Гештальт

В Крыму считается хорошим тоном рано поутру всем отдыхающим, курортникам и местным жителям посещать рынок. Витамины – непременная составляющая любого приличного отдыха. И хорошо, если витамины только что сорвали с ветки, собрали с грядки, обобрали с куста. Ну, или ещё только прошедшей ночью разгрузили с турецкого морского судна. Местным хочется, чтобы курортники сорили деньгами, ели в ресторанах, платили за пляж, море, солнце, фоткались с мартышками и в камзолах, катались на аттракционах и ездили в такси. Они же деньги экономят, варят в общей кухоньке на газу, купаются с набережной, загорают там же, мартышкам и камзолам только улыбаются и спрашивают о цене, аттракционы не выбирают – боятся несчастных случаев и упорно ходят пешком или в толчее едут в общественном трамвайчике. Хотя пару раз срываются и делают приятное себе и местным. Кто не был в Крыму – не знает крымского безалаберного дурного счастья.

Южный рынок – не рынок, песня юга с примесью востока. Чего там только нет. Глаз радуется, язык хочет всё попробовать, желудок мечтательно урчит, с языка стекает предательская слюнка, руки тянутся – кошелек незаметно пустеет. И самый важный на рынке – продавец гранатов. Деревянный навес сколочен крепко, наверное, продавец фантазировал, что его прилавок курортники станут штурмовать. Под крышей, связанные соломенным шпагатом, висят-качаются гранаты в пучках и ожерельях. Гранаты висят там давно, их спалило жаркое солнце и иссушил степной ветер. Красные головки ритмично бьются о балки в такт выкрикам молодого торговца: «Гранат! Спелый гранат! Гранатовый сок! Гранатовый чай! Берём гранат!» Гранаты отшлифованы каждодневным солнцем и даже треснули кое-где, по балкам стекает сукровица гранатового сока, окрашивает древесину, и от этого купить гранат хочется ещё сильнее. Отжатый сок разлит по всевозможным графинчикам, бутылочкам, баночкам. Щедрый торговец зовёт всех попробовать сок из маленьких стаканчиков объёмом как раз в один глоток. Торговец, ещё совсем молодой парень, кричит громко, никого не зовёт, но всем улыбается белыми зубами. Люди подходят, пробуют, чмокают кровавыми губами, улыбаются в ответ широко, благодарно, но покупают гранаты редко. Торговец стоит целыми днями, кажется, что он и ночует за своим прилавком, обняв связки со своими замечательными плодами.

Как раз такую авоську с гранатами Оля сейчас и держала в руке, протягивала Веркиному мужу, зажав от страха в кулаке уголок разорванного края. Дырка была совсем маленькая, гранаты выпасть не могли, но ей было почему-то стыдно перед Юркой, что эта дырка вообще есть. А может, она вместе с дыркой зажала в своём кулаке страх посмотреть Юрке в глаза. Оля боялась Юрку, боялась с ним разговаривать, тем более встречаться взглядом. Дети, чувствуя нерв в голосах взрослых, затихли. Веркин и Юркин сын вздохнул и сдавленным шепотом выдавил: «Папа…».

– Юра, давай зайдём в вокзал! – Оле хотелось отвести чужого мужа подальше и поговорить тихо и самозабвенно, так, чтобы он ей поверил.

– Юра, давай пойдём и присядем где-нибудь!

Юрка стоял и смотрел на Олю страшными глазами. Надо было его увести с перрона. Она проявила инициативу и рванула вперед, волоча за руку и свою дочь, и сына Верки и Юрки, стуча колёсами чемодана и подняв высоко голову. Казалось, что приступ страха немного отпустил. Юрка, изобразив на лице нечто вроде недоумения, быстро пошел за ними. Скамейка в зарослях акации была пуста.

– Юра, случилось небольшое недоразумение. Вера, она отстала от поезда. На границе. Где-то в Лисках. Пошла за пирожками и немного не успела. Но у неё всё в порядке, начальник поезда уже узнавал по рации. Её отправили следующим поездом, она будет через три дня дома. Ты встречай её. Так получилось, мы не смогли позвонить тебе.

И Оля, наконец-то, засунула Юрке в руки авоську с гранатами.

– Вот! Это гранаты! Вера просила передать их тебе, как только приедем. Не грусти, всё будет хорошо!

Последняя фраза, конечно, была неуместна, но Оле хотелось подбодрить растерянного чужого мужа. Схватив своего ребенка в охапку, чемодан и многочисленные корзинки и пакетики, она стала все это запихивать в подъехавшее такси.

