Разведка боем

— Не понял. Какое отношение к советским гражданам любой национальности имеет правительство Соединенных Штатов Америки?

— Э… Я имею в виду правителей СССР.

— Вот, товарищи и друзья студенты, перед нами типичный пример недостаточной эффективности мышления. Не получается правильно сформулировать вопрос. И, как следствие, невозможность получения надлежащего ответа.

— Но я хочу знать, почему из Советского Союза так мало уезжают в Израиль, — упирался вопрошавший.

— Что значит — мало? В сравнении с чем? Сколько евреев уехали из Соединенных Штатов в Израиль на постоянное место жительства в прошлом году? Конкретное число? Я жду.

— Я… Я не знаю.

— Если вас интересуют вопросы эмиграции, вы просто обязаны знать. Назубок. Эти данные имеются в печати. Вы не знаете, следовательно, это вам просто неинтересно. Тогда почему вы задаете вопрос об эмиграции? Могу предположить, что вам его просто поручили задать. Поручили, и заплатили. Долларов… долларов двадцать, — прикинул я.

— Нет, — ответил вопрошавший.

— Меньше? Пятнадцать? Десять? — по лицу вопрошавшего я увидел, что попал. — Хорошо, десять. Мне простительно, я местных расценок могу и не знать. Но вы продешевили. Определенно вас надули.

Теперь по существу вопроса. Сразу скажу, что специальных исследований я не проводил, опираюсь на общеизвестное. В Израиль, как я понимаю, едут по зову души. Земля предков и всё такое. И вот как раз из Соединенных Штатов на землю предков едет мало людей. А чтобы навек, бесповоротно, навсегда — так и вовсе чуть. Число таких поищите сами в американской печати, мне не с руки, у меня другие интересы. Так вот: из США в Израиль едет гораздо меньше людей, чем из Советского Союза. Простой пример: Бен Гурион, Голда Меир, Моше Даян и другие либо сами приехали из дореволюционной России, либо их родители сделали это. В прошлом году в Израиль приехал советский гроссмейстер Владимир Либерзон — и сразу стал лучшим шахматистом Израиля. Этим летом в Израиль приехала из Советского Союза шахматистка Алла Кушнир, неоднократная претендентка на звание чемпионки мира. Так что будет у Израиля и шахматистка мирового уровня. Уже готовая, обученная. Назовите американских шахматистов подобного калибра, которые выбрали Израиль новой старой родиной?

Я подождал десять секунд.

— Не можете? И не удивительно. Нет таких. Не слышат зова Израиля в сердце своём. Или правительство США чинит препоны, не пускает?

И вот вместо того, чтобы понять, почему американцы не жаждут строить заново Израиль, сионисты Соединенных Штатов начинают валить с больной головы на здоровую: почему из Советского Союза люди не торопятся менять власть советскую на власть… ну, не знаю я, какая в Израиле власть, не интересовался.

И в заключение приведу слова великого человека: люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов.

Так я сказал — и услышал аплодисменты. Не то, чтобы долгие, продолжительные, переходящие в овацию, но — аплодисменты были. Не мне, Ленину. Его слова о глупеньких жертвах обмана нужно каждому повторять ежеутренне. Проснулся — и повтори. А перед чтением газет и включением телевизора — особо.

Потом стали задавать вопросы попроще. Как учимся, как живем.

На них отвечала всё больше команда. Девочки. Отвечали сущую правду.

Обучение? Абсолютно бесплатное обучение. Ещё и стипендию дают. На скромную жизнь хватает.

Автомобили? У кого как. Вт у них есть свои автомобили. У Ольги собственная, Надежде приятель одолжил. Новые, да. Этого года. Хорошие. У Чижика? Классика, ЗИМ, коллекционный экземпляр. Он к нему привязан, к ЗИМу.

