Разведка боем

— Дознались, от кого Ленка залетела?

— Выражаешься, как чушок. Не залетела, а забеременела. Нет, не дознались. Не говорит.

— Ей когда рожать? В конце марта?

— Ну… приблизительно да.

— Бросит институт?

— Ну почему бросит. Возьмёт академический, а потом…

— Родители помогут?

— Может, и помогут. Ты, Чижик, что-то знаешь?

— Я? Догадываюсь. С точностью процентов девяносто, девяносто пять.

— Кто?

— Нет, нет и нет. Во многом знании — много печали. Она, Ленка, ведь что сейчас думает? Думает, что он на ней женится. Не сегодня, так завтра.

— А он?

— А он не женится.

— Откуда ты знаешь?

— Он уже женат. И ребёнок есть.

— Чего же он…

— Так уж вышло. Он-то думал, что у Ленки спираль. Она сама ему сказала. Вот и того…

— Козлы вы, мужики.

— Ага. И кобели. И жеребцы. И свиньи.

— А себя ты к кому причисляешь, Чижик?

— Я не млекопитающее. Я птица. Маленькая певчая птица.

Глава 11

12 декабря 1974 года, четверг

СЛОВО НЕ ЧИЖИК

Чемпионат нынешний не чета прошлогоднему. Труба пониже. Из великих играет только Таль. Ещё Тайманов с Полугаевским, не великие, но рядом. Остальные так себе. С бору по сосёнке. То есть все, конечно, прошли сито отбора и участвуют в соревновании по праву, но это шахматисты второго плана. По сравнению с прошлым годом отсутствуют Спасский, Смыслов, Петросян, Карпов, Корчной, Геллер. И это чувствуется.

Впрочем, я-то здесь! Если в прошлом году я был тёмной лошадкой, то теперь я лошадка белая. Цирковая. Сбруя с блёстками. И от меня ждут всяческих кунштюков. Что я вдруг стану скакать задом наперёд, танцевать польку-бабочку, хвостом решать кубические уравнения и ржать «во саду ли, в огороде». Победитель Фишера, как никак.

Я стараюсь оправдать ожидания. Играю агрессивно, пытаясь по мере способностей и сил не дать сопернику ни малейшего шанса. И — получается. Сейчас, когда играется девятый тур, у меня стопроцентный результат. Судя по всему, и сегодняшнюю партию против гроссмейстера Павловича я выиграю.

Так и случилось: на семнадцатом ходу Павлович остановил часы. Семнадцать ходов — это рекорд турнира. Нет, была партия и короче, в пятнадцать ходов, но то была ничья. Скучная и предсказуемая. Гроссмейстерская. А я победил. На радость болельщикам. Да, в отсутствии Карпова и Корчного ленинградцы болеют за меня. И за Таля, конечно. За Таля болеют все, всегда и везде.

Но и мне жаловаться не приходится. Есть, есть болельщики. И болельщицы тоже. Поклонницы. Так и глядят, так и глядят лукаво: колобок, колобок, я тебя съем!

Но я не колобок, я Чижик, и песенки незнакомым девушкам пою, только взлетев на веточку повыше. Вне досягаемости. А ближе — ни-ни, маните, не маните. Ближе проглотят и скажут, что так и было.

Конечно, Лисы и Пантеры не хватает. Они бы решили проблему поклонниц, да и многие другие проблемы. Но — нужно же девочкам и учиться. И «Поиск» отнимает время: первый номер уже в типографии, второй готовится, третий собирается, четвертый планируется. Издавать журнал — это производственный процесс, а не чистое творчество.

Только-только слух прошел, а рукописи уже повалили. И заявления о приёме на работу тоже. Ольга — главный редактор, Надежда — исполнительный директор. На вопрос, чем занимается исполнительный директор, она отвечает — всем. Читали в газетах — «приговор приведён в исполнение»? Вот оно то самое и есть.

Антон же побыл со мной три первых тура, и улетел назад, в Чернозёмск. Но еще подлетит, вернётся. Ближе к финишу. Ему тоже учиться нужно. Хотя иногда и говорит, что если учёба мешает шахматам… Но это он только говорит. Тренеру без высшего образования нельзя. То есть можно, но тогда он останется тренером среднего уровня. Не в житейском смысле, а по букве положения о тренерских квалификациях. Тренеру высшего уровня непременно нужен диплом о высшем образовании, и педагогический институт как раз подходит. И вообще, ученье самоценно, оно свет в конце тоннеля тягот и лишений.

