Страница 116 из 123
Чуть высунувшись, он еще раз поглядел на товарища, гадая, чем же все это закончится, и стал спускаться, чувствуя себя виноватым.
– На этих плитах нет имен, - обратился к Энтрери жрец, когда тот, блуждая между могилами, случайно подошел к нему.
Убийца поднял взгляд - он был настолько поглощен размышлениями о безвестных людях, покоящихся в этой земле, что только сейчас заметил служителя Селуны и узнал в нем того самого человека, что накануне собирал плату за индульгенции на площади. Молодой человек держался настороженно, - видно, испугался.
Энтрери молча пожал плечами и повернулся.
– Нечасто встретишь здесь такого солидного господина, - заметил служитель.
Убийца вопросительно поглядел на него.
– Я хочу сказать, эти могилы почти никто не навещает, - продолжал жрец. - По большей части в них лежат люди безвестные, никем не любимые, никому не нужные… - Он усмехнулся, изображая снисходительную жалость, и осекся под гневным взглядом незнакомца.
– И тем не менее вы записываете их имена, когда они отдают вам свои деньги на площади перед храмом, - сказал Энтрери. - Значит, ты здесь за них молишься? Отрабатываешь то, за что они заплатили?
– Я - благочестивый Гозитек, - кашлянув, с достоинством проговорил жрец.
- Да мне все равно.
– Я - служитель Селуны! - возмутился Гозитек.
– Нет, ты шарлатан, который торгует ложными обещаниями.
Гозитек оправил мантию, поднял голову и предупредил:
– Выбирай выражения, ты… - И он сделал паузу, ожидая, что человек назовет свое имя.
Энтрери молчал, с трудом сдерживая желание броситься на него и столкнуть со скалы. Но он совладал с собой, сообразив, что этот жрец слишком молод, раза в два моложе самого Энтрери, он не мог знать его мать, потому что еще не родился тогда.
– Так вот, я - благочестивый Гозитек, любимый писец самого первосвященника Йозумиана Дьюдьи Айночека, благословенного провозвестника, - сказал молодой человек, видно приняв молчание незнакомца за робость. - Не смей говорить со мной дерзко, если не желаешь навлечь на себя беду. Мы - жрецы Дома Защитника, надежда Мемнона, те, кто молится за него.
Он плел еще что-то, но Энтрери не слушал, его поразило одно имя - Айночек. Когда-то он его уже слышал.
– А сколько ему лет? - спросил он, перебив жреца.
– Что? Кому? - растерялся парень.
– Да этому, провозвестнику вашему.
– Айночеку?
– Да, ему - сколько?
– Ну, откуда же мне знать его точный…
– Сколько ему лет?
– Шестьдесят, наверное, - неуверенно предположил Гозитек.
Энтрери вспомнил молодого пылкого жреца, пламенного оратора, который когда-то произносил вдохновенные проповеди с балкона Дома Защитника. Он вспомнил, как слушала их его юная мать - подняв к небу глаза, наполненные слезами восторга.
– Он уже много лет служит в храме? - уточнил Энтрери. - И был провозвестником…
– С самого начала, - подтвердил Гозитек. - Он был совсем молод, когда сделался служителем Селуны. А что? Ты его знаешь?
Энтрери повернулся к нему спиной и пошел.
– Ты раньше здесь жил, - догадался жрец, но Энтрери не остановился. - Как ее звали? - крикнул проницательный Гозитек.
Убийца обернулся.
– Ты ведь кого-то искал. Женщину, да? Как ее звали?
– У нее не было имени. По крайней мере, его никто не помнит. Погляди вокруг. У нее такое же имя, что начертано на каждой плите.
Гозитек нахмурился, а Энтрери пошел прочь с кладбища.
Взяв кошель с золотом, убийца даже не взглянул на Джарлакса.
– Пожалуйста, не стесняйся, - с легкой издевкой произнес дроу.
– Я и не стесняюсь, - только и ответил Энтрери. Он явно был не в духе, чему дроу ничуть не удивился.
– Смотрю, ты шляпу надел, - заметил Джарлакс, пытаясь хоть как-то разговорить его.
Эту черную шляпу с узкими полями он когда-то подарил приятелю, она обладала некоторыми магическими свойствами, хотя, конечно, до небезызвестной шляпы самого Джарлакса ей было далеко.
– Давненько ты ее не носил.
Шляпа очень плотно прилегала к голове благодаря тонкой проволоке, продернутой под лентой. Энтрери нащупал над виском скользящий узел, повозился немного и швырнул головной убор дроу, как будто после напоминания о том, откуда он взялся, ему резко расхотелось носить его.
Но Джарлакс раскусил его фокус. Убийца все равно оставил при себе то, что ему было нужно, - без проволоки шляпа перестала так хорошо держать форму.
Энтрери, пристально поглядев на товарища, взял мешочек с золотом и вышел из дому.
– Похоже, ему ночью таракан в задницу заполз, - заметил Атрогейт, поднимаясь с пола и сладко потягиваясь.
– Нет, мой косматый друг, - задумчиво сказал Джарлакс, глядя вслед Энтрери и теребя шляпу, - тут дело посерьезнее. Артемису пришлось вернуться в неприятное прошлое, встретиться с ним лицом к лицу. Вспомни себя, когда речь заходит о Твердыне Фелбарр.
– Я же сказал, не хочу об этом говорить.
– Вот именно. Только Артемис о своем даже не говорит. Он все носит в душе, переживает. И боюсь, в этом виноваты мы, потому что дали ему флейту, - темный эльф повернулся к дворфу, - и теперь обязаны ему помочь.
– Мы? Не бросайся словами, эльф. Я бы, может, и согласился помочь, если б знал, о чем ты болтаешь. К тому же, боюсь, соглашаться с тобой - непременно вляпаешься в историю.
– Вероятно.
– А-ха-ха!
На дворфа можно было положиться.
На площади с прошлого раза почти ничего не изменилось, впрочем, как и всегда. Из-за сидящих бедняков почти не виднелись булыжники, которыми была вымощена площадь, и к дверям Дома Защитника протянулись две длиннющие очереди.
Добравшись сюда, Джарлакс с Атрогейтом почти сразу разглядели Энтрери среди этого сброда. Он стоял в одной из очередей. Джарлакс удивился, что он там делает, но потом увидел, что за столом сидит тот же самый молодой жрец, который был на кладбище для нищих.
Раздвигая толпу, дроу протиснулся к своему товарищу, а за ним, не отставая ни на шаг, и Атрогейт. Стоявшие в очереди за убийцей бедняки зароптали, но дворф так рявкнул, что все замолкли. Лицо коротышки покрывало множество шрамов, полученных в боях, за спиной грозно подрагивали кистени - кто решился бы ему перечить?