Страница 25 из 40
С сожалением оставив красивую комнату, Дина выбралась по лестнице наверх, повернула ручку и, покинув часовню, направилась в дом, чтобы забрать Бритни Спирс, которую оставлять было жалко. Под окном кухни она остановилась послушать. Любы внутри не было, Только Бондарчук с Мишей. Бондарчук негромко рассказывал Мише свою задушевную историю.
В деревне Шурала, где он родился и вырос, парням, вернувшимся из армии родители всегда покупали мотоцикл. Традиция такая была. И ему, то есть Бондарчуку, когда он вернулся со службы во флоте, мать с отцом тоже купили новенький «Вихрь». Деньги мотоцикл стоил по тем временам атомные, и все семейные сбережения на него ушли. Но мать его, Пелагея Борисовна, мотоцикл махратить не позволила, а обвернула в старые одеяла и поставила в сарайку. Вещь новая, дорогая, ездить на ней сын не умел, а поломать и испортить мог запросто. И сколько владелец «Вихря» ни упрашивал мать, покататься ему не позволили ни разу. Так и стоял транспорт в сарайке, а ведь Шурала – не юг, зимой морозы, весной – перепады температур, сарайка сырая. Простоял «Вихрь» тринадцать с лишним лет. Потом на семейном совете решено было его продать. Развернули, осмотрели – вещь новая, как игрушка, краска блестит. Нашли охотника его купить, но тот, забравшись в нутро, только засвистел: мол, все, капут машине. Двигатель, поршни, бак – все проржавело. «Можешь, мать, выкинуть его на помойку». Мать, Пелагея Борисовна, естественно, от такого дурацкого совета отмахнулась. Вещь-то совсем новенькая! В общем, завернули обратно в одеяла и на место поставили. Нового покупателя ждать, который с пониманием...
Бондарчук, закончив рассказ, глубоко вздохнул, затянулся сигаретой и обратился к Мише:
– В чем тут смысл?
– В чем? – не понял таджик.
– Чтобы всякое имущество имело настоящего владельца...
Тут над ухом у Дины раздался знакомый рев:
– Ты, Бондарчук, про какое имущество толкуешь? Не про мое ли?
Пашина фигура с неожиданной ловкостью до половины протиснулась в окно. Дина испуганно отскочила. Вообще откуда он тут взялся? Паша лезть дальше передумал, а наоборот, спрыгнул обратно и зашел в кухню через дверь. Разговор там случился невнятный и короткий. Дина, во всяком случае, много чего не поняла. Поняла только, что нецензурно ругались, что-то падало, стучало, кто-то жалобно вскрикнул, а потом в дверях показался всклокоченный Бондарчук. Глаза его ужасно вращались, а руки были растопырены, точно он собирался кого-то ловить. Дина, на всякий случай, решила не ждать и быстро скрылась за углом. Кто там кого победил, она выяснит потом, а теперь надо сбегать в часовню к рассудительной Галочке. Та, наверное, знает, что к чему и как поступать.
Галочке Динин рассказ совершенно не понравился. Даже очень обеспокоил. Другое дело, что бежать из плена она по-прежнему отказывалась, но теперь к ее проблемам прибавился еще и Паша, с которым что-то произошло, а что, неизвестно. Дина вызвалась сходить на разведку, но близко к кухне старалась не подходить. Хотелось бы отыскать повариху Любу или Мишу, но замок точно вымер. Сколько она ни бродила – нигде не оказалось ни одной живой души. Сами попрятались куда-то или Бондарчук всех разогнал, было неясно.
Уже начало смеркаться, свет горел только в сторожке Бондарчука, кухня пустовала, обитатели исчезли, точно под землю провалились. Покрутившись немного возле сторожки охранника, Дина решила проведать собаку Шурку, но пес при виде ее жалобно заскулил и стал куда-то приглашать, точно звал с собой. Вместе с Шуркой они выбрались за ворота через подкоп и какое-то время лезли в горку, пока не наткнулись на овраг. На дне его горел костер, а повариха Люба, грустно подперев щеку, смотрела на закопченный котелок с варевом. Рядом с ней сидел Миша и зашивал порванные штаны.
– Дина пришла! – обрадовалась Люба. – Шурка тебя вывела?
– Ага. А что там случилось-то?
– Дворцовый переворот, – сообщила Люба. – Бондарчук взял Пашу в заложники. Ой, что творится, гос-споди, передел начался, а мы тут в лесу укрываемся, чтоб под горячую руку не попасть. Думаешь, Миш, кончит он хозяина или как?
– Ну... – Миша надолго замолчал, а Люба мелко перекрестилась.
