. Она восприимчива, она чувствует словно особым органом, какого у других нет. Но это образно, не буквально я говорю. Так что не волнуйтесь вы, и вот эти опасения Малафета бросьте. Надо же! Даже схемы мне тут понарисовал, всегда он такой был чудак.
Ацтарс засмеялся, тряся бумажкой, но быстро свой смех остановил, и неожиданно сказал:
– Не выросла она еще, кожа не окрепла. Вот будет ей хотя бы восемнадцать, тогда и сравняются цвета. Так что забудьте об этом, не пугайте девчонку.
Гайи облегченно вздохнул. Уж если и был в Талиостии кто-то, кому доверяли все без исключения жители, так это был Ацтарс, а, значит, это не просто так – за свои девяносто с лишним лет он столько возился с травами и знал обо всех хворях столько, сколько никто. Все те, кто заболевал в Талиостии, приходили к нему, хоть болели и редко. Талиостийцы могли пожаловаться на боль в спине раз в десять лет. Или голова могла заболеть от солнечного перегрева, но и это случалось не часто. Бывали такие, которые не болели в жизни ни разу, а если приключалась какая-то травма – резали руку или сильно ударялись головой, то каждый взрослый знал, какие простые средства нужно применить, чтобы быстро все исправить. Особенно, что нужно полежать – всегда полежать, если что-то пошло не так. Потому что это водяная энергия Уксу, которая приходила с необузданной реки, овладевала жителями. В этой энергии была живительная сила для всех талиостийцев, и они бесконечно были благодарны за это своей реке, но избыток ее силы всегда грозил лишним возбуждением, особенно детям и старикам. От этого возбуждения многие теряли работоспособность, путались в делах, сбивались с дороги или плохо спали по ночам.
– И на всякий случай пусть Акея полежит, – сказал вслед уходящим гостям Ацтарс, стоя на пороге, – это никогда не помешает.
7
На следующий день Акея на всякий случай полежала – вытерпела аж до обеда! А потом, получив разрешение у мамы, которая поливала цветы в саду, побежала на работу. До сих пор она не видела свое отражение, потому что в домах талиостийцев зеркала иметь было не принято. Поэтому только когда она примчалась на Белый Холм и отнесла по просьбе Исиды куда нужно корзины с цветами, а потом пошла мимо главного Зала, она заметила свое отражение в одном из зеркальных стекол.
Акея медленно подошла и встала вплотную к своему отражению – все лицо было покрыто крапинками. Такими жители Талиостии никогда не бывали – никто. У некоторых на лице были лишь легкие точки, совсем светлые, но чтобы такие выраженные – такого Акея точно еще не видела. Сначала она подумала, что запачкалась и стала оттирать крапинки с лица, но ничего не выходило. Она снова бросилась к Исиде.
– Ох, что ж такое-то, – причитала та, пытаясь оттереть пятнышки с лица девочки мыльной тряпкой. – И не знаю, что это такое. Что же ты делала, что такая стала?
– Ничего не делала, лежала до обеда, – пожимала плечами девочка.
Мимо проходил Парсан.
– Не трите, – спокойно сказал он. – Это не грязь. Это у тебя вчера появилось, когда мы по Мосту Величия проходили. Тебе сразу не сказали, ты и так напуганная была.
Акея смотрела на брата напряженно, не зная, как отнестись к этой новости.
– Да брось ты, – успокоил брат. – Ведь сказал же Ацтарс, что все пройдет. Вот и не бери в голову.
– Только мохнатку пока не трогай, – добавила Исида.
И Акея перестала прикасаться к любимому цветку. Теперь она поняла, как много времени проводила, делая из мохнатки букеты, поливая, рисуя ее, плетя венки, украшая дом или просто так разглядывая ее мелкие лепесточки. Не было почти и дня, чтобы в ее руках не оказался свежий букет из мохнатки. То, что теперь прикасаться к ней было нельзя, казалось таким нелепым – ну и что с того, что она оранжевеет? Это временно, как сказал Ацтарс. Но и в семье все настаивали, что пока трогать цветок не нужно, и Акея повиновалась.
Приходивший накануне Малафет передал бабушке Эфистре, что цветы эпитупа в кустах мохнатки его очень заинтересовали, и он сорвал несколько из них для изучения. Он так же передал, что если Акея захочет, она может прийти к нему в любой вечер, чтобы они вместе подумали о причинах таких изменений цветка.
Акее было интересно изучать новое, и необычные эпитупы тоже, но она побаивалась. Не хотелось, чтобы Малафет снова стал пристально смотреть на нее, выискивая причины для беспокойства. Еще ведь эти пятнышки на лице появились! Но дедушка Гайи не давал ей забыть о предложении Малафета. Он каждый день напоминал внучке, чтобы сходила к его другу, потому что сам в те дни чувствовал, как его одолела энергия Уксу, не дающая спать по ночам, а потому лишающая сил в дневное время. Акея ссылалась на занятость, а сама каждый день, проходя мимо Зала кристаллизации, разглядывала свое лицо в зеркало, ожидая, когда темно-рыжие пятнышки на лице станут уходить.
Девушка все чаще ловила на себе чужие взгляды, отчего опускала голову ниже и старалась поскорее скрыться. И через неделю, когда ни одно пятнышко не пожелало исчезнуть, напротив – на теле появилось еще несколько новых рыжих очагов, Акея сказала маминой сестре, что ей, кажется, нужно отбелить кожу.
– Это поможет и это не так сложно! – сказала она тете. – Это делается с помощью сока эпирата, раньше все, у кого кожа темная, так ее отбеливали.
– Но это же больно? – воскликнула Аксиола.
– Немножко больно, говорят, это правда. Но эффективно. Ты сама говорила, что я плохо выгляжу.
– Я этого не говорила! Я только сказала, что лучше бы разобраться с твоей оранжевой кожей и волосами, вдруг это вредно.
– Это не вредно, но знаешь, как я устала от чужих взглядов? Все смотрят и смотрят. Еще эти точки появились. Ты мне поможешь?
Отбеливание, о котором говорила Акея, в Талиостии делали очень редко, и процедура это была вообще-то опасная. Потому что для нее использовали ядовитый цветок эпират, который обычно применяли в процессе кристаллизации, когда кристаллам нужен был матовый отлив. Нескольких капель сока этого цветка хватало для того, чтобы приготовить сразу несколько чанов с эликсиром. И очень редко его использовали для отбеливания кожи – некоторые очень смуглые от природы талиостийцы даже к 20 годам с трудом становились разноцветными, потому что темный оттенок их кожи поглощал все цвета и не давал возможности заиграть красками, как положено.