Страница 10 из 45
Возможно Джереми Тайгер даже пробовал открыть замок. Хотя вряд ли. Мистер Тайгер кто угодно, но не глупец. Как работает этот замок он знает не хуже меня. О нет, он попросту вырвал дверь вместе с косяком.
Последствия не самого профессионального демонтажа были налицо — развороченная стена, показавшая все свое нутро.
Собственно, и дверь, и косяк радовали (а точнее — НЕ радовали) глаз, прислоненные к стене. Надо отдать должное качеству отцовской работы — замок, целый и невредимый, все еще был в двери, а дверь — в дверном косяке. Сам дверной косяк ощетинился метровыми штырями, когда-то уходившими в стены и держащими конструкцию.
Осыпавшуюся штукатурку кто-то уже подмел и прибрал. На двери был небольшой слой пыли. Еще незаметный, но она явно стояла тут больше недели.
Надо бы распорядиться о ремонте, какая-никакая дверь мне все же пригодится. Да и несолидно совладелице богатой артефактории встречать посетителей дырой в стене. Я же леди, а не какой-то дракон в пропахшей скелетами пещере.
Долгие годы я ждала этого момента — вот я открою дверь и войду к отцу. Но нет ни отца, ни двери. Есть я и моя решимость.
Придерживая юбку, я осторожно вошла внутрь.
Да уж, у нас с мистером Тайгером разные представления о том, что значит «немного не прибрано»!
⭐ Глава 7. Деньги на деревьях не растут
Money does not grow on trees (амер. пословица)
Надеюсь, ты не бросила копировать портрет бабушки Луизетты?
Помнится у тебя в комнате в последний мой приезд
стояли уже четыре приличные копии.
Из письма матушки Бизо
В кабинете отца было не просто пыльно и не прибрано.
К этому я была готова… Но!
Здесь же будто взорвался газовый шар!
Квадрат окна перегораживала массивная гардина, повисшая на одном креплении. Будто огромный кот пытался влезть наверх по одной из тяжелых бархатных штор с кистями. Тех, кто сейчас лежат на полу, украшенные следами мужских каблуков. А может я права… и кот действительно был?
Подошла ближе. И правда — на красном бархате длинный жесткий волос. Желто-оранжевый, явно звериный. Ну кто бы сомневался! Мистер Рыжий Хвост тут все пометил своим звериным духом и шерсть раскидал по углам. Наверняка и я скоро провоняю его тигриной шкурой. Буду пахнуть для всех оборотней как его игрушка, бррр!
Меня снова передернуло. Будто холодным ветерком просквозило. Хотя окна были целы (что удивительно на фоне полного разгрома!) и намертво закрыты.
Стол отца, перекошенный, представлял совершенно жалкое зрелище. Он стоял на том же месте, где и в пору моего дества. Точнее, стоял не стол, а две его половины. Он был будто разрублен огромным топором (а может, и правда зачем-то разрубили?) и смотрел на меня пустыми глазницами выворочех ящиков.
Диван в углу, обитый когда-то все тем же красным бархатом, который пошел на шторы, стоял, покрытый лохмотьями того самого бархата.
Там же, сморщившись неприглядной грязной тряпочкой, лежал старинный ковер ручной работы, когда-то заказанный отцом из Визии.
От его былой красоты осталось только воспоминание и след в центре комнаты. Паркетные доски в месте, где он лежал, были темнее соседних. Судя по тому, как сильно они заскрипели у меня под ногами, совсем недавно их снимали и положили на месте не очень аккуратно. По большому счету — просто бросили. Эх, придется полностью перекладывать паркет…
“Нужно будет вызвать плотника. — отрешенно подумала я, поднимая и садясь на единственный целый стул. — И мебельщика”.
Определенно, стул уцелел только потому, что у него не было ни богатой отделки тканью, ни каких-то сложных элементов. Простой деревянный стул. такие часто ставят куда-нибудь в чулан, где вроде бы и высокие полки, но не настолько высокие, чтобы оставлять там лестницу или стремянку на постоянное место жительства.
Те, кто искал что-то в кабинете моего отца, похоже не знали, что именно ищут.