– Юра, не грусти! Жди её скоро! Через три дня!

Больше Оля на Юрку не смотрела. В открытое окно такси донеслись только последние слова Юрки: «Ладно…» и жалобное сыновнее: «Пап, пошли домой. Я хочу домой».

«Пусть разбираются сами! Пусть разбираются сами!» – пел кто-то в Олиных ушах голосом продавца гранатов.

День следовал за днём, отпуск был в разгаре. Томным крымским утром Верка пришла с рынка с огромной корзиной, в которой, среди прочей снеди, царственно возлегал гранат, небольшая бутылочка гранатового сока с кокетливо повязанной бантом крышечкой выглядывала между молоком и персиками. На Олины расспросы Верка только дернула плечом:

– Казбек подарил!

– Гора что ли?

– Ага, человек-гора. Казбек зовут. Продавца гранатов с рынка помнишь? Вот он и подарил.

– А с чего это нам Казбеки подарки делают?

Верка улыбнулась как-то совсем счастливо:

– Понравилась я ему. Думаешь, я чего с утра пораньше за покупками зачастила? Казбек меня ждёт. Такой Казбек…

И она самозабвенно закружилась по комнате каким-то безумным танцем, пятками оттоптала нечто русское, национальное, и закончила лезгинкой.

– Грузин он, что ли?

– Не знаю. Даже не знаю, как его зовут. Он – Казбек, Казбек – и всё. Мне так нравится и ему нравится. Зачем мне его имя?

– А зачем тебе его гранаты? За гранаты расплачиваться придётся. Тебе.

– А тебе печаль какая? Мне же, а не тебе!

Было в Веркином голосе что-то непростое, чего стоило испугаться. И Оля испугалась. Но южное солнце располагает к прощению. Вскоре забылось и о Казбеке, и о Веркиных предосудительных танцах. Тем более на рынок Верка больше не ходила. Боясь неразумных поступков подруги, Оля решила, что на рынок отныне ходит сама. Верка про Казбека больше не говорила, а только мечтательно смотрела в голубое крымское небо и вздыхала так томно, что соседи на пляжных лежаках стали посматривать на неё с интересом.

– Верка, если бы море лежало на твоей груди, оно бы уже давно вышло из берегов. Кончай вздыхать, мадам Грицацуева нервно курит в сторонке. У твоего Казбека четыре жены, пятнадцать детей, любовницы-смертницы и глаз с порчей.

– Я согласна стать его ещё одной женой, любимой. Как думаешь?

– Я думаю, что у дам бальзаковского возраста, чьи мужья работают в полиции, часто случается курортный гон. Но мы же с тобой сюда не за этим приехали? А?

– И за этим тоже.

Верка отряхнула песчинки с круглого зада и, расталкивая млеющих пляжников, не переставая извиняться, побежала к морю. Пара русских Иванов с жиром на пузе, наплывающим на плавки, алчно посмотрели ей вслед. По сравнению с ними Казбек был совершенством. Подруга понимала Верку.

Отпуск, как всё приятное в нашей жизни, имеет свойство заканчиваться. Вот и счастливые дни под южным солнцем были уже почти сочтены. Всё чаще думалось о работе, покупались глупые сувениры и чемоданы наполнялись, чтобы в один день захлопнуться, закрыться, погрузиться и отбыть на родину. Три дня до конца отпуска, магические три дня до отъезда, когда ум уже всё осознал, а тело не верит ему и желает продлить крымское солнце, сухой обжигающий ветер и нежное море.

Сквозь трепещущие ресницы в час самого раннего рассвета, когда местные жители ещё и не думали просыпаться, Оля наблюдала, как Верка собиралась на рынок. Красный сарафан на голое тело, плетеные босоножки, распущенные по плечам русые волосы, заботливо уложенные в кудри, и шляпа.

– Забыла про губы – алые гранаты и глаза-сливы, русская краса – Лето этого года!

Верка от неожиданности даже пяткой дернула.

– Решила-таки перед отъездом судьбу на любит-не любит попытать?

– Какая ты злая! – зашипела она. – Курортный роман должен быть. Для жизненного тонуса, чтобы жизнь пресным комом в груди не стояла, а бурлила, неслась и клокотала. У меня в планах – небольшая интрижка. Ма-а-а-ленькая такая, совсем малюсенькая, никто и не заметит.