Ниманд

В тот момент их охватил дикий ужас. Неужели все, конец?

Но не суждено им было встретиться со смертью сегодня. Оказывается, они будут всего лишь разбирать вещи тех, кого уже нет в живых. Вещей оказалась целое помещение.

Солдат, который их сюда привел, велел на поднос складывать все ценное: драгоценности и деньги, а весь хлам: книги, бумаги и личные вещи – в мешки – их потом сжигали.

Под наблюдением группа евреев начали работу. Это была не такой тяжелый труд, как пахать киркой или таскать мешки с грузом, но в этом было что-то страшное. Ведь эти вещи принадлежали людям, зверски замученными в лагере. Несколько раз Адриан натыкался на игрушки. Грязные, порванные зайчики и сломанные куклы… Здесь находились дети. И они были убиты.

Немало нашлось драгоценностей в сумочках и карманах, которые складывались на большой поднос, а затем направлялись в руки фашистов. Было много разных книг – Адриан любил читать. Но их нельзя было взять, спрятать и забрать в барак – больно большие – заметят. Пока наконец ему не попалась на глаза миниатюрная книга с ладонь. Потрепанная и старая, без надписи на обложке… Но какая разница в концлагере? Адриан ее спрятал в штаны и продолжил дальше разбирать.

–Heiß, Schweine ! – выкрикнул охранник.

Жорж не понял и спросил шепотом Адриана:

–Что ему надо?

Адриан тихонько произнес:

– Он сказал, что мы свиньи, и мы должны быстрее работать.

Жорж закатил глаза. Работать быстрее? А где взять силы, чтобы работать быстрее?

Но в тоже время все прекрасно понимали, что надо делать работу на пределе своих сил. Ведь, кто не работает – тот не живет. Фашисты всегда старались избавляться от тех, у кого сил работать больше не было. Они с этим никогда не медлили. Если ты упал, таская неподъемные для тебя мешки с цементом, то дорога тебе одна – на смерть. Все потому, что ты больше не нужен. Тебя заменят новой партией узников, у которых в отличие от тебя, силы пока имеются.

В этот день Адриану и Жоржу повезло – несмотря на истощение, они смогли проработать весь день и дожить до вечера, до того времени когда можно было лечь в свою ячейку и отдохнуть. Жорж так умаялся, что уснул. У него иссякли всякие силы на переживания по ночам.

Адриан почти удалось заснуть, как вдруг он услышал плач. В соседней ячейке плакал узник из Польши. Его звали Ежи. Он немного владел французским, поэтому Адриан решил спросить, что случилось.

Высунув голову из своей ячейки, Адриан постучал по стенке и задал вопрос:

–Что случилось, Ежи?

Было полнолуние, свет луны пробирался сквозь доски барака и можно было разглядеть в полумраке заплаканное лицо.

Истощенное, грязное, мокрое, с огромными глазами вокруг которых были впадины…

–Ежи, почему ты плачешь?

Ежи наконец ответил:

– Сегодня я работать в крематорий… – и снова зарыдал.

– И? Что там случилось? – настаивал Адриан.

– Там быть люди. Мертвые люди. Мы их сжигать на огне в печи.

У Адриана пробежали мурашки. Только не это…

Тем временем Ежи продолжил:

– Я видеть Виктора, который вчера кашлять. Его расстрелять. И я его сжигать. И остальных люди. Меня заставлять, я не хотел сжигать! Не хотел! Jak okrutne! (с польского Как жестоко!)

– Он что, ноет?

Персиваль проснулся. Несмотря на побои, сил у него было много. А так как в своей ячейке он спал один, потому что никто не желал с ним рядом находиться, он без труда вылез и приблизился.

– Ежи, хватит ныть! Ты думал, мы на курорте находимся?

При виде Персиваля Ежи еще больше заплакал:

–Уйди! Уйди! Ты зло!

Адриан вмешался:

–Персиваль, иди спать. Не лезь в наши разговоры.

– Вообще-то я весь день пропахал с этим польским нытиком. На месте фашистов, я бы его давно прикончил, – сказал Персиваль.

– Как ты можешь такое говорить? Мы все здесь вместе находимся, мы должны друг друга поддерживать, а ты только и делаешь, что всех достаешь!