А если и знали, то не представляли себе, как это "что-то" выглядит. Мой отец не зря считался гениальным артефактором. В какую форму он вложил артефакт? Да кто его знает!
Они обыскали всё. Вынесли все бумаги — на полу я не нашла ни намека, ни клочка, ни обрывочка. Мне остались пустые полки и ящики.
Матушка определенно была в этом кабинете, ведь у нее был сюда доступ.
Весь город уже знает, что она пропала, но никто не знает, как именно. Люди строят предположения, а оборотни? Не думаю, что оборотней беспокоит судьба какой-то "блошки"… Так они о ней думают…
Но их определенно интересует то, как она пропала и куда. Иначе зачем переворачивать вверх дном кабинет? Только затем, что именно здесь обрывается её след. Да, мистер Тайгер?
Я проверила, нет ли кого-то в коридоре, и подошла к еще одному нетронутому вандалами предмету.
Моя любимая картина — тот самый портрет бабушки Лу.
Луизетта Бизо смотрела на разгромленный кабинет и загадочно улыбалась, едва ли приподнимая уголки губ. Улыбалась так, как умела только она — одними лишь глазами.
Да, видно, что картину со стены снимали, двигали в стороны. Сейчас она висела немного криво, открывая границу темного и более светлого, выгоревшего на солнце, дерева.
Я была очарована этим портретом с детства. Что говорить — первый мой рисунок, как и все последующие — это был портрет бабушки Лу.
Видимо у тех, кто делал обыск и громил кабинет, все же есть чувства и нежная улыбка моей прародительницы задела и их.
Кроме того, картина, написанная неизвестным художником, представляла определенную ценность и была известна как уникальный образец мастерства старой школы.
Спасла ли ее загадочная улыбка или же высокий уровень культуры людей с топорами, рубивших мебель, не знаю… Важно, что бабушка Лу меня дождалась.
Изображенная в полный рост, она, кажется, сейчас сойдет с полотна — сделает шаг из рамы, обнимет и погладит по голове.
— Все будет хорошо. — сказала я тихонько и улыбнулась женщине с лицом ангела.
Моего ангела-хранителя. Потому что я уже заприметила то, что искала. То, что она хранила для нас с мамой.
Я подошла к портрету ближе: много раз в детстве я изучала каждый след кисти, каждое движение художника, мечтая повторить его.
Когда я переехала к бабушке, матушка даже сделала для меня ужасно дорогую голографическую копию этой картины, чтобы я могла её рисовать, будучи далеко от оригинала.
Я знала все ее трещинки и переходы цвета.
Но ее рама никогда меня не интересовала. Простая деревянная, без сложной резьбы, почти бедная. Единственным ее украшением был небольшой овальный медальон внизу. На медальоне, в центре, было едва заметное углубление. А под ним, с пафосом и вензелями, как положено, выгравирована наша фамилия — Бизо.
Посторонний мог бы подумать — это фамильный знак, которым многие семьи отмечают ценные предметы в семейной коллекции. Или же что это — фамилия изображенной на нем дамы.
И тот и другой варианты были верны.
Как же часто люди не видят то, что лежит прямо у них перед носом? Даже если этот нос чувствителен ко всем видам запахов в обеих ипостасях — и в человеческой, и в звериной.
Иногда все так просто! Чтобы что-то надежно спрятать, нужно разместить это что-то на самом видном месте на высоте коленей взрослого человека.
А оборотни еще выше и крупнее, так что для них это будет вообще где-то там, в муравьином миру…
На уровне коленей взрослого или на уровне груди маленькой девочки. Взрослые так редко замечают то, что ниже уровня их глаз…
Я присела, надеясь, что никто не зайдет. Юбки моего взрослого пышного платья легли мягкими волнами на поцарапанный чьими-то длинными когтями пол.
Ощупала широкий подол. Горничная, выделенная мне Кати Гаро, с утра приколола к краю нижней юбки простую металлическую булавку.
— Чтобы вас, леди, никто не сглазил. — доверительно сообщила мне добрая женщина. — Можете не верить в это, но мы, простые люди, верим в приметы. Вы уж не выкидывайте ее, пожалуйста. В нашем мире такой красивой девочке любая помощь нужна. Если работает — хорошо, если нет, хуже же не будет, если вы ее будете носить?