Ну, и далее то же самое. Чистая правда. И про субботники рассказали, и про работу на полях страны. А что? Пусть завидуют. Мы ведь не на капиталиста работаем, а на себя. На свежем воздухе. Летом. Плюс семьдесят пять по Фаренгейту, да, на солнце. Нет, ну, и восемьдесят бывает, день или два в году. А так семьдесят пять. В полдень. И дождик порой. Иногда на неделю зарядит. По окрестным лесам ходим, грибы собираем, костры по синим ночам разводим, взвейтесь да развейтесь. Картошечка печёная, сало солёное. Виски? Нет, советские студенты виски не пьют. Когда работаем — сухой закон. Добровольно. Водка мешает эффективному мышлению. Икру? Да хоть каждый день (о том, что баклажанную, уточнять не стали, так ведь и не соврали же). С работой? С работой после учёбы будет полный порядок. Нас везде ждут. Не может быть такого, чтобы работы не нашлось. По душе, да. Кто-то хирургом будет, кто-то специалистом по диагностике. Чижик хочет стать курортным врачом, у нас замечательные курорты — и на Кавказе, и везде. Для трудящихся бесплатно. В основном. Но трудящихся у нас много, и строят новые курорты, вот для них врачи и нужны. Крепить здоровье нашего народа. Трудящихся. Ветеранов. Детей. Инвалидов. А лентяев, паразитов на народном теле у нас нет.

Не знаю, верили, нет. Слишком уж для них сказочно звучало. С другой стороны, вот они, мы, перед ними. Настоящие. С Фишером играем. В «Алмазе Дюн» живём. И деньжищи зарабатываем, моя фотография с метровым чеком во всех газетах напечатана — паблисити, однако. Может, и остальное — бесплатные университеты, работа каждому даром, семьдесят пять по Фаренгейту летом — тоже правда?

В назначенное время встреча завершилась, и мы поехали назад. На том же жёлтом Чекере.

Мы решили, что это такси — и водитель, конечно, — либо работники спецслужб, либо охраны. Иначе непонятно, как это получается: всегда и всюду нас ждёт жёлтый Чекер. С чего бы? Поездки обыкновенные, чаевые умеренные, а он, Чекер, нас поджидает? Водители, правда, разные. И номера разные. А автомобиль тот же самый. Я давеча бумажку засунул в укромное местечко, билетик чернозёмского трамвая, случайно оставшийся в кармане. А нынче — нашёл, там он и лежал, билетик, где вчера оставил.

Ну, и ладно. Персональное обслуживание, американский вариант. Думаю, если Фишер вдруг приедет в Чернозёмск, к нему тоже приставят персональное такси.

И я стал воображать Фишера в нашем городе.

— Ты чего это хихикаешь, Чижик? — спросила Лиса.

— От щекотки, — ответил я неосторожно. Но девочки, осознавая, что мы в Америке, а не дома, проявили благоразумие. Монастырскую скромность. И щекотать не стали. Почти.

— А не попить ли нам чаю, — вдруг предложил Антон. — Вчерашний чай был не чета нашему, грузинскому. На весь день зарядил.

— Ну… — протянул я.

— И ты, Чижик, после чая за рояль сел, — поддержала Антона Лиса. Только Ольга не торопилась.

— Чай, он, конечно, хорош. Хотя и не грузинский. Но кто этих китайцев знает, в самом деле. Вдруг там такие добавки, вроде первитина.

— Что за первитин? — спросил Антон.

— Стимулятор. У немцев на войне был. Бодрость, реакция, смелость до наглости. А потом — как воздух из шарика выпустят. Слабость, апатия, сонливость.

— Ты думаешь, они в чай первитин добавляют?

— Не сам первитин, а вроде. Какой-нибудь хитрый цветок, травинку, зёрнышко. Китайцы в травах толк знают.

— Ну, если травинка — что плохого?

— Если в одном месте что-то прибавляется, в другом непременно убавляется. Так и с бодростью. Может выйти боком в самый неподходящий момент.

— Но…

— Вот-вот. Похоже, ты подсел. Один раз только выпил чаю — и хочешь непременно ещё. Зависимость.

— Нет, какая зависимость. Просто…

— Просто пей обыкновенный чай. А там посмотрим.

Антон вздохнул, посмотрел на меня.

— Вот и проверим, есть зависимость, или нет. В «Дюну», пожалуйста, — это я таксисту.

Но по пути мы остановились в фотомагазине. Отдали на проявку отснятые пленки и купили полдюжины новых. Очень удобно, продают прямо в кассетах. У нас тоже бывает, но редко, а тут бери и пользуйся. Дороже, конечно, выходит. Но мы в Америке. Лопни, но держи фасон. Ну, и деньги-то есть, чего уж там.