– Вы – как хотите. А я не с вами, – заключил Персиваль. – Нам не выбраться из этой дыры. Лучший способ продлить себе жизнь – это слушаться фрицев и изворачиваться. Я думаю, когда-нибудь они заметят меня и возьмут к себе.

Адриан не верил своим ушам.

–Что? Что ты хочешь?!

–Я хочу быть фашистом и жить в слоях высшей расы. Если для этого мне нужно будет убивать евреев – я это буду делать.

Ежи продолжал плакать. Слава Богу, из-за своих слез он не расслышал слова Персиваля.

– Ты с ума сошел! Ты же сам еврей тоже! – Адриан кипел от гнева.

– Я по рождению еврей. Но в душе я могу быть кем угодно. Я могу кричать «Хай Гитлер!» и носить немецкую форму. Главное – если они меня, конечно, возьмут, я буду жив и пить чай со штруделем! А ты, Адриан, сиди и жди тут, жди своей газовой камеры или расстрела.

Персиваль довел Адриана. Потому что последний накинулся на Стервятника и повалил на земляной пол. Но Персиваль был сильнее, то он с легкостью ответил Адриану кулаком по голове.

– Сволочь! – кричал Адриан, – Сволочь ты настоящая!

–Нет, – ровным голосом ответил Персиваль, – я – Стервятник.

Персиваль гордился своим прозвищем. Теперь это стало ясно всем.

Естественно, крики посреди ночи привели к тому, что в барак прибежали вооруженные солдаты. Персиваль каким-то образом умудрился залезть обратно в ячейку и притвориться спящим. А вот Адриан с разбитым носом валялся на полу. Ежи тихонько плакал. Остальные узники следили за происходящим.

Солдаты подняли с пола Адриана, схватили Ежи и еще двоих из ближайшей ячейки. Адриана волокли, так как он еле шел. Удар по голове от Персиваля сделал свое дело: перед глазами все кружилось и вертелось размытыми пятнами.

Остальные покорно следовали за солдатами. Ежи продолжал всхлипывать и за это его пару раз ударили. Куда их вели было непонятно.

Они прошли крематорий, несколько бараков, пока наконец не достигли одноэтажного здания с маленькими окнами.

Внутри всех четверых повели к одной небольшой дверце.

– Вперед, свиньи! Получайте по заслугам! – накричал на них один из военных.

Адриана, Ежи и еще двоих впихнули в эту комнату. Прямо впихнули. Потому что это была даже не комната, а какая-то каморка метр на метр. Их было четверо, они находились как селедки в бочке – не пошевелиться, не присесть – можно было только стоять в тесноте. Сначала им показалось, что могли наказать и хуже, но через час всем стало понятно – хуже наверно ничего не бывает.

Все тело затекло, мышцы болели от обездвижения, от усталости клонило в сон – но уснуть не удавалось. К тому же у Ежи обнаружилась клаустрофобия и он вопил на польском как будто его режут, пытался толкаться, плакал и умолял выпустить его отсюда.

–Мы не можем выйти отсюда! Господи, за что?! Я здесь умру… Я УМРУ! – неистово кричал Ежи.– Эти стены нас сдавливают, нет воздуха!!! Я задыхаюсь! Помогите кто-нибудь!

Воздуха было предостаточно. Стены не двигались. Но от криков Ежи всех остальных бросало в дрожь. Адриан не знал ни слова по-польски, но в концлагере учишься понимать язык крика. Язык, для которого переводчик не нужен. Адриана бросило в дрожь и ему стало казаться, что стена сдвигается, чтобы уменьшить пространство. А вдруг здесь какой-то механизм, и стены в конце концов задавят их? В итоге, к крикам Ежи присоединились крики еще двоих. Адриан же молчал. Он знал – кричать бесполезно.

Мучение… Адриану до этого казалось мучением отсутствие хлеба. Но сейчас он понял – когда нечего есть, ты испытываешь голод и слабость. Но когда тебя запирают в комнату для вот таких пыток – понимаешь, что такое настоящее мучение: секунды тянутся вечностью, тебе кажется что это навсегда; тело ноет, не чувствуешь конечности, а существуешь только в этих криках о помощи, но кроме тебя их никто не слышит или не желает слышать…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.