Я бочком-бочком — в буфет. Играем мы во Дворце Культуры имени Дзержинского. В славном городе трёх революции это вполне себе шахматное место. И буфет у товарищей милиционеров хороший. Омаров не подают, не Лас-Вегас, но наша простая советская еда на уровне. Я даже потихоньку стал возвращать потерянный вес. Костюмы висят чуть-чуть не так свободно. Хотя и болтаются, да.

Ко мне подсел Бирюков, собкор «Комсомолки» в Ленинграде.

— Вы читали сегодняшний «Спорт», Миша?

— Я ужинаю, — я указал вилкой на тарелку. Этим журналистам воли давать нельзя. Не понимают, что совершенно недопустимо брать интервью и вообще лезть с разговорами во время принятия пищи. Талю он бы мешать не посмел. А со мной ведет запанибратски. Пытается вести. Он пытается, а я питаюсь. Так себе каламбур, но я голоден, а голодной пташке важнее букашки, а не каламбуры.

Пришлось Бирюкову ждать.

Я ел не торопясь. Тщательно пережевывал пищу, помогая обществу. Нет, в самом деле: есть нужно без спешки. Не цейтнот. Это любой шахматист знает. Особенно сейчас, после игры, постепенно освобождаясь от напряжения поединка.

Наконец, я допил чай, и поднялся, собираясь уходить.

— Можно… Вы позволите, Михаил Владленович, задать вам пару вопросов? — вновь приблизился Бирюков.

С прессой ссориться не стоит. Но стоит держать дистанцию. Никакого амикошонства не позволять. И тогда, когда и если ты снизойдешь до прессы, она тебя не полюбит, но зауважает. Уважение главнее любви.

— Давайте пройдём в холл, чтобы не мешать остальным, — сказал я.

Мы прошли. Сели на диван в уголке, под непременную пальму. Любят у нас что-нибудь вечнозелёное в кадке выставить в холл, вестибюль или в ресторанный зал.

— Михаил Владленович, вы читали письмо Петросяна в сегодняшнем номере «Советского Спорта»?

— Нет. В игровой день я читаю прессу только по окончании партии.

— Тогда позвольте предысторию. В начале месяца Виктор Корчной дал интервью корреспонденту югославского агентства «Танюг» Божидару Кажичу. В этом интервью Корчной заявил, что считает себя шахматистом, не уступающим Карпову.

А сегодня Тигран Петросян дал отповедь Корчному, в которой говорит, что стыдно принижать достижения Карпова. Каково ваше мнение на этот счет?

— Смотрите, Евгений. Вот Корчной дает интервью Кажичу, — я начал загибать пальцы. — Вот Кажич пишет что-то в какую-то югославскую газету. Вот Тигран Вартанович читает эту газету и пишет отзыв. Вот вы пересказываете мне этот отзыв. Вот я понял ваш пересказ, как понял. Получается — я показал руку — пять передаточных звеньев. Вы играли в испорченный телефон? Я да, в детстве. И потому скажу, что не комментирую услышанное, прошедшее через несколько человек. Опираться можно только на первоисточник. В данном случае — на прямые слова Корчного. Которых я не слышал, и которые, скажу честно, не очень меня интересуют. Замечу лишь…

— Что? — встрепенулся журналист.

— Что восхищён Тиграном Вартановичем: он и сербохорватский язык, оказывается, знает, и газеты югославские читает, и ещё нам пересказывать время находит… Хотя можно было бы и не пересказывать. Зачем? С какой целью?

Бирюков писал в блокноте быстро, но не стенографическими знаками, а сокращая и коверкая слова. Ну, ну…

— А как считаете вы, кто сильнее, Карпов или Корчной?

— Тут нечего считать. Нужно только посмотреть на табло. Межзональные турниры и матчи претендентов проводятся как раз для выявления сильнейшего. Анатолий Карпов победил Виктора Корчного в честном и справедливом поединке. Как до этого победил Льва Полугаевского и Бориса Спасского. Он — сильнейший. Иные толкования не имеют смысла.

— Но слова Корчного…

— Повторю: я слов Корчного не слышал, и обсуждать их не желаю. Если у вас больше нет вопросов…

— Благодарю, у меня всё, — Бирюков поднялся. Я тоже. На прощание мы пожали руки, мол, всё хорошо, никаких сердитых чувств, и разошлись: Евгений побежал к телефону, диктовать материал в редакцию, чтобы тот попал в завтрашний номер.