– Хоть бы Галина объявилась что ли... А то командовать-то горазда, а в нужный момент и нету ее. Мужу помочь.
– Я знаю, где она прячется. В часовне, – заявила Дина.
– Знаешь, так зови на подмогу.
Люба снова перекрестилась и зашептала:
– Если он хозяина не жалеет, которому столько лет служит, то об нас и речи нет. Не помилосердствует. Свидетели-то ему зачем? Разбойник он настоящий.
Дина присела на корточки и посмотрела сначала на Любу, потом на котелок. Есть хотелось страшно, но мешали тревожные мысли. В лесу становилось все темней и прохладней. Ей вспомнились недавние скитанья по деревням, разрушенный дом Колюни, проваленная кровать Семена, спичечная коробка Марины на кладбище... Стало жалко роскошного замка с розовой ванной, новеньких лаковых туфель. Дина тяжело вздохнула:
– А ночевать где будем? Тут что ли?
– Дитя совсем несмышленое, – покачала головой Люба. – Смерть рядом ходит, а ты «спать». Душегуб поблизости. Никого он не пожалеет, злодей этот... – Повариха подняла голову, закатила глаза и начала тихонько подвывать: «Господи Боже, спаси и сохрани нас несчастных и сирых, не дай злодею надругаться над малым дитятком и безвинными людьми...»
Дине стало не по себе от вида закачавшейся женщины. «С ума сошла...» – подумалось ей. Она встала, топнула ногой и уже сердито спросила:
– Спать где будем? На земле что ли?
Люба не обратила на ее слова никакого внимания, а все упорней качалась и подвывала. Миша опасливо покосился на нее и покрутил пальцем у виска.
– В землянка, – успокоил он Дину. – Близко тут есть для охота.
– А он и землянку ту найдет! – запричитала Люба. – Он все знает лучше хозяина. Нет такого места, чтоб он его не знал!
– Ты, Люба, тихо молчи, – укорил женщину таджик. – А то услышит еще. Пошли. Ночлег идти надо.
Он почти неслышно закидал костер, прихватил горячий котелок, взял Дину за руку, и они молча вошли в темную чащобу. Люба плелась следом и, не обращая вниманья на шиканья таджика, тихо причитала. Дина морщилась: Мишина рука казалась грубой, как наждак, но она все равно держалась за нее крепко, боясь оступиться в полной темноте. Шурка брела впереди, едва заметным светлым пятном то появляясь, то исчезая из виду. Дине было страшно. То ухала птица, то хрустел под ногой сучок, и каждый звук отдавался, как в колокол в голове. Рука ее вздрагивала, а Миша в ответ сжимал ее все больней и крепче.
Дине стало себя жалко. Такую маленькую, такую красивую девочку тащат ночью по лесу, чтобы поселить в землянке. Новые туфли испортятся, платье запачкается, и вид опять станет такой, чтоб жалостно играть на цыганской скрипке. А где эта скрипка, интересно? Осталась в доме Василия, а цыганский мальчишка, наверное, ее потерял и злится. И вообще, время идет, а спасенья нет. Так ведь можно и состариться, пока лазаешь по чащобам и живешь по деревням. Наверное, морщины скоро полезут от трудностей жизни.
Наконец Миша остановился, чиркнул зажигалкой, оглядел место и принялся снова разводить костер. Поев из горячего котелка картошки с тушенкой, они улеглись в тесной землянке, постелив старую полусгоревшую телогрейку, завалявшуюся в углу.
Такой ужасной ночи у Дины еще не было. Ночью разразилась гроза. Вначале стреляло почище гранатомета Бондарчука. Лес трещал, сучья отламывались и падали, все ходило ходуном, на небе вспыхивали молнии, а Шурка страшно выла. Миша привязал ее к дереву, чтобы со страху не сбежала, но Шурка рвалась с привязи, скакала и лаяла как безумная. Временами становилось совершенно светло, грохот стоял нечеловеческий, и поспать им не удалось. Потом начался ливень, и пол принялся медленно намокать. Потом образовалась лужа. Они вылезли на поверхность, Люба снова принялась выть, спрятавшись под густой елкой. Хотя Миша пытался вытащить ее оттуда на открытое место, Люба сопротивлялась и снова забивалась поглубже. Вымокнув, Дина к ней присоединилась и сидела под мышкой у поварихи, клацая зубами от холода. Снова раздался страшный раскат грома, Шурка вдруг высоко подпрыгнула и упала набок. Миша бросился к собаке. Оказывается, Шурку не убило, она просто не выдержала и упала в обморок от страха.