Невинность в расплату

Трясу головой. Не понимаю, к чему весь этот бред!

— Он же никого. Никогда. Кроме вас не подпускал к себе! Да и не дело для женщины на коней запрыгивать! Я подумать не могла! Я… Я… Бадрид! Я же с детства тебя выхаживала! Пощади! Пощади меня, старую! И так столько всего отнял!

Только теперь замечаю, что в руках у меня ствол.

И тушу Гедеона. Уже не дергающуюся. Распростертую рядом с Мари. В паре метров.

Опускаю глаза вниз, как ненормальный.

Он же… Он же не машина. Он… Друг… Это больше! Больше того, что можно передать словами!

Ветер, что в ушах гудит.

Тот, с кем сливаешься в одно. В целое. На чувствах. На ощущениях. Без всяких слов.

Разве с кем-то такое еще когда-то в жизни бывает?

Но он. Он сбросил ее! Сбросил, и теперь она лежит передо мной бездыханная!

Этого я не прощу даже части себя!

Руку свою, легкие, плоть, если бы так с Мари… Из себя бы вырвал! Сто раз бы убил. Простелил. До мяса бы надорвал!

Но даже не понял. Не заметил. Это была реакция, которую не удержать!

Не видел в нем того, с кем сливался! С кем носился по полям!

Только одно чувствовал. Врага. Врага, что уничтожил мою…

Мою кого!?

Мою ее!!!

Мою, мать вашу!

Мою хрупкую. Нежную.

Такую, к которой и прикасаешься с трепетом.

Едва-едва проводишь пальцами по коже, а уже печет.

Уже горит.

И дергает, И понимаешь, что прикасаешься к ней, как….

К богине!

Потому что она недостижима. Та, которую можешь видеть только в снах! Без права прикоснуться. И ты слишком мелок для того, чтобы такой владеть!

Вся мишура внешнего сбрасывается вмиг.

Разносится тупыми рваными ошметками, разрываясь в клочья.

Она. Она. Единственный смысл. Единственный воздух, который способен завести тот мотор, что под ребрами! Ни хрена не для того, чтобы просто качать кровью. Поддерживать жизнедеятельность. Да и разве это жизнь, без нее! Разве я прежде знал, что это значит, быть живым? Дышать воздухом? На полную грудь?

Нееееет!

Это не жизнь! Это бред и галлюцинация, вот что это было! То, за что я хватался, как тот, кто без кислорода пытается жадно глотнуть воздух!

Это херня.

Сила. Сила, но блядь, неживая! Мертвая! И ради чего?

Бабок? Власти? Статуса и репутации?

Но и они. Такие же неживые. Такие же мертвые!

Только сейчас. Только сейчас вижу. Ясно понимаю. Так ясно, что режет глаза. Как безумно яркий свет в полумраке.

Мы же не живем! Мы же как в склепе. Покойники, что решают такие же покойничьи мертвые дела.

А она…

Она единственная живая! Настоящая! С одного взгляда ее, эту жизнь, настоящую, истинную во мне пробудила!

И, мать вашу, да! Да и тысячу раз!

Это больнее, чем удары, которыми меня Верминский колошматил.

Это, блядь, в сто раз хуже, чем та гребанная пустыня, из которой надо было выбраться!

Это чувства. То, что с детства привык в себе вытравливать.

Иначе сломаешься. Дашь слабину. Сдохнешь.

Но, блядь, это единственное, что способно заставить чувствовать себя живым!

— Прости меня, — едва выдыхаю, падая лбом на ее бледный лоб.

— Прости, любимая. Слишком долго. Слишком долго я дрался с призраками, которые ничего не стоили! Слишком долго не понимал, что ломаю годами наработанное, что считал благом! И что ничего не стоило!

— Бадрид…

— Уйди, Ирма. Просто уйди.

Опускаю пистолет.

Да. В этой ярости я готов был пристрелить не только Гедеона. Всех. Каждого. Кто видел. Кто мог. Но ни хера не удержал!

Но только я. Только я виновен во всем по-настоящему!

И теперь. Когда ее локоны разметались по земле, а лицо покрылось смертельно бледной коркой, я никого. Никого не прощу! И больше всего самого себя!

— Мари!

Единственное, что рвется хрипом из глотки.

Если ты меня слышишь. Если ты и правда любила. Тем, истинным чувством, которое пожирает меня изнутри. Плавит и выкручивает конечности. Тогда ты знаешь. Ты знаешь! Ничего нет сильнее этого яда! Этого безумия! Оно выше. Оно сильнее смерти. Сильнее, мать твою, всего, что есть на этом поганом свете!

И тогда ты меня слышишь! Даже если перешла за грань! Слышишь! Потому что иначе невозможно! Слышишь и вернешься!

Потому что все. Все вокруг ненастоящее! Кроме единственного. Того, что только и может сделать нас обоих живыми!

— Маааааарииииииии!

И я землю жрать готов ради того, чтобы ты ко мне вернулась! Чтобы снова просто распахнула глаза!

Ты знаешь. Ты слышишь. Ведь твое сердце все еще бьется!

И не надо слов! Они все слишком ничтожны! Слишком мелки! Ты слышишь гораздо больше, чем я мог бы тебе сказать!

Маленькая моя. Родная. Нежная.

Обхватываю ее бессильно упавшую ладошку. Прижимаю туда, где рвано лупит о ребра так, что разнесет их на хрен на клочки!

Вот это. Это больше слов. Больше всего!

Ты услышишь! Только ты и можешь это услышать! Вопреки всему!

Услышать и вернуться! Ко мне. И плевать нам на смерть! Да, Мари!?

Костлявая поймет, что ее удел фиаско. Потому что мы. Мы сильнее. Мы в сто крат сильнее ее скучного черного облика и острой косы!

Но ее сердце не отвечает.

Оно бьется тише. Более глухо…

Нет!

Я! Бадрид Багиров! Не привык сдаваться!

Я не отдам тебя никому! Никогда! Даже против твоей собственной воли! Мари!

И я захлебываюсь криком. Глотаю вязкую землю у твоего лица.

Ты не уйдешь.

Никто. Никто не посмеет отобрать тебя у меня!

Никогда!

Я ведь предупреждал. Когда ты переступила порог этого дома. Что больше ты от меня не уйдешь!

41 Глава41

— Переломов нет.

Я жадно впиваюсь в рентгеновский снимок, но все равно ни хрена не вижу.

Будто песка в глаза насыпали.

До сих пор оглушен. Каждое слово будто колоколом отдается. Гудит в ушах.

Белая палата самой дорогой и хорошей больницы залита ярким светом.

А вокруг меня все та же темнота.

Не на больничной койке я Мари вижу. А там. Все еще там. На земле. Изогнутую. Такую маленькую прямо на земле. Дышащую едва-едва. И… И, блядь, не стонущую!

Вот и сейчас. Она не стонет. Не хрипит. Но и не раскрывает глаз! Ни движения!

— Я разнесу эту больницу в щепки, если ты мне не скажешь, что с ней такое! Мы что? Мало вам денег каждый год выделяем на аппаратуру? Или они списываются в чьи-то карманы, а вместо качественной техники покупаете всякую рухлядь?

.

— Вся техника в идеальном состоянии. Собраны все врачи. Ничего нет, Бадрид Каримович. Сильный удар, серьезный ушиб. Но ни одного перелома. Ни единой трещины. Посмотрим на результаты анализов. Возможно, что-то другое дает такое состояние. Но пока… Ничего не видно. Причин того, что она не пришла до сих пор в сознание нет.

— Это хрень какая-то, — нервно мерю палату шагами. — Как так может быть?

— Все возможно. Опухоль. Еще какие-то причины. Скрытая болезнь. Мы все проверяем. Обследуем весь организм, Бадрид Каримович. Одно пока могу сказать наверняка. Нет переломов. Возможно сильное сотрясение мозга, из-за которого она до сих пор в таком состоянии. Томография не показала ни повреждений мозга, ни отека. Но… Каждый организм реагирует по-своему, индивидуально.

— Авдеев вылетел? Почему так долго?

— Да, он в дороге. Но… Считаю, что необходимости вызывать светило мирового уровня из Швейцарии, просто нет. Еще несколько часов, и будут готовы результаты анализов. Но я уверен. К тому времени девушка должна очнуться. Возможно, это общая слабость… Вызвана сильным стрессом или истощением. В последнее время не было слишком больших физических нагрузок? Возможно, она плохо питалась. Или недосыпала. Такое тоже вполне может привести к такому состоянию…

— Что это значит? Может? Ты еще на кофейной гуще мне погадать предложил бы! Возможно! Ты как ее лечить собираешься? Тоже гаданием? Еще таблички с диагнозами разложи и пальцем ткни наугад! Средние века, ну что за хрень! И не указывай мне! Кого я должен вызывать, а кого нет!