Страница 52 из 65
А кажется, что насквозь. Что все нутро.
И не языком. Собой метит. Внутрь еще крепче взгрызается, чем раньше там был.
Он пожирает. Проталкивает свой язык глубоко, высекая искры из неба. Сметает мой, резко отталкивая его своим в сторону. И тут же всасывает. Язык. Губы. Всю меня.
Наши зубы ударяются. А во мне просыпается какой-то немыслимый голод. И ярость, с которой я отвечаю ему. Прокусывая его губы, кажется, насквозь.
Подхватывает меня на руки. Несет, продолжая свою пьяную голодную атаку.
А я обмякаю в его руках. Я больше не в силах схлестываться с его напором.
Но он продолжает терзать. Брать меня. Пить.
Прижимая к себе крепко и одновременно так нежно, так ласково зарываясь руками в волосы, выписывая узоры по шее, по спине.
— Никогда, — опускает меня на постель, нависая сверху.
— Никогда, Мари, — проводит пальцами по дрожащим губам.
— Не говори мне этого. Я сделаю все. Брошу к твоим ногам самого себя. То, что смогу и чем буду владеть. Я загрызу за тебя зубами. Любого. И исполню почи любую твою просьбу. Но никогда. Даже в мыслях. Не проси меня тебя отпустить. Нет у нас с тобой больше свободы. Нет и не будет.
А я не дышу. Не могу. Меня пронзает. Пожирает его пламя.
И вот сейчас. Сейчас я не верю. Нет. Я будто вижу эту крепкую нить. Канат, что ничем не перерубишь. Которая сплела нас намертво. Которой изнутри ни одному из нас уже не вырвать.
— Отдыхай, Мари.
Он вдруг снова становится спокойным. Ледяным. Предельно собранным.
— Спи. Я уезжаю. И, наверное, сегодня не вернусь.
Сбрасывает на ходу рубашку, забрызганную каплями крови его брата.
И тихо прикрывает дверь, выходя.
А я лишь обхватываю колени руками, усаживаясь на постели.
Всего слишком много. Всего. Его дикости. Его страсти. Этой войны, что катится на нас со всех сторон…
59 Глава 59
* * *
— Ты готова?
Он возвращается под вечер.
Как всегда, совершенно невозмутимый. Идеально одетый. Настолько, что на начищенных туфлях не видно ни одной пылинки.
Будто и нет никакой войны. Никаких проблем. Будто и не было этого поцелуя, в котором мы слились больше, чем возможно сплестись.
— Готова? Куда?
Откуда в нем только берутся эти силы?
— Ты хотела съездить в дом, Мари.
— Сейчас? Бадрид. Подожди. Постой. А как же твой брат? И… Я слышала вчера ваш разговор. Он сказал, что ты должен быть там, с ними, неотлучно. А дом… Дом ведь подождет. И если у тебя и правда есть время, наверное, лучше было бы тебе отдохнуть. Хоть немножко, Бадрид!
— Когда любить, как не на войне?
Он усмехается. Но только губами.
А глаза…
Не прикасается, но этими глазами обжигает каждый миллиметр моей кожи. Ласкает. Гладит. Сбивает с толку и с дыхания.
— Перестань, Мари. Едем. Есть свободная минутка, надо ее использовать. Завтра такой может и не быть.
* * *
Горло перехватывет спазмом, когда переступаю ворота родного дома.
Прошло совсем немного времени, а будто целая жизнь.
И он кажется неживым. Запущенным и осиротевшим.
Особенно когда взметнувшийся ветер начинает гнать по саду опавшие листья.
Зачем я так хотела вернуться? Здесь больше нет ничего прежнего. И меня прежней нет.
Но для меня это было важно. Отчаянно важно.
Наверное, только вот так. Встратившись со своими истоками, я смогу стать целой. Понять, кто я теперь. Осознать все, что произошло в каком-то диком сумбуре. Осмыслить.
— Пожалуйста, Бадрид. Я одна.
Мне надо. Мне это жизненно необходимо.
Его охрана останавливается у начала сада.
Бадрид явно недоволен. Не хочет меня отпускать.
Но все же кивает. Остается у входа.
А я вхожу в гостиную и замираю.
Снова будто вижу все, но только со стороны. Плачущую Алексу с разбитой отцом губой. Мать, хватающуюся за сердце и сползающую по стенке.
Теперь, без эмоций, без лихорадки, проживаю все заново.
Пальцы дрожат.
А я медленно иду дальше. В свою комнату. Туда, где так мечтала о своем будущем когда-то счастье. Где горела от стыда и страха, поняв, что влюбилась и моей любви сбыться не суждено.
Ложусь на свою постель, обхватывая подушку руками. Вдыхаю родной запах.
И понемногу боль и страх последних дней отходят.
Родной дом словно шепчет мне о том, что надо идти вперед. Что я выросла, а обратных дорог не бывает. И что любое счастье, чтобы стать настоящем, должно закалиться в огне трудностей. А иногда даже страданий.
Мне хорошо. Впервые по-настоящему хорошо. Спокойно.
Я верю родным стенам. И миру, который наконец поселился в моей душе. Верю…
Или…
Мне не суждено. И с самого начала мы все были обречены на смерть и страдания, — проносится в голове, когда с оглушительным треском в стене лопают окна.
Пытаюсь вскочить, но огромный шкаф Алексы летит в стороны, разлетаясь на обломки. А меня заваливает ее одеждой и досками.
Взрывы оглушают.
Меня будто со всего размаху ударяет в грудь.
А из ушей льется кровь, как ни зажимаю их, кажется, что сейчас лопнут барабанные перепонки.
К окну!
Но огонь, непонятно откуда сорвавшийся, взметается столбом, преграждая мне дорогу.
Все трещит. Ходит ходуном.
Всю комнату, весь дом сжимает, как картонный домик.
Кажется, сейчас обрушится потолок. А стены будто сужаются. Штукартурка с резким треском отлетает обугленными кусками. Что-то стреляет. И новые. Новые и новые взрывы. Гарь, едкий дым, забивают легкие. Грудь. Вытесняют весь воздух. Обжигают рот внутри.
«Это конец», — понимаю с предельной ясностью, пытаясь в очередной раз подняться и тут же падая от нового удара. Меня будто отшвыривает волной к дальней стенке. И новая взорвавшаяся мебель, падая, закрывает окончательно спасительное отверстие окна.
60 Глава 60
Все.
Погружаюсь во тьму, чувствуя, как раздирает легкие, когда слышу громче взрывов его надрывное, ревом
— Мариииииииии!
Но уже не спасет. Такая наша любовь. Увы, мы оба в ней может только погибнуть!
— Не надо, — пытаюсь прошептать обожженными гарью и диким жаром губами.
И кажется, будто он может меня услышать. Пусть мои губы не издают ни единого звука. Но я говорю ему туда. Прямо внутрь. В самое сердце! А что, если не сердце, способно расслышать даже самые тихие, даже беззвучные слова?
Его может.
Я почему-то сейчас в это верю. Сейчас, на самой грани. Верю, что он может чувствовать меня так же, как и я его!
— Мариииииии!
Его дикий вопль сильнее взрывов. Мощнее всполохов. От него дребезжат те остатки стен, что еще уцелели!
Пытаюсь подняться, но все тело будто разлетелось на осколки.
Преодолевая дикую боль и слабость, отбрасываю обломки и вещи, которыми меня завалило.
— Нет, — хриплю, и кажется, что сейчас горлом пойдет кровь. — Нет, ты не должен! Не должен умереть здесь вместе со мной!
И я вижу его сквозь гарь, хотя кажется, что наполовину ослепла.
Вижу огромныю фигуру, способную, кажется, пробить и стены и потолок.
Сквозь перену черного дыма, в горящей прямо на нем рубашке, расшвыривает все на своем пути.
— Неееееет! — ору, захлебываясь диким криком, почти поднявшись на ноги и тут же падая обратно, когда с потолка огромная балка с торчащими гроздями с треском обрушивается прямо на него.
Но он только отшвыривает ее в сторону, даже не глядя, а черные, сверкающие глаза безумно и как-то почти слепо мечутся по комнате.
Она врезается гвоздями прямо в его плечо, но Бадрид даже не останавливается.
Только вижу, как плотно сжаты челюсти. Как огненная струйка крови плывет по его лицу, засталая глаз. И его дикий, бешеный, безумный крик, что разрывает пространство.
— Мари!
Но я проваливаюсь в